Помолчала.
— Над ними снежок кружился. Вокруг — тишь безветренная, только мороз потрескивает, а над ними — снежинки танцуют. Искрятся на свету, еле видные, а все ж — есть! Так и стояли, таращились, я на них, они на меня. А потом — сгинули, как и вовсе их не было. Вот, так и посмотрела…
— А ещё кто из ваших их видел? — мужчина повозился на своем месте, устраиваясь удобнее, ноги длинные вытянул, и, по всему видно, на долгий разговор настроился.
Я улыбнулась, покачала головой. Нет уж, так не пойдет.
— Баш на баш, колдун!
— Горд.
Я вопросительно взглянула на ночного моего нежданного собеседника.
— Меня зовут Горд.
Я кивнула, знаю, мол. Дернула плечом. Что мне за дело до твоего имени, гость?
Он хмыкнул, отозвался согласно:
— Спрашивай!
— Чего вы стаю в лесу осенью-то сторожите, коли до первой настоящей снежной бури ее и в помине нету? Не рано ль на промысел вышли, охотнички? Не срок для вашей дичи! — насмешливо поинтересовалась.
А что? Чего б и не спросить, коль разрешение дадено?!
— А с чего ты взяла, что мы в лесу стаю искали? — развеселился колдун, и скрыть того не пытался.
— Чего ж тогда днями цельными по лесу шарахаться? — я и впрямь удивилась, ну что ж это за удовольствие, при нынешних-то погодах в стылом лесу невесть чего торчать?
— Да не саму стаю мы ищем, следы ее! — Колдун улыбался сдержано, тепло и морщинки вокруг глаз на улыбку его отзывались.
А я, достав из жерла печи гретое молоко, налив его в кружку — полным-полную, вровень с краями! — пристроилась обратно, в свой теплый угол. Слушать. Смотреть. Пить мелкими глотками, гадать, от чего у колдуна шрам над бровью тоненький — и не видно его обычно, а сейчас свеча удачно подсветила. И нос с горбинкой. Ломаный, что ли? Или от рождения это?
— Еще, разметку себе делаем на будущее. Готовим лес для охоты, — мужчина не жульничал, отвечал честно, поясняя мне то, чего не понимаю. Его интересно слушать…
— Чего ж сейчас, осенью? — мне все же не ясно было, — До снега луна без малого, чего раньше нужды в глухомань нашу переться?
Он только сощурился лениво на мой вопрос, удобнее приваливаясь к стене за спиной. И вид у него до того расслабленный, до того ленный…
…Гнат-охотник как-то из лесу медвежонка притащил. Пожалел осиротевшего звереныша, подобрал, обогрел, откормил. Псы деревенские его страсть как не любили, все облаять, а то и куснуть, норовили… Вот, как зверь подрос, так у него такая же сонная морда была перед тем, как он тех псов в клочья рвать взялся. Из травившей своры — меньше половины набежавшие хозяева отбили.
Он и не дурит меня сейчас, почто? Разве я ему противница? Он просто так привык. Всегда, всем казаться куда как меньше опасным, чем то есть на самом деле.
— А зимой поздно станет. Под разметку голая земля нужна, даже трава — помеха. Так что — сейчас в самый раз. Расчертить местность примерно, метки поставить. Линии силовые раскинуть. Место формирования исходного проклятия поискать… Ну, это если уж очень повезет, с источником возникновения обычно после прихода нежити разбираться приходится. Когда стая уже явилась — отследить точку явления гораздо легче, — маг, спохватившись, что и вовсе в дебри какие-то полез, девке деревенской не интересные, одергивает себя, а и зря, девке как раз интересно! — В общем, расставляем метки и подпорки для будущей охоты.
Что ж, мой черед. Я молчу раздумчиво. Имена и события в памяти перебираю.
— Верея, мельничихи тетки Аглаи свойственница, за хворостом в лес подалась, да на опушке на снежного и напоролась. Она бабам сказывала, что уж как вплотную подошла — так он с протоптанной дорожки поднялся. А до того в упор глядела — не видела. Зевнул, поперек тропы разлегся, да так в лес и не пустил. Верея мало-помалу, шажок за шажком, обратно в село и убралась…
Я вновь примолкла, раздумывая — говорить ему дальше? Заправила сердито челку, да и продолжила:
— Она до дому с санками своими добрести не успела, как ненастье пало. Гнат. Этот точно видал, хоть никому и не сказывает, что да как. Он в ночь в лес пошел, а поутру его беспамятного аж в Огневке нашли. Снегом был весь облеплен, ровно его от самого нашего селища по целине снежной волоком волокли, а то и вовсе — с горки покатом спустили. Только морквы не хватало, а так — ровно снеговик, какими ребятня зимой тешится.
