– У тебя потрясающие глаза, – вдруг выпалил он.

Эти потрясающие глаза распахнулись – и Мила отступила назад, отдернув руку.

– Что?

Себу тут же стало не хватать ее прикосновения – настолько, что это взволновало его. Хотя он и не мог понять, почему.

– Я вспомнил, как сильно ты красила глаза в старших классах школы. Я ненавидел эту подводку! Ты выглядишь прекрасно просто вот так.

Щеки Милы зарумянились, но глаза сощурились.

– Я не спрашивала твоего совета по поводу макияжа.

Он опять облажался. Перед ним снова предстало это замкнутое, настороженное выражение лица.

– Я не это имел в виду…

– Слушай, мне пора. – Она уже отступила на несколько шагов по дорожке.

– До встречи на теннисе? – бросил Себ. Вчера они обменялись эсэмэсками, договорившись поиграть завтра вечером.

Мила направилась вперед, не оглядываясь.

– Да, – бросила она с таким волнением, словно Себ напомнил ей о предстоящем визите к стоматологу.

Мила въехала на стоянку теннисного клуба, когда последние лучи солнца померкли. Спустя мгновение после того, как она перекинула теннисную сумку через плечо, зажглись прожекторы, освещая темно-синие корты с твердым покрытием и травянисто-зеленым ограждением.

Стоянка была почти пустой.

Видавший виды седан с временными ученическими правами за стеклом принадлежал, скорее всего, одной из девочек-подростков, разминавшихся перед парной игрой, а престижный красный спортивный внедорожник – одному из двух парней примерно возраста Милы, которые, смеясь, небрежно перебрасывали мячик по корту.

Судя по флюоресцирующей спецодежде, брошенной на заднем сиденье машины, эти парни были обеспеченными рабочими, которые трудились вахтовым методом.

Мила никогда не смогла бы так жить. В юности она много раз бывала на принадлежащих Молинье шахтах и, ценя первобытную красоту Пилбары, все-таки мучилась от ощущения полной изоляции.

Себ еще не приехал, поэтому Мила откинулась на спинку водительского сиденья своего скромного маленького хетчбэка, от дверцы которого еще исходило тепло весеннего солнца. Два парня, которых Мила отнесла к рабочим-вахтовикам, посерьезнели, их смех раздавался теперь только между розыгрышами мячей. Она невидящим взглядом смотрела, как мяч со стуком перелетал между ними, унесясь мыслями далеко-далеко…

Мила долго считала, что пошла скорее в отца, чем в мать. Она даже внешне была похожа на Блейна Спенсера – только не унаследовала его белокурые волосы.

У нее были ярко-голубые глаза отца. «Глаза, которые заставят весь мир влюбиться в него», – как выразился один кинокритик в старой газетной вырезке, которую Мила нашла в какой-то книге спустя много лет после того, как отец ушел из семьи, бросив ее совсем малышкой.

В шестнадцать лет она в ярости сожгла ту заметку, когда отец снова подвел ее. Но до сих пор помнила каждое слово.

На парковочное место рядом с ней заехал глянцевитый, темно-серый, низкой посадки роскошный автомобиль. Оттуда вышел Себ и повернулся, опершись предплечьем на крышу машины.

Он улыбнулся, глядя на Милу в отсвете сияющей краски:

– Сейчас я тебя загоняю! Готова?

Тусклое освещение не позволяло рассмотреть его лицо. Но даже сейчас Мила чувствовала на себе его пристальный взгляд. Она вздрогнула, когда этот взгляд метнулся ниже, скользя по ее спортивной форме, состоявшей из бледно-розовой майки с круглым вырезом и черных шорт, а потом опустился еще ниже, к ее белым носкам и теннисным туфлям.

Себ что, рассматривал ее ноги?

Мила зажмурилась. Нет. Конечно нет.

– Насколько помню, я все еще лидирую в нашей схватке, – натужно засмеялась она.

Залившись смехом, Себ схватил теннисную сумку с сиденья и, обойдя машину, оказался рядом с Милой.

– По мне, так все наоборот!

Он был одет спортивно и повседневно, во все черное: в длинные просторные шорты и облегающую футболку. Этот наряд демонстрировал невероятно крепкие мускулы: бицепсы, трицепсы, трапеции…

Мила тут же засомневалась в гениальности своей идеи о матче.

