- Наверное, я схожу с ума, - пробормотала Адель. И снова закрыла глаза.
Открыв их, снова увидела Грету.
- Мама! Ты мне не рада?
В итоге оказалось, что это не Грета, а её незаконнорождённая дочь Анна. Которая собиралась выходить замуж! И... за кого?! За презренного хлюпика! За князишку, который никогда и нигде не работал! За белоручку! Он же испортит ей всю жизнь! Всю жизнь!..
Впервые в жизни Адель ощутила себя злой тёщей. И впервые почувствовала, что хочет кого-то убить. Но как? Убивать она не умела. Да и не смогла бы. А, не убив, как иначе защитить её сокровище, её родную дочь, от её же... такой неправильной... любви...
Невероятно, но на выручку ей пришёл ещё один болотник, то бишь человек родом из болота. Из Воронежа!
Пока адская монахиня выла и стенала после неудавшейся попытки стать счастливой матерью, пока она жалела, что слишком добрая по натуре и не может никого убить, пока сгоряча прикидывала, а не наложить ли ей на себя руки (забыв, что она уже и так в аду!), её будущий утешитель, её славный герой-избавитель, помещицкий сынок Пётр Сергеевич Болотников, учился стрельбе из старинных пистолетов у казачки Фросеньки Репкиной. Он пока ещё не знал, что поедет в Санкт-Петербург. Ему и в родном селе Болотникове было хорошо, под родительским надзором, да при девках, коих пруд пруди на разных сеновалах. Не гнушался он ни крепостными бабами, ни вольными казачками. Ловко управлялся Пётр Сергеевич с женским полом, так что спасти, подчас невольно, одну-другую-третью от нежелательных поклонников для него было делом плёвым...
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
" КОМНАТА С ЗЕРКАЛЬНЫМ ШКАФОМ"
1.
Громоздиться на мягкую обивку стула, пусть даже новыми башмаками с перламутровыми пряжками, предосудительно, то бишь моветон, но когда речь идёт о неприкосновенности государя, здесь уж титулованному сыщику, графу, состоящему на шпионской службе, можно всё.
Графу Петру Сергеевичу Скобелеву по утрам мечталось о разных небылицах, фантазировалось от души, что в двадцатидвухлетнем возрасте простительно. Вот и в то утро делать было нечего, хандра нависала смертельная, так почему же не поиграть в полицейского? Вверять миссию охраны суверена ему, доморощенному сыщику, конечно же, никто не собирался, но ежели бы таковое поручение возникло...
Из окна неопрятного номера, где пахло чёрт знает чем, наипаче мышами, было видно совсем не много, лишь купола дворцовой церкви, однако со стула открывалась куда более щедрая панорама. Хотя щуплые полупрозрачные деревца ухитрялись заслонять чуть не половину царского двора, но разобрать, присутствует ли там суета, было вполне возможно. Ведь на главном подворье Петергофа, у самого входа в домовую церковь, должны были, в самом скором времни, буквально через сутки, происходить прелюбопытные события!
Эх, ну, как тут не выйти на прогулку, как ещё не пошпионить всласть! Помимо всего прочего, не мешало подышать полезным морским воздухом, полюбоваться парком сквозь фигурную решётку, несмотря на чрезвычайно пасмурную погоду.
Забава забавой, а графу до зарезу нужно было выяснить одну деталь, которая решала его планы на следующую неделю. Если брат царя действительно выехал в Петергоф, если завтра он действительно примет участие в панихиде по убиенному батюшке, то надоевшую хандру следовало отбросить и устремиться в противоположном направлении, то бишь помчаться в столицу - по весьма важному, весьма щекотливому и весьма-весьма денежному делу.
Грациозно соскочив с вышеозначенного стула, Пётр Сергеевич заметил, что края обивки надорвались и обнажили внутренность сидения. Довольно-таки неприятную! Гвозди были ещё крепки, а ткань вела себя, что называется, предательски. Не хватало ещё разговоров с хозяином...
В ответ на графские мысли за дверью раздался кашель, и моментально стало ясно, что манёвры сыщика осуждены. Неумеха-соглядатай нахмурился: эх, хотел же занавесить скважину!
Как бы там ни было, на кашель стоило отреагировать - ведь за номер уж три недели как не плачено. Или четыре. Впрочем, потерпит хозяин, ничего другого ему не останется, ибо, кроме Петра Сергеевича, не нашлось более дураков селиться в доходном доме глубокой осенью, близ отключенных на зиму царских фонтанов, в страшной дали от столичных утех. Кстати, петербургский оперный сезон давно уж начался!
Как и ожидал Пётр Сергеевич, за дверью оказался Свирид Прокофьевич Барский, владелец той маленькой и весьма дешёвенькой ночлежки, тухлого, насквозь прогорклого заведения. Кто же ещё мог дежурить под дверью? Предполагать другое было наивно, а уж надеяться на то, что кашлявший мигом отскочит от двери и устремится в глубины своих пыльных коридоров, и вовсе не приходилось: слишком уж общительная личность был господин Барский. Ничуть не стеснительная, а прямо-таки жутко откровенная и незастенчивая личность, да в придачу с претензией, да в придачу с гонорком.
- А зачем это вы, ваша светлость, сударь вы мой любезный, башмачками, хоть и новыми, портите сидение мебели?
Общительность хозяина объяснялась недостатком собеседников, ибо редкая птица селилась под крышей того гостеприимного мышатника. Кухня безнадёжно пустовала, как, впрочем, и всё здание, а посему была напрочь лишена запахов, в отличие от номеров, где кормёжка, хоть и бедная, иногда водилась. Птицам, насекомым и прочим тварям случалось поживиться разве что из рук редких постояльцев, покупавших снедь в соседнем ресторанчике.
Исходя из вышеперечисленного, граф не очень испугался, когда его застукали за порчей казённого имущества.
- Повторяю вам свой вопрос: зачем вы мебель искалечили?
Пётр Сергеевич не дрогнул ни одной из щегольских бакенбард.
- Ну, сударь, так уж и мебель!
- А что же это в понимании вашей светлости?
- Коли это мебель, то я - отставной фельдфебель! - бойко срифмовал постоялец, давая понять, что у него на всякий вопрос давно ответ заготовлен, а что касаемо дельных советов, то они ему ни к чему.
