Окружение охнуло и онемело. Царь захохотал.

   - Моя школа! Лицо твоё мне незнакомо, но дерёшься ты по-моему. Не было тебя в Заандаме? Где я учил своих людей драться...

   Адель подумала: не подглядывал ли Эрик в своё время за царём? Или это старинная голландская забава? Откуда было ей знать, что игру эту принёс в Европу русский царь. Виновата угодливость его подданных, которые придумали такой аттракцион. Они и сейчас строились в очередь, идиотски улыбаясь, мостились под царский кулак.

   Эрик о забаве не рассказывал, но однажды поведал о том, как возмущались голландцы указами русского царя о казнях. В их стране смертная казнь была запрещена. Много раз приходили амстердамцы и заандамцы к Петру скандалить, но русский царь на это неизменно отвечал:

   - Народ голландский дерзок есть!

   Пётр не велел казнить Адель, а наоборот, велел ей переоблачиться в мужское платье.

   - Мне зело нравится твой акцент, однако выглядишь ты как ведьма. Где платок твой? Почему волосы покрыть не соизволила?

   Царь сразу приблизил "ведьму" к себе, видно, решил, что иностранка не будет за ним шпионить. В то, что по её вине исчез один шпион, судя по всему, ни грамма не поверил.

   Свита, узрев большое расположение Петра к гостье, резко изменила тон, все стали наперебой приглашать её выпить.

   - Я не пью! - крикнула Адель, но никто к этому серьёзно не отнёсся.

   Пришлось ей выбежать во двор. Пётр выбежал следом, заговорщически подмигнул, взял повозку с лошадьми.

   - Умеешь тройкой управлять? - спросил он.

   - Нет!

   - Тогда я поуправляю, а после научу тебя. С этого дня ты мой кучер Антоний!

   Адель села в повозку, и они понеслись. Прочь! Пётр Первый был рад улизнуть от соглядатаев. Адель была рада тому же. Направились они в Москву. Вдвоём. Вот так удача!

   В дороге царь работал: то плотником, то инженером, то лекарем. Иногда лечил зубы крепостным крестьянам.

   9.

   По пути в Москву Пётр с Антонием решили заглянуть в Швецию - из простого интереса.

   Интерес этот имел огромные последствия: царь решил основать свой собственный Париж!

   Париж по-прежнему столица мира, хотя тут можно дискутировать. Фонтаны, дворцы, позолота, духи, кутюр, отменный кинематограф - этого уже полно и в других местах.

   Главная черта любой столицы - притягательность. Тут не помешает развитый сосательный рефлекс, ведь дворцы, построенные на болотах, дважды притягательны - и визуально, и благодаря невидимой подземной тяге.

   Санкт-Петербург был построен на обширных топях и сразу начал, как могучий пылесос, всасывать коврики соседних территорий, образовав вокруг себя империю. Но это в ходе Северной войны. А в самом начале, сбежав от своей матушки, от недоброго взгляда сестры Софьи, понимал ли Пётр, что делал? Кто-то невидимый, но весьма влиятельный, надоумил русского царя плюнув на родственников, стряхнув с себя их липкую любовь и ненависть, заняться иностранными соседями. Сперва голландцами, потом - шведами.

   Тайно покидая Голландию, Пётр взял повозку, лишь отдалённо напоминавшую карету и путешествовал в ней на восток, меняя извозчиков и попутчиков как перчатки. В этой повозке многократно сиживала и Адель, когда царь брал поводья в свои руки. Это делал он как бы невзначай, как бы бравируя извозчицким талантом.

   Как бы невзначай добрались до Весёлого острова. Как бы невзначай юный шведский король Карл Двенадцатый пригласил русского царя выпить.

   Приглашение удивило Петра: откуда юнец благородного вида знает его любимые выражения "Мин херц!" и "Брудершафт!" И откуда он вообще его знает?!

   Любопытство взяло верх, да и трусость негоже показывать. Пришлось сойти наземь, перейти по мосту на остров, слухи о котором ходили весьма туманные.

   Юнец шёл так быстро, что двухметровый гость едва за ним поспевал - после целого дня сидения в карете. Был поздний осенний вечер, достаточно темно, однако в свете народившегося месяца хорошо просматривались скользкие булыжники. Дождь буквально только что перестал моросить.

   Окна деревянных и каменных построек были плотно занавешены или закрыты щитами - наподобие ставен. Пришлось пройти через весь остров, прежде чем гостеприимный юноша отпер замок покосившейся хибары. Она выглядела беднее всех. Но замок был знатный! И дверь солидная. Что за ней скрывалось? Или... кто? Не иначе как юнец, успевший напоить служанку, теперь не знал, что с ней делать. Пётр решил, что девственник хочет получить уроки храбрости от бывалого мужа.

   В хибарке было пусто, но зато имелся вход в подвал.

   Стены подземного коридора поблёскивали коричневой мозаикой. В зазоры между камешками проникал тусклый свет. Вскоре свет сделался ярче, словно за стенами разбушевалось пламя. Образовалась немыслимая жара.

   Но потом стало прохладнее, а затем и вовсе холодно - как на улице. Всё это время юнец что-то говорил на своём языке. Пётр не отвечал. А даже если и хотел бы ответить... Образование, полученное от церковных дьяков, плохо владевших даже русским языком, не располагало к беседам с иностранцами.

   Внезапно провожатый свернул в узкую сыроватую нору. Мозаики там не было, а были влажные глиняные стены. И много покосившихся дверей. Отворив одну из них, благородный юноша, с поклоном, пригласил Петра войти. Тот послушался.

   10.

   В интерьере действительно была баба, одетая в холщовый балахон, подвязанный бечёвкой. Не девичьего возраста, отнюдь, бедристая, пузатая, щекастая и лысоватая. И очень маленького роста, чисто карлица. Повернувшись к вошедшим, она обнаружила ещё одно свойство - крайнюю мужиковатость.