— В семье не без урода, да? — горько усмехаюсь я, находясь под ужасным впечатлением от истории. Просто настолько гадко мне еще никогда в жизни не было, и на секунду, когда я уже падала в свою кровать, даже не сняв одежду, я вдруг осознала, сколько всего говорила этому парню: про свои «ужасные» проблемы, про то, какая херовая у меня семья, и в принципе всё то, что я делала в его присутствии, всегда всячески показывая свое пренебрежение к нему. Я просто ебучий монстр.

Но прежде, чем уснуть, я дотянулась до телефона, нашла Ваню в беседе класса и кинула заявку.

Потому что молчать просто не могла. Потому что промолчать сейчас — это испортить все. Это значит, что я буду ходить и подсознательно жалеть его, а я этого не хочу. Как и он сам, я уверена. Жалость — это точно последнее, что нужно этому парню.

Буквально секунду спустя Ваня принял заявку в друзья, и я, еле попадая от волнения по буквам, написала, что Коля мне рассказал. А в ответ, после реально долгого молчания, получила одно единственное сообщение:

«завтра поговорим»

«я не буду тебя жалеть. — Вспыхнула я, понимая, о чем он сейчас думает. — И рассказывать никому не буду. Это было бы мерзко с моей стороны, а я — солнышко. Просто Коля мне рассказал, и мне стало так ужасно… тяжело? Не знаю, как описать это ебаное чувство.»

Ваня опять долго молчал, что-то печатал — я видела бегающее перо под его именем — потом стирал и снова начинал печатать, но в итоге пришло одно единственное «Спасибо.»

И я уже было разочаровалась в нем и решила, что хорошим отношениям между нами не быть, как в догонку пришло:

«И ложись спать. Завра будет трудный день с историком на первом уроке. А тебе ему еще ебальник ломать: Р»

А следующее сообщение почему-то заставило меня счастливо улыбнуться и радостно обнять подушку, грея в душе очень теплое чувство:

«Сладких снов, гном в прыжке»

И сердечко.

Я ответила сердечком и, стянув с себя штаны, завернулась в одеяло, радостно улыбаясь, перед тем, как уснуть.

На утро у меня было настолько замечательное и хорошее настроение, что я даже дождь воспринимала, как нечто прекрасное и счастливое, поэтому в школу я бежала вприпрыжку и даже без зонта, не особо беспокоясь, что могу промокнуть насквозь.

Но перед самым кабинетом я затормозила, вспоминая вчерашнее и то мерзкое чувство, когда учитель положил руку на мое колено, и меня немного попустило. Поэтому дверь в класс я открыла с привычно недовольным лицом, осматривая класс с обычной долей омерзения.

Но тут мой взгляд цепляется за мою первую парту и радостного Соболя за ней, у которого между поставленных на стол локтей лежал пакет с едой на вынос из вчерашней кафешки.

— Боже-Боже, — разулыбалась я, подходя ближе и уже без всяких неудобств пробираясь к месту у окна через парня. — Неужели это все мне?

— Ужели, — довольно хохочет Ваня, а мы уже одним своим дружелюбным видом напривлекали к себе ненужное внимание одноклассников. — Но, мне кажется, что этого даже мало, учитывая, сколько ты съела вчера.

— Ничего страшного, — довольно щурюсь я, уже заглядывая в тихонько стащенный пакет. — Я уже с утра позавтракала пренебрежением и разочарованием, так что этого до обеда мне хватит.

Парень лишь с улыбкой смотрит, как я ем, подперев голову рукой, изредка посмеиваясь, когда что-то выпадало обратно в коробку из огромного чизбургера.

И эта почти семейная идиллия длилась ровно до тех пор, пока дверь не открылась и в класс не влетело это черное облако мрака, маразма и злобы, а именно эти эмоции транслировал историк, когда снова увидел нас сидящими вместе. Но ничего говорить не стал, просто на секунду зло оскалил зубы и сел прямо перед нами. От него все еще немного потягивало перегаром.

Но Соболь вообще никак на это не реагировал. Он сидел, слушал его нудный бубнеж и изредка бросал на пишущую меня короткие взгляды, после чего довольно улыбался, чем неистово бесил историка.

Дай мне бог здоровья, ибо эта история неплохо так выбивает меня из колеи.