Печное тепло грело извне, а молоко да мед — изнутри, потрескивали за заслонкой дрова… Осенняя ночь перешагнула полуночь, и не спешила на убыль идти — только набирала силу. Ночь пела вместе с холодным ветром, и меня тянуло подпеть им — третьей. Вертелся под носом назойливый мотив, поди еще, сумей, прогони…
— Из наших, лесовиковских, вроде все. Ну, разве что, еще Ярина-травница.
Я вроде и не смотрю на колдуна, а все ж вижу, у него при имени лекарки угол рта дернулся. Маг торопится сунуть в рот кусок, да и зажевать веселье, но оно все равно чуялось, сколь не старался мужчина удержать лицо…
Ну, Яринка! Попомню я тебе ещё это позорище!
— Честно сказать, кабы кто попытался лекарку нашу в лес не допустить, когда травы в силу входят — она его там бы и стоптала, — я улыбаюсь мыслям своим, — но дело было в бестравье, и они мирно разошлись.
Колдун сидел, слушал. Крутил в пальцах кругляш блестящий, то ли талисман, то ли оберег, не разобрать. В тусклом свете свечи поблескивал тонкий цепочек.
— А из окрестных селищ кто встречал?
Я отрицательно мотаю головой — э, нет, колдун, не так быстро! Мужчина досадливо вздохнул — мол, нашла время торговаться, девка!
Но я упрямо поджала губы — не так уж и много я рассказать могу, чтобы крупицы эти за так разбазаривать! Из мага же кузнечными клещами не вытянешь то, что сам рассказать не согласится. Как же тут не торговаться?
— Спрашивай!
Ой, а недовольства-то в голосе сколько! Ничего, дружочек, проглотишь — и я задала свой вопрос:
— Где, окромя зимы, прячется стая?
— Да нигде она не прячется! — он меня взглядом недовольным буравил, ну да я привычная, дядька Ждан тоже частенько так меня рассматривает. Говорит — совесть разглядеть пытается… Врет, поди! Разве ж ее разглядишь-то, мою совесть?
— Вот скажи, где летом прячется снег? Нигде не прячется! Нет его летом! Вот и Стаи вашей летом нет! Ты главное пойми — снежные волки, они не живые. Не материальные. Это не настоящие звери из плоти и крови, а скованная цепью проклятья зимняя буря. Потому и не появляются они в ясную погоду. Вьюга — ко вьюге!
— Погоди, — я недоумевающее трясу головой, совсем утратив понимание, — а волк? Тот волк, про какого дядька Ждан сказывал! Он-то уж вполне себе материальный и уж такой настоящий — прям, спасу никакого нет!
Я присмотрелась к магу. Стой-ка! А не решил ли он, что все, ноныча хозяином добрым поведанное — байки и есть? Для красного словца затравленные?
— Да ты не сомневайся, колдун! Все, что трактирщик вечор баял — то не враки вовсе!
— Γорд, — недовольно морщится мужчина, словно я ошибку где-то глупую сотворила.
Я вскинула взгляд непонимающе, да и отмахнулась, сообразив, о чем он — Горд, колдун, какая разница? Взялась растолковывать ему главное:
— Вот если и приврал дядька где, так самую малость! А в остальном — все поведал, как было…
— Да не сомневаюсь я! Просто ошибается твой дядька Ждан — волк этот бродячий вовсе не изгой в стае. Он — вожак! Понимаешь? — маг горячится, склоняется над столом, пытается убедить меня в том, что, по мнению его, и есть истинно верно.
А я и не заметила, как сама грудью на столешницу навалилась, мы уж нос к носу сидим. Да кто б мне сказал ещё днем, что уже ввечеру я с магиком приезжим за стаю снежную говорить буду, да еще и спорить с ним возьмусь? А ведь и спорим! Шепотом правда, но зато — горячо да уперто, и каждый в правоте своей уверен, каждый ясно знает — уж он-то точно не ошибается! Что Горд-колдун, в столицах за большие деньги ученый, что я, стаю ту собственными глазами видавшая, песни ее снежные слышавшая…
