Поздним вечером граф, сидя в чулане, терпеливо дожидался нового "спектакля". Наконец щедрая дарительница прибежала, отхлебнула из зелёного пузырька, сделалась полупрозрачной и исчезла в шифоньере. До самого утра. Почти до петухов. Перед самым утром она вновь появилась - и снова с огроменным котулём!

   Так продолжалось почти целую неделю, спектакль повторялся каждую ночь, ибо запросы воспитанниц в предвкушении бала росли стремительно. Помимо всего прочего, в канун вышеозначенного бала, все барышни без исключения налегли на танцы и репетиции благородной мимики у зеркала. В другое время и при других предпраздничных обстоятельствах, суровые дамы отметили бы этот вопиющий факт непослушания и отправили бы кое-кого в лазарет - лечиться от дури, а заодно и от ожирения. Но в этот раз проказницам всё преотличнейше сходило с рук, ибо дамы-воспитательницы сами ежедневно поправлялись в талии, принаряжались ярче обычного, а нескольких из них однажды вечером, не очень поздно, застали в обществе сторожей, в состоянии алкогольного опьянения, отнюдь не лёгкого.

   На фоне всеобщего переполоха и смущения графу можно было и передохнуть от работы, пококетничать с богатенькими барышнями - никто бы и не заметил, но не позволял себе такого даже в мыслях. Помимо поручения, данного капитаном, была у него и другая задача: подыскать и самому себе в Смольном барышню, фиктивную невесту, обворожить её, жениться, тряся фальшивыми документами, а потом обобрать новоиспеченную наивную супругу и бежать с деньгами в воронежские земли, где его вряд ли кто-либо стал бы искать. Схема была придумана давно: "загипнотизировать - жениться - отобрать всё". А затем бросить всё это к ногами Авдотьи. Вернее, Авдотьи с ребёнком. С их сыном.

   Появление феи-ангела сделало Петра Сергеевича ещё более рассудительным и осторожным: она была из породы зазеркальных благодетелей, а значит дать могла поболе, чем все смолянки вместе взятые. Ему хотелось несусветного богатства, которое, в свою очередь, дало бы надежду на истинное счастье - в компании жены и сына. Где-нибудь во Франции или в Швейцарии. На худой конец, в Италии. Граф уже видел себя на альпийских лугах, полёживающим среди ярких цветов в истинно графских позах, покуривающим самые дорогие сигары. Если уж фитюльки-барышни, не имея никаких заслуг перед феей, были одарены по-царски, то он, знавший тайну, был достоин неизмеримо большего. Неизмеримо! Он ведь не смолянка-попрошайка.

   7.

   От неожиданных планов, да и от каменного сердца, которое, подобно раковой опухоли, уже пустило метастазы в душу, Пётр Сергеевич несколько помутился рассудком, стал строить невообразимые прожекты. Будь он трезвее, мудрее и не так испорчен последними жизненными обстоятельствами, он поступил бы следующим образом: попросил бы у феи-ангела больших финансовых средств, очень больших, либо золотых-брильянтовых украшений, что ещё лучше, и уехал бы с ними в родные пенаты. Но в теперешнем его состоянии просить что-либо у кого-либо он считал унизительным. Вот уж поистине, если Бог хочет наказать, то лишает разума. Помешался Пётр Сергеевич - отцеубийство, хотя и косвенное, сделало его сознание непроницаемым, а ум - крайне непонятливым. Возжелав иметь всё на свете, он еженощно молился, как бы дело не сорвалось. Ибо страшно боялся продешевить.

   Когда наступил день, непосредственно предшествовавший выходу барышень в дворцовый свет, граф, наконец, узнал, истинную причину появления потусторонней красотки в унылом полумонастырском заведении: у неё в Петербурге был тайный жених! Из местных дворянских сынков. Она рассчитывала встретиться с предметом воздыхания на балу. А связным почему-то избрала Петра Сергевича. Ревновать, что ли, заставить хотела? Неужто он так сильно взглядом её своим магическим пробрал? В первую же встречу?!

   "Может, она меня уже любит, только не хочет сама себе в этом признаться?" - сгоряча вознадеялся граф.

   Любила ли фея графа - ответ на сей вопрос получить трудно даже теперь, даже по прошествии солидного времени, ибо девицы её возраста часто путают любовь с благородной душевной привязанностью. В остальном же любопытство Петра Сергевича было удовлетворено как нельзя лучше - в самый канун празднества потустороння красотка излила ему душу. На свою погибель. Как-то днём она украдкой остановила Петра Сергеевича у флигеля, у того самого, где чулан.

   - Раз уж вы меня первый тогда встретили подле этих стен, то и знать вам первому полагается...

   - О чём вы? - смиренно спросил тайный граф, отведя взгляд.

   Глаза он отводил исключительно из гуманных побуждений, дабы лишний раз не волновать наивного ангелочка. А та, видать, возомнила нечто другое.

   - Не смущайтесь, пожалуйста. Мы ведь с вами друзья?

   Пётр Сергеевич кивнул.

   - Тогда вы согласитесь мне помочь! - обрадовалась барышня, запрыгала и захлопала в ладоши.

   - В чём должна состоять моя помощь?

   - Видите ли... - начала болотная принцесса свой чрезвычайно длинный и необыкновенно трогательный рассказ...

   Из того повествования граф доведался, что девицу звали Анной, и что она уже однажды виделась со своим суженым, а то был суженый, вне всякого сомнения, но беспристрастной Фортуне было угодно проверять их чувства. Встретились они год назад, тоже на императорском балу, даже альбомы друг другу подписали, а к следующему балу должны были определиться с чувствами: либо поклясться друг другу в вечной любви, либо расстаться навеки. Словом, на грядущем балу должно было состояться новое, второе и решающее, весьма и весьма торжественное свидание влюблённых.

   - Я напишу ему записку и передам с вами. Вы ведь не откажете затворнице-смолянке, побудете моим курьером, хорошо?

   Пётр Сергеевич снова кивнул. Вид у него был смиренный и задумчивый, в то время как в душе творилось чёрт знает чего. Загляни кто-нибудь в тот момент к нему в душу - отпрянул бы в ужасе. Каменное сердце не дремало, отбивало такт, отнюдь не гармонировавший с отзвуками Вечности, и уж тем более с мелодией Любви.

   Когда барышня удалилась, граф вдруг начал, не без удовольствия, вспоминать и другие свои победы. Как же лихо удавалось ему временами влиять на людей! Не только на барышень и не только лишь в у себя в деревне. Солидные покупатели в лавке, что была когда-то у его родителей, частенько слушались одного его взгляда - брали ненужную вещь, дорого платили. Пришлось отрепетировать, опять же перед зеркалом, подзабытые приёмчики, чуток бровями пошевелить, несколько раз нахмуриться и прочее.