Конечно, я знала, что Димон не оставит меня в покое. Понимала, что, не застав меня дома, демон обязательно заявится в техникум. И всё равно по-детски прятала голову в песок и кралась на своё рабочее место, как заправский Штирлиц в тылу врага.
К концу первой пары дверь тихонечко скрипнула, и в аудиторию вошёл Василий Иванович. Вид он имел удивлённо-задумчивый и при этом слегка помятый. Пожёванный какой-то, я бы сказала.
Я и все семь человек, которые составляли третий курс помсценов, вскочили на ноги. Ну, как вскочили? Я испуганно вышла из-за кафедры, не на шутку взволновавшись, потому что Чапаю впервые за год моей работы что-то понадобилось от меня во время лекции. А мои гномы, как я в шутку называла эту группу из-за общей схожести композиции с известной сказкой про Белоснежку, лениво и недружно приподняли свои пятые точки над креслами.
– Сидите-сидите! – Василий Иванович одёрнул вечно мятый светло-зелёный пиджак, пересек аудиторию, чтобы зачем-то выглянуть в окно. Стоит ли говорить, что ни я, ни студенты не подумали воспользоваться его советом, а проследовали за директором к подоконнику.
– М-да, – проговорил Василий Иванович, рассматривая совершенно пустую аллею, и мы со студентами обменялись недоумевающими взглядами.
– М-да, – повторил Чапай и, тяжко вздохнув, завёл руки за спину. – Мария… Ивановна, а скажите-ка мне такую вещь…
Он вдруг резко оглянулся, и всех моих гномов как ветром сдуло на свои места.
– У вас лекция?
Я удивленно моргнула и на всякий случай незаметно принюхалась. Нет, видеть директора подшофе в рабочее время не приходилось никому, да и в нерабочее-то это было только однажды, на корпоративе в честь Нового года, но, как говорится, раз в год и палка стреляет…
От Василия Ивановича пахло мылом, чернилами и зелёным чаем с жасмином, который денно и нощно секретарша Зоенька хлестала в приёмной.
– Лекция, – я покосилась на студентов, чьи глаза уже загорелись нехорошим огоньком, и это свидетельствовало в пользу того, что они уже начали сочинять сплетню, которая сразу же после звонка весело побежит по стареньким коридорам техникума.
– Да-да, я как-то не подумал, – Чапай нахмурился и, не говоря больше ни слова, покинул аудиторию.
Я посмотрела на гномов. Гномы посмотрели на меня.
– Что это было? – озвучил общую мысль староста курса, и сразу после его слов дверь снова распахнулась, и появившийся в проёме директор попросил:
– Машенька, после звоночка зайдите ко мне в кабинет.
И дверь закрыл с обратной стороны. На этот раз окончательно. А я оглянулась на своих гномов и поняла, что настроение у меня совершенно нерабочее. Какая может быть лекция, когда все мысли о том, где и каким образом я проштрафилась?! Поэтому я захлопнула тетрадь со своими записями и произнесла фразу, неизменно портившую настроение всем моим студентам без исключения:
– А не устроить ли нам проверочную работу?
– Марьиванна! Ну, на прошлой неделе писали же!
– Вы мне, Семёнов, поспорьте, – беззлобно укорила я. – Поспорьте ещё, и я вам покажу фокус, только, боюсь, он вам не понравится.
– Какой фокус? – Семёнов подозрительно сощурился.
– Тот самый, в котором лёгким движением руки проверочная превращается… превращается проверочная…
– Не надо контрольную! – выкрикнул догадливый Иванченко и с хрустом выдрал из лекционной тетради листок.
До звонка, пока семеро неудачников скрипели шариковыми перьями по бумаге, я размышляла о причинах странного поведения Чапая. И размышления эти заставляли меня хмурить брови и досадливо кусать губы. Чувствую, знаю я, как зовут ту собаку, что порылась сегодня в кабинете Василия Ивановича. Надо было этой собаке ещё вчера второй глаз выбить.
К директору я шла, как приговорённый к распятию на кресте. С неимоверной тяжестью мыслей за плечами, со страхом, со смутными подозрениями и одновременно с надеждой на благополучный исход. И с верой в светлое будущее.
Василий Иванович был обнаружен мною в своём кабинете, за своим столом с большой глиняной чашкой в руках. Эту чашку я хорошо помнила, как и то, кто, когда и с какой целью её делал.
– Не знала, что она ещё цела, – проговорила я, закрывая двери и кивая на руки Чапая.
