Ладно, - безнадежно махнул рукой Лаперус, - Разве с тобой можно спорить? Ты и черта уговоришь петь "Алилуйя". Только учти, мои люди с них глаз не спустят.

  А кто против? - улыбнулся Леней.

  На том и порешили.

  Глава 15

  Холмистая равнина то там, то тут была покрыта островами деревьев. На слишком синем небе курчавились белые облака. Все это было красиво, но не грело сердце молодого Аслана, воина второй сотни "железной" тысячи непобедимого Гериона. Впрочем, совсем еще недавно эта тысяча называлась "железная" тысяча непобедимого Юлия. Только после того, как Юлий заслужил немилость хана Тимурбека и был приговорен к изгнанию, сотник первой сотни Герион был произведен в тысячные. Но это их дела, а Аслану сегодня казалось, что вся окружавшая его красота не могла идти ни в какое сравнение с бескрайними степями родного Каланзаса. Вот где была ширь - до самого горизонта. Хоть десять дней скачи, а впереди, все так же будет гладкая степь, покрытая травами по пояс, и только волны ходят по ней, словно по океану. Внезапно Аслан понял, до чего он истосковался по родному краю. Ему так захотелось домой, что он даже испугался. Аслан украдкой посмотрел на своих товарищей. Нечего было и говорить, что все они были на лошадях. Что за кочевник без скакуна. Низкорослые и неказистые на вид лошаденки, обладали неимоверной выносливостью и были способны бежать рысью весь день, от рассвета до заката, буквально поглощая пространство. Благодаря этому воины Тимурбека частенько появлялись в новых местах, обгоняя молву о себе. Как гром, среди ясного неба, сваливаясь на головы врага и сея панику. Так вот, испугался Аслан потому, что тоска по Родине могла быть воспринята, как малодушие. А от малодушия до страха - один шаг. Всем же известно, что единственное, чего может бояться воин - это страха. Но, слава Муну, никто из его товарищей не умел читать мысли. Говорили, что старая ведьма Фабрелла владеет этим даром, но она далеко, и какое ей дело до Аслана? И все-таки он должен был признаться, что этот бесконечный поход ему порядком надоел. Еще два года назад он не мог бы и представить, что битвы и скачки могут когда-нибудь надоесть. А, поди ж ты, оказывается можно скучать и в бою, если сражаешься каждый день, в течение трех лет. Уже давно потерян счет убитых тобой врагов. Уже давно не думаешь, что делать в бою? Тело твое, как будто, живет своей жизнью. Рука сама рубит, а душа словно умерла.

  "Нет, сегодня, определенно, темный день, или место тут заколдованное, что мне в голову лезут такие мысли", - подумал Аслан и на всякий случай проговорил заклинание,

  - Уйди, шайтан. Из твоего рта, не мне в уши, а в сырую землю, - и трижды сплюнул через левое плечо. Неожиданно, от этого полегчало.

  Слава Муну! - Прошептал молодой всадник, - Ты наша защита от сил тьмы.

  Между тем, день начал клониться к вечеру. Солнце садилось к горизонту, а там, впереди, как раз на линии, соединяющей землю с небом, закрывая ее всю, показалась темная полоса, которая, по мере приближения к ней всадников, все росла и росла, пока не стало вполне очевидно, что это стена леса, преграждавшая всадникам дальнейшую дорогу на запад.

  Ни на секунду не останавливая своего движения вперед, командир отряда, тысячник Герион, подозвал к себе Никитора, хромоногого чернявого кантца, уже год служившего в отряде проводником.

  - Я вижу впереди лес. Можно ли его объехать?

  Нет, господин, - ответил Никитор, даже не глядя вдаль,

  Но пусть вас это не беспокоит. Лес тянется узкой полосой, шириной в полдня пути, и через него идут удобные дороги. Кроме того, другого пути на запад, все равно, больше нет.

  Какое-то смутное беспокойство шевельнулось в груди у тысячного. Он бросил быстрый взгляд на проводника, тот неуклюже (сразу видно, что не кочевник) сидел на своей лохматой лошаденке, спокойно посматривая по сторонам. Герион считал, что доверять этим кантцам нельзя ни в коем случае, но, если и сделать кому исключение, то это Никитору. За тот год, что служит в их отряде, он показал себя хорошим проводником: толковым, знающим местность и абсолютно преданным хану. Да оно и понятно: говорили, что он был не в ладу с законом, и у себя на Родине его ждала петля. Так что, лучше золото хана, чем петля соотечественников.

  Между тем, стена леса была все ближе и ближе, а солнце уже садилось к горизонту.

  Стой! - Скомандовал Герион, - Готовиться к ночевке!

  Тут же весь отряд остановился, и опытные воины, без лишней суеты, но очень быстро, стали разбивать лагерь для ночевки. Не прошло и десяти минут, как уже были расставлены шатры, выставлен караул, лошади расседланы и стреножены, а воины сели ужинать. Поедая вяленую конину и запивая ее вином, сильно разбавленным водою, Герион, время от времени, бросал тревожные взгляды на темную стену леса, до которой осталось пять полетов стрелы. Он должен был признаться себе, что ехать через лес ему очень сильно не хотелось. Лес он всегда недолюбливал, но сегодня, буквально все его существо восставало против этого марша. Такого в его жизни еще не было. Как воин опытный, он не мог не доверять своей интуиции, поэтому, перед сном, он вызвал к себе сотников и приказал удвоить ночные посты. После чего, помолился Муну, завернулся в верблюжье одеяло и крепко заснул...

  ...Пробуждение его было неожиданным. Среди ночи, он вдруг открыл глаза. Стояла полная тишина, в шатре никого не было, но что-то же заставило его вдруг пробудиться? Герион продолжал лежать неподвижно с открытыми глазами, и весь превратившись в слух. И, наконец, до него дошло, что когда он засыпал, со стороны леса доносился вой волков. Вероятно, под этот вой он и спал. Сейчас же, вокруг стояла мертвая тишина. Осторожно, стараясь не шуметь, он встал, взял свою саблю, открыл полог шатра и выскользнул наружу. Как ни были легки его шаги, но спавший у порога шатра верный телохранитель Абдула сразу проснулся и вскочил на ноги.

  Тсс, - Герион приложил палец к губам, призывая слугу соблюдать тишину, и жестом пригласил его следовать за собой. Облака закрывали большую луну, и мгла, окутывающая лагерь, казалась непроницаемой. Тихим скользящим шагом воины прокрались к границе лагеря, охраняемой часовыми. Но часового на посту не оказалось. Продолжая идти вдоль воображаемой границы лагеря, они уже минули несколько постов, так и не встретив часовых, как вдруг Герион споткнулся обо что-то мягкое, лежащее на земле. Наклонившись над этим предметом, и ощупав его руками, он сразу понял, что это мертвое человеческое тело. В этот миг, облака скрывавшие луну, на время, разбежались, и взорам кочевников предстала грозная картина: мертвый часовой с перерезанным горлом.