Урок подходил к концу, мы с Соболем сидели, перекидываясь мелкими записочками, дрались на мизинцах, да и в принципе страдали стандартной ебалой, какой только могут страдать ученики при скучном и неинтересном учителе. А Антон Евгеньевич продолжал бубнить себе под нос, продолжая бросать на нас косые и злые взгляды.

Когда прозвенел звонок, Соболь, схватив мой телефон рванулся вперед под мои крики, но резко остановился, когда над классом пронеслось:

— Вишневская, останься.

Ваня буквально врос в пол — одноклассником пришлось обходить его, чтобы выйти из класса, но никто и не думал что-либо говорить ему, подсознательно чувствуя его угрожающую ауру.

А я же… А что я? Я полезла под стол за упавшей ручкой и там же и сидела, стараясь не особо отсвечивать, ибо я так-то все понимаю, но тут мне было и хорошо, и спокойно и вообще — жить можно. Шторочку повешу и окопаюсь тут. Ляпота!

— Вишневская, долго ты под столом сидеть будешь? — Спрашивает мужчина, и я вижу его ботинки прямо перед своим носом, понимая, что выбираться из своего убежища надо, но страшно было — что пиздец, потому что класс уже опустел, оставив меня с этим ублюдком один на один.

Но потом я заметила еще одни ноги и реально выдохнула, с низкого старта рванув вперед, пролетая на уровне колен учителя, падая прямо в руки к Соболю, перебираясь потом за спину.

— Да, Антон Евгеньевич, вы что-то хотели? — Спросила я из-за спины парня, покрепче схватив его за олимпийку.

— Я хочу поговорить наедине с тобой. — Хмурит брови он, опираясь на свой стол и складывая руки на груди.

— А я хочу рост метр восемьдесят, но вот так вот бывает, что не все у нас в жизни идет, как мы хотим. — Пожимаю я плечами, даже не выглянув из-за парня, но Соболь сам повернулся, удивленно приподняв брови. — Что? Я всегда хамлю, когда волнуюсь. Защитная реакция, хули. То ли еще будет, Ванюш, то ли еще будет.

— Хорошо, Евангелина, — вздыхает учитель, садясь за свой стол и начиная перебирать какие-то бумажки, — я хочу поговорить о твоем вчерашнем поведении.

— Каво? — Протянула я, переглядываясь с Соболем, понимая, что история начинает попахивать. Трупом. Историка. — Моём поведении, Антон Евгеньевич?

— Да. — Демонстративно не смотря в нашу сторону, он продолжал копаться в тетрадках и делать вид, что он прям занят, и в жопе тут я, а не он. — Это неприемлемо, когда несовершеннолетняя девочка сидит на улице в двенадцать часов ночи. Это халатность родителей, ты могла оказаться в опасной ситуации, и я просто обязан, как твой учитель, сообщить в органы опеки о ненадлежащем уходе за ребенком.

Я стояла и просто хлопала глазами, открывая и закрывая рот, понимая, что ситуация достигла такого, мать его, апогея, что я просто ебало завалила.

Меня передернуло. Это нервное. Такое бывает.

Но Соболь принял это за что-то другое потому что обернулся, обнял меня своими огромными ручищами, для чего ему пришлось неплохо так согнуться, и прошептал мне на ухо:

— Не беспокойся, Вишня. Все будет хорошо.

— Да конечно все будет хорошо. — Отстранённо сказала я, начиная шариться по карманам. — Сейчас я папе позвоню, и все у меня будет нормально. Подождите пару минут, Антон Евгеньевич, у меня папа как раз должен недалеко находиться, с ним и поговорите о ненадлежащем исполнении родительских обязанностей.

Учитель и ухом не повел, оно и понятно — папу моего он ни разу не видел, а зря. Надо было раньше познакомить их, тогда бы и ситуации не было.

— Коль, — брат с одышкой угукнул в трубку. Ясненько, в зале. Значит, пять минут, и они с папой тут. — Помнишь, я тебе вчера сказочку рассказывала?

— Что такое? — Судя по тому, как тяжело и спокойно он это сказал, брат даже остановил тренировку и слез с дорожки.

— Ну, значит, бери папу и дуй ко мне в школу. Оно опять.

— Две минуты.

И сбросил вызов, а я гаденько улыбнулась, потому что скоро на одного учителя истории станет меньше.