– А как же?! – изумился он. – Я все Васенькины подарки как зеницу ока берегу. И потом, где же я вторую заговорённую кружку найду? Машенька, ты проходи… Чаёк будешь?
– Спасибо, дядь Вась, – поняв, что разговор будет происходить не между директором и преподавателем, а между девочкой Машей и старинным бабушкиным другом, я слегка расслабилась. – Но вы же знаете, я как-то кофе больше люблю.
– Я знаю, – вздохнул мужчина и осторожно поставил кружку на квадратную картонную подставочку с изображением гоняющегося за сердечками котика. – Машунь, ты когда сюда работать пришла, я тебе что сказал, помнишь?
– Что до сих пор без Буси тоскуете? – сыграла в дурочку я.
– Мария!!
– Я помню, – я потянулась через стол и поймала морщинистую руку Чапая. – Дядя Вася, правда, я вам страшно признательна за помощь. Не представляю, что бы я делала, если б меня в какое-то другое место распределили, а тут вы… Буся вот недалеко…
– Не распределили бы тебя в другое место, – нахмурился дядя Вася и виновато отвёл глаза. – Василиса попросила присмотреть за тобой. Вот я запрос и прислал. Прости. Я ещё тогда ей говорил, что надо сразу тебе обо всём рассказать…
Если бы Василий Иванович вдруг разделся, завернулся в скатерть и залез на стол, чтобы спеть песню про барашка, я бы удивилась меньше, клянусь. Но поверить в то, что Буся за моей спиной вступила в сговор и намеренно услала меня в Парыж…
– Что?
– Не смотри на меня так. Это была не моя идея. И на Васеньку не злись, она тебе только добра желает.
– Добра? – искренне возмутилась я и с несчастным видом посмотрела на синеющее за окном небо. Да кто в здравом уме вообще может сказать, что отправить единственную внучку тратить лучшие годы жизни в Замухрынске – это добро!? Что в этом может быть доброго-то!?
– Ну, не надо так уж… – проворчал Василий Иванович так, словно я всё это вслух сказала. – Не так уж у нас тебе и плохо. Работа нравится?
– Нравится, – без охоты согласилась я и тут же добавила:
– Но в столице она мне нравилась бы ещё больше! И зарплата там выше!
– Да повышу я тебе зарплату, – махнул рукой дядя Вася и, выдохнув в сторону, основательно хлебанул… чайку. Ну, или того, что там у него в Бусиной кружке налито было. – Не в деньгах же счастье!
Оставив без внимания это спорное утверждение, я лишь насупилась, ожидая продолжения дяди Васиной речи.
– Машенька, ты же о жизни ничего не знаешь, – ласково посетовал Чапай. – Наивная, доверчивая, домашняя, ранимая девочка…
Я едва удержалась от того, чтобы оглянуться и проверить, не сидит ли за моей спиной кто-то ещё. Ну, тот самый, наивный, доверчивый и ранимый.
– Дядя Вася, я же пять лет как-то…
– Даже слышать ничего не хочу про твоё общежитие, Мария! – директор грозно сверкнул очами и поднялся на ноги. – И вообще, я тебя не для этого позвал.
– А действительно, – всполошилась я, потому что за откровениями о Бусином коварстве я совершенно забыла о странном поведении директора во время моей лекции. – Что-то случилось?
– Вот у тебя об этом я и хочу узнать, – Василий Иванович, прошёлся по краю ковра, заложив руки за спину. – И ещё о том, не пора ли мне начинать волноваться. Ничего не хочешь мне сказать?
И тут я почувствовала, что краснею. Всё-таки проклятый дом и ненавистные соседи! Уже успели донести о ночном демоническом концерте, сволочи.
– Да не было ничего, – пробормотала я, пытаясь побороть смущение. – Просто у него дурной музыкальный слух.
Чапай замер на полушаге, глянул на меня, как на восьмое чудо света, и шёпотом поинтересовался:
– И как это связано с его предложением?
Сволочь одноглазая!
– Не то чтобы я вот так вот взял и в середине учебного года отказался от ценного сотрудника, – успокоил меня дядя Вася, – но он же уверяет, что ты об этом давно мечтаешь, и только гордость не позволяет тебе попросить. Вот он и решил, сюрприз, так сказать… Нет, я понимаю. Имперский полетно-сценический – это не наш техникум. Это карьера. Однако мне казалось, что вы с Васенькой нашему брату не каждому благоволите. Нет, я не сетую, ты не подумай! Васюше так и передай! Я просто спросить хотел… – он по-отечески потрепал меня за щёчку. – Машенька, ты точно сама хочешь переехать в Империю? Тебя никто не принуждает?
