— Чего ты хочешь, Малфой?

Ещё одно раздражающее молчание. Даже не глядя, она может сказать, что он играет с ней. Наслаждаясь её дискомфортом.

— Ты права, — наконец говорит он.

— В чём?

— Поттер не предложил бы.

Это настолько неожиданно, что Гермиона не в силах ничего с собой поделать. Она смотрит на Малфоя, надеясь вопреки всякой логике, что румянец спал и всё, что читается на её лице — это смятение.

Теперь он несколько неправильно смотрится у решётки лифта. Малфой — всегда такой чопорный и напыщенный. Весь такой Чистокровный. Она часто задавалась вопросом, есть ли у него где-нибудь метла, чтобы держать спину такой прямой, отточенный до миллиметра мерзавец. Только теперь он… расслабился. Каждый острый угол его фигуры сгладился, каждая мышца успокоилась. Она отводит взгляд от его предплечья, пытаясь убедить себя, что искала Метку, а не рельефные нити мышц, тянущиеся вверх и исчезающие под рукавом.

Но когда она отводит взгляд, чтобы не пялиться, тот задерживается на его лице. Спокойные, но настороженные глаза, острый подбородок и ослепительно светлые волосы, падающие на глаза. Теперь они длиннее, чем когда-либо были в школе.

Она сглатывает. Выдерживает его взгляд, поднимает подбородок и справляется с минутным замешательством, начиная говорить:

— Нет, не стал бы.

Малфой кивает. Подтверждая. Затем он приподнимает бровь и бормочет: — Но ты почему-то предложила.

Она крепче сжимает поручень. Ждёт.

— Зачем ты это сделала?

Ещё глоток. Она переминается с ноги на ногу, чтобы выпрямиться.

— Как я и сказала. Это отв…

— Ответственность перед Министерством, — фыркает он и кивает, почти снова смеясь. Кончиком палочки царапает пятнышко у себя на шее, чем притягивает к себе её взгляд. — Да, я помню. — затем он взмахивает палочкой, снимая своё заклинание, чем удивляет. — Финитэ.

Лифт рывком возвращается в движение, и слава богу, она вцепилась в ручку, иначе наверняка не удержалась бы на ногах. Они скользят в сторону и вниз, и всё это время он продолжает смотреть на неё.

То есть — до тех пор, пока лифт не останавливается, толкая её вперед и объявляя: «Офис портключей».

Решётки начинают раздвигаться, и как раз в тот момент, когда она собирается пройти мимо него — выйти на твёрдую землю, — он вместо того чтобы просто стоять, начинает двигаться одновременно и чуть не входит в неё. Он оказывается ближе, чем когда-либо был, и такое чувство, что это выбивает из неё дух.

— По-моему, это полная чушь, — шепчет на ухо, и запах одеколона накрывает. Пихта, табак и то, что может быть едва заметным оттенком виски.

Он шаг назад, возвращаясь в свой угол лифта, и вздёргивает подбородок с таким выражением лица, будто ничего не было.

— Проваливай, Грейнджер.

Она, шатаясь, выходит и жадно глотает свежий воздух. Не шевелится до тех пор, пока не слышит, как лифт отъезжает, унося его с собой.

Боже милостивый!

***

Гермиона зовёт Джинни на «экстренные пивные посиделки».

Это лучшее из того, на что она может решиться. И хотя она не раскрывает подробностей о том насколько необоснованные и психотически-гормональные эмоции разрушали её нахождение в этом лифте, всё же признаёт, что погрузилась в тёмные воды с Драко Малфоем.

Джинни, на полпути к своей третьей пинте — похоже, это черта Уизли, способность так мастерски опустошать бокалы — говорит небрежно:

— Я не удивлена.

— Разве нет? Совсем? — в голосе Гермионы слышится гораздо больше отчаяния, чем ей хотелось бы. Но она тоже уже выпила две пинты.

Джинни вскидывает огненную бровь и поясняет:

— Что он не может вызвать Патронус.

— Ах, это? Нет — это… — она икнула. — Меня это удивляет, — ещё один щедрый глоток. — Он был феноменален в Чарах. Почти догнал меня, а я даже не думаю, что старался.

Джинни смазанным движением отодвигает пинту Гермионы подальше. — Феноменален, ммм?

