— Представляю, — киваю я, вспоминая, что чувствовала сама все детство. Мерзко.
— Представляешь, — согласилась она, — и от этого было еще страшнее. Поэтому я тянула — готовилась. А когда сказала — она разоралась, что я неблагодарная и спустила в унитаз все, что она построила для меня. Даже схватила за руку и пыталась вытащить из дома — на аборт. Но отец вступился. Если честно, в первые пару секунд мне казалось, что он её убьет. Но все обошлось. Как-то так, короче.
А я сидела, немного ошеломленная, молча смотрела на играющих детей, где-то на задворках осознаваясь с мыслью, что скоро играющим на улице ребенком будет мой племянник, и откровенно ненавидела мать, понимая, насколько Алине было тяжело, и насколько она была напугана всем происходящем. Происходящим, которое я из-за собственной злобы на весь мир не хотела замечать.
— Нда, — наконец-то удалось проглотить этот мерзкий комок в глотке, — семейка у нас, конечно, я сосал — меня ебали.
И пока Алина смеялась с моей глупой фразочки, я в тысячный раз проверила телефон — в сети, но сообщение не читает уже часов пять-семь. Так ужасно брошено я себя в жизни еще никогда не чувствовала.
— Евангелина Вишневская? — Неуверенный, но от того не менее надменный вопрос заставил сестру замолчать, а меня буквально окаменеть. Даже шея, кажется, скрипела от напряжения, когда я поднимала голову.
