Но сейчас она с удовольствием рассматривала плоды трудов детей младшего школьного возраста из начального класса своих курсов – нового смелого начинания ее магазина под названием «Гнездышко Милы». И с нетерпением ждала реакции детей, когда они увидят, что их блеклые фигурки из глины после обжига «облачились» в блестящую глазурь.

Звяканье колокольчика оповестило о том, что кто-то вошел в магазин. Мила бросила взгляд на громадные стенные часы – уже давно минуло пять, но она забыла вывесить табличку «Закрыто».

Мила со вздохом вышла из мастерской. «Гнездышко Милы» было одним из четырех двухэтажных магазинов, стоявших вплотную на людной Клермонт-стрит. Над каждым магазином располагались жилые помещения. Мила разделила первый этаж на две части: маленький магазин с выходом на улицу и в задней части помещения – мастерская, где она проводила свои занятия по гончарному делу.

В магазине были выставлены работы Милы, практичные вещи – вазы, блюда, чаши, горшки и тому подобное. Она всегда пыталась сделать функциональное красивым и повседневное – уникальным.

Человек, вошедший в магазин, стоял спиной к ней, внимательно рассматривая товары в витрине. Он был высоким и одетым так, словно только что вышел со стройплощадки: в ботинки с металлическими носками, прочные на вид шорты до колен и запорошенную штукатуркой рубашку, обтягивавшую широкие плечи.

Он, должно быть, пришел из магазина по соседству. Пустовавший годами, этот магазин был на грани краха, и Мила вздохнула с облегчением, когда примерно неделю назад началась его реконструкция.

Взяв маленькую декоративную чашу, мужчина аккуратно покачивал ее в своей большой ладони.

– Эта вещь покрыта люстровой глазурью.

Мила подошла ближе и провела пальцем по слоистому металлическому покрытию.

– Если вы ищете что-то побольше, могу…

Но тут взгляд Милы скользнул с сильных рук рабочего на его лицо. Невероятно знакомое лицо, которое она совершенно не ожидала здесь увидеть.

– Себ! – потрясенно выдохнула она, в изумлении всплеснув руками.

Как на грех, ее пальцы зацепились за край крошечной чаши, и та упала на крепкий деревянный пол, разлетевшись на несметное число синих и серебристых осколков.

– Вот черт! – бросилась на колени Мила.

Себ ругнулся себе под нос и присел на корточки рядом с ней.

– Прости, – смущенно пробормотал он.

Ох, не так он все планировал!

Мила подняла глаза, взглянув на него сквозь свои темные кудри. Волосы Милы были короче, чем на похоронах, и это ей шло, заставляя ее большие голубые глаза казаться еще больше и подчеркивая ее знаменитые скулы, унаследованные от отца-киноактера.

– Ты не виноват, – сказала Мила. – Я просто удивилась, увидев тебя.

Она аккуратно сложила осколки миски в кучку, потом встала и, подойдя к входу в магазин, развернула бело-красную табличку с надписью «Закрыто». Потом повернулась к нему, скрестив руки на груди, закрытой забрызганным краской фартуком.

Всего на какую-то секунду Себу показалось, что Мила рада его видеть. Но выражение ее лица тут же изменилось.

– Итак? – подтолкнула она.

Себ заранее продумал речь. Что-то вроде объяснения того, почему он не отвечал на множество ее звонков, электронных писем и сообщений в соцсетях на протяжении месяцев, прошедших с похорон Стеф, – пока Мила не отчаялась получить ответ.

Размышляя об этом, Себ пришел к выводу, что трудно было объяснить то, чего он и сам по-настоящему не понимал.

– Я облажался, – наконец произнес он. Коротко и ясно.

Мила вскинула брови, но от Себа не ускользнуло, что ее напрягшиеся было плечи немного расслабились.

– Я пыталась связаться с тобой вовсе не для того, чтобы мне стало легче, как ты написал. И не из-за угрызений совести, – пояснила Мила и, после долгой паузы, добавила: – Я волновалась о тебе.

А! Да, он ответил на один имейл. Себ помнил, как печатал ответ, злобно колотя по клавиатуре.

– Я был сам не свой.