— В «Чарах», — невнятно бормочет Гермиона. — Важное уточнение.

— Хорошо, пусть рассчитают наш столик. — и, помогая Гермионе выбраться из паба по неожиданно опасному маршруту, она добавляет, — Всё, что тебе нужно сделать, это забрать своё предложение обратно.

И она пьяна, да. Но не настолько пьяна, чтобы не размышлять об этом всю оставшуюся ночь.

«Возьми свои слова обратно. Возьми свои слова обратно».

Что, если она не захочет забрать их обратно?

***

Теперь совершенно ясно, что она сошла с ума.

Потому что в понедельник утром, после почти бессонных выходных, она не без удивления обнаруживает, что отодвигает важные документы в сторону, и уделяет всё своё внимание чистому листу пергамента.

Малфой, — пишет она. — Возможно, ты прав.

Её перо колеблется добрую минуту или две, капая чернилами снова и снова на одно и то же место — чёрную дыру пунктуации. Она не может придумать, что ещё сказать или как это сформулировать. И, бросив натужные попытки, решает, что этого достаточно, отсылая всё как есть. Быстро взмахивает палочкой, наблюдая, как пергамент складывается в бумажный самолётик, а затем уносится прочь, чтобы найти свою цель. На минус шестом уровне.

Она сводит себя с ума, думая об этом в течение следующих нескольких часов, пальцы крутят завитки на кудрях, зубы сдирают кожу с нижней губы. Через несколько мгновений после отправки она понимает, что не подписалась. Что, если он не знает, кто это написал? Что, если он не поймёт?

Но потом, когда до обеденного перерыва оставалось пять минут, в её кабинет влетает кусок пергамента и чуть не бьёт по носу. Она хватает его в воздухе с большей силой, чем требовалось, расправляет и находит только одно слово, вернее букву. Выведенную тонкой изогнутой линией, которая кажется одновременно жуткой и совершенно малфоевской.

— О?

Вот и всё. Это всё, что он ей ответил. Под её предыдущей записью, с лужей чернил и жалким, полным надежды почерком.

Ублюдок.

Однако, ясно одно. Он знает, что это она автор записки.

Гермиона сомневается, что он послал бы такое неопределённое и в целом дерзкое сообщение кому-либо ещё в Министерстве. Насколько она слышала, он относится к своему положению здесь вполне серьёзно.

И всё же к ней он относится по-другому.

— Это только для тебя, Грейнджер, — эхом раздаётся его голос в голове. — Эксклюзивно.

Воспоминание об этих словах вызывает бессознательную дрожь, но она решает не обращать никакого внимания. Он имел в виду нечто особенное в мучительном смысле. В смысле идеальной цели.

Так оно и есть.

Тем не менее она ловит себя на том, что выписывает ещё одну короткую фразу, чтобы отправить сообщение.

Признаюсь, мне… любопытно.

На этот раз его ответ приходит в течение тревожных пятнадцати минут.

Используй чуть больше слов, Грейнджер, - требует он, и она выдыхает горячий воздух через нос, впиваясь взглядом в его отвратительный почерк. Хорошо. Он хочет играть именно так? Она будет откровенна. Прямой, как доска, отлично.

Мне любопытно, почему ты не можешь справиться. Мне любопытно, почему некогда успешный студент, столь откровенно кичащийся своим магическим талантом, который никогда не отказывался от возможности проявить себя, мог бы найти такое важное заклинание настолько несговорчивым.

Она без колебаний посылает этот ответ. На самом деле, теперь она чувствует себя более комфортно, чем с предыдущими сообщеньями. Это всё равно что сидеть в знакомом кресле — возвращаться к своим старым привычкам. Колкости и издёвки.

Приятно к ним вернуться.

И это всё? — прилетает к ней послание, написанное более тёмными чернилами, чем раньше. Она практически слышит его язвительный тон, лающий на неё.

Ну…если он спрашивает.

И, возможно, мне любопытно, какую форму примет Патронус.

Это начинает тревожить её секретаршу Амелию — все эти послания летают туда-сюда, каждый раз с пергаментом более мятым и изношенным, чем был. Когда последний летит от Малфоя, Гермиона замечает, что девушка прослеживает траекторию с явными признаками удивления.