Она тяжело дышала, словно до этого пропустила минуту или две и забыла о необходимости кислорода, Баки смотрел на нее и, судя по тому, как вздымалась и опускалась его грудь, испытывал те же проблемы.

Иззи вложила смятый лист ему в руку и накрыла своей, заставив его кулак сжаться и взять его себе. Затем рука потянулась вверх и остановилась на щеке Барнса, забрав себе его слезу. Он вновь прикрыл глаза и прижался к ее ладони, растворяясь в ней, позволяя поглотить без остатка, позволяя утащить Иззи за собой в этом чувстве.

Его кожа пылала жаром, щетина колола ладонь и пальцы, и она не знала, как сможет жить дальше после всего.

Слишком поздно.

За пределами помещения стали слышны крики, из коридора доносились тяжелые шаги солдат. И с невероятным усилием Баки заставил самого себя отстраниться от Иззи. Последний раз взглянув на нее он сделал шаг назад, он хотел что-то сказать, но этого уже кажется не требовалось и… направился к железной двери, рывком открыл ее, вернее, сорвал с петель, запечатанную кодовым замком — и скрылся в проходе.

Иззи все еще смотрела ему вслед, даже спустя некоторое время, как он исчез и крики исчезли вдалеке от камеры, затем колени ее не выдержали и она осела на пол, сдерживая скрутившее грудь рыдание.

Изабель Доусон разрывалась на части. Ей придется придумать оправдание, ей придется лгать, выпутываться и… притворяться, как и всегда. Всегда, когда она чувствовала опасность от пациентов лечебниц, когда ощущала в словах невысказанную угрозу, когда внутренний голос протестовал против произносимых вслух слов, когда сердце ее раскалывалось на куски, когда она чувствовала то, чего не должна была.

Вновь притворяться.

До тех пор, пока однажды, через год, на пороге ее кабинета не появятся две женщины из Ваканды…