Мила кивнула:

– Знаю. Жаль, что ты не позволил мне поддержать тебя.

Она подошла к нему и протянула руку, но тут же уронила ее, так и не решившись коснуться его. Только теперь Себ понял, что Мила не сердится на него. Он неверно истолковал прищур глаз, напряжение в мышцах…

Она насторожилась, а не разозлилась. Словно защищалась.

Он знал, что сделал ей больно на похоронах, и она все еще обижалась на него.

Удивительно, ведь Мила, которую он знал, всегда была такой уравновешенной. Такой сильной. Такой самоуверенной. Она не обращала внимания на всякие мелочи.

И все же он обидел ее – а ведь считался другом. Когда-то он был одним из самых близких ее друзей – и ни в коем случае не желал причинить ей боль. Мысль, что он все-таки сделал это, казалась ему невыносимой.

– Ты не облажался, – произнесла Мила после долгого молчания. – По-моему, в такой ситуации не существует каких-то правил. Мужчине, потерявшему жену, позволительно вспылить. Я – большая девочка. Как-нибудь переживу.

Она была слишком доброй, слишком понимающей…

– И все-таки я хочу попросить прощения, – сказал Себ. – Чтобы извиниться. За то, что я сказал на похоронах, и за все то, что было потом. Мы с тобой оба потеряли Стеф. Вот почему я здесь.

– Хорошо, я принимаю твои извинения. Но только если ты пообещаешь не присылать больше такие недобрые письма. Идет?

В ее глазах сверкнули искры. Те самые, что отличали сильную, дерзкую, упрямую Милу – и в подростковом возрасте, и сейчас.

– Идет, – с облегчением улыбнулся он.

Сейчас ей было двадцать девять. На год меньше, чем Себу. Она созрела и утратила угловатый подростковый облик, но по-прежнему оставалась той самой Милой Молинье, сопровождавшей большинство воспоминаний его детства. Себ жил за два дома от нее в элитном районе Пеперминт-Гров – хотя в ту пору они и понятия не имели о том, в какой привилегированной обстановке росли. Все трое – Стеф, Мила и Себ – заботились исключительно о том, каким будет их следующее приключение. Строить крепости, кататься на велосипедах, втайне ездить в магазины за пухлыми пакетиками леденцов… Да и потом, став старше, они умудрялись поддерживать дружбу, несмотря на то что их разделили по разным школам, учитывавшим гендерную специфику. Они вместе делали уроки, вместе тусовались.

Мила даже была первой девочкой, которую он поцеловал.

Себ не думал об этом долгие годы. А теперь вспомнил, какой катастрофой обернулся тот поцелуй, как неловко им было…

Мила с любопытством смотрела на него.

– Так что, устроишь мне экскурсию по своим владениям? – вернулся в настоящее он.

Мила твердо покачала головой.

– Не раньше, чем ты расскажешь мне, с какой стати так вырядился. – Она выразительно взглянула на его рабочую одежду.

Себ улыбнулся.

– Это длинная история. Как насчет того, чтобы сначала показать мне магазин? А потом я продемонстрирую тебе соседний и все объясню.

– Ну уж нет, – отрезала Мила. – Сначала покажешь ты – потому что я сгораю от желания узнать, с какой стати международный консультант по вопросам информационных технологий вдруг стал перестраивать соседний магазин.

– Что ж, – сдался Себ, расплываясь в улыбке, – это все по твоей вине, Мила.

– По моей вине? – Она изумленно ткнула себя в грудь.

– Так и есть, – заверил он и, схватив Милу за руку, повел ее к входной двери. – Что ж, пойдем.

И похоже, настал тот редкий случай, когда Мила Молинье совсем утратила контроль над ситуацией.

И Себу это понравилось.

Рука Себа ощущалась как-то непривычно.

Не грубо или что-то в этом роде. Просто… Мила не знала, как описать. Крепче? Словно это неожиданное превращение из заумного ботаника-айтишника в заправского рабочего произошло довольно давно.

Хотя… Откуда она вообще взяла, что это было непривычно? Сколько времени прошло с тех пор, как он держал ее за руку? Даже просто прикасался к ней?

Годы.

Вечность.