– Поверь мне… – произнесла она срывающимся голосом и закашлялась. – Сам знаешь, как я сильна в математике.

Пожав плечами, он снова улыбнулся, выбивая Милу из колеи.

Мила прошагала к кортам, открыла дверцу в высоком сетчатом ограждении и, подождав Себа, оживленно двинулась к месту их состязания.

Если честно, она не помнила точный счет в их борьбе. Они начали играть еще в начальной школе, и тогда Мила была лучше. Наверное, она сохранила неплохую форму, вот только Себ стал намного сильнее ее.

Теперь, положив сумку сбоку от сетки и доставая воду, ракетку и узкую коробочку новых теннисных мячей, Мила пыталась вспомнить, на сколько же очков лидировала. Увы, воспоминания, связанные с Себом и Стеф, давно померкли.

Себ стоял с противоположной стороны сетки, вытянув ракетку, упругие струны которой уже готовились отбить подачу.

Вскинув бровь, он спросил:

– Ты в порядке?

Мила уверенно кивнула:

– Да. Но я подумала… давай забудем о нашем счете. Начнем с чистого листа.

Себ расплылся в улыбке.

– А вот это мне нравится.

Мила опустила теннисные мячи на ракетку, потом сунула два в карман и направилась к исходной позиции на задней линии.

– Хотя, – добавил Себ, когда Мила повернулась к нему, – очень жаль, что ты не можешь просто признать поражение.

И Мила, рассмеявшись, ударила по мячу, начиная разминку.

Возможно, это была не такая уж ужасная идея.

Это была по-настоящему ужасная идея.

– Три – ноль, – радостно объявила Мила, когда они поменялись сторонами корта. Ее глаза так и сверкали в свете прожекторов, когда они прошли мимо друг друга у сетки.

И тут Себ понял: для восстановления дружбы с Милой явно требовалось больше одежды.

Как он вообще мог забыть эти ноги? Такие длинные, прямо-таки бесконечные…

Ладно, он не забыл. Ничто человеческое не было ему чуждо. Женившись на Стефани, он не перестал замечать красивых женщин.

Милу – уж точно. Но сначала это была объективная реальность, констатация факта: «У Милы Молинье – шикарные ноги». Что-то вроде: «Небо голубое. Я не люблю сырые помидоры». И все в этом духе.

Ничего больше.

И уж точно не эта… инстинктивная реакция на изгиб бедра и икру. Это сжатие внутри… этот жар, обдающий кожу… Внезапная реакция, будто удар под дых.

Подошел черед его подачи. Себ перевел дух, несколько раз отбил мяч и, качнувшись назад на пятке, подбросил его высоко в вечернее небо.

Шлеп.

Эйс. Отлично.

– Пятнадцать – ноль.

Но была ли она так внезапна? Его реакция?

После того, что он наговорил вчера, Себ убедил себя, что просто озвучил факт. У Милы действительно были потрясающие глаза. И лишь с уходом Милы он осознал, как от ее присутствия замедлился ритм сердца, а все тело расслабилось в приятной неге.

Шлеп.

Мяч приземлился слишком далеко. Мила улыбнулась и, перехватив взгляд Себа, сделала несколько шагов вперед, готовясь отбивать менее мощную вторую подачу.

Шлеп.

Себ вдруг ударил по мячу еще сильнее. Сейчас ему было не до тактических приемов.

– Аут! – возвестила Мила.

Она все-таки отбила далеко улетевший мяч, и Себ остановил его полет ракеткой. Несколько раз стукнув по мячу, он сунул его в карман.

– Пятнадцать – пятнадцать.

Перед новой подачей Себа Мила вскинула руку, знаком прося подождать. Себ наблюдал, как она возилась со своими волосами, убирая их за уши и закрепляя заколками, чтобы пряди не падали на глаза. В том, что она делала, не было ничего соблазняющего, – только вот майка облепила тело Милы, когда она вскинула руки. Под тонкой материей проступили очертания ее талии и грудей.

Себ резко отвернулся, и впервые в жизни сокрушительный удар по твердой поверхности корта принес ему такое облегчение. Он почти физически ощутил это – удовлетворение от мышечной разрядки, позволившее отвлечься от неприличных мыслей о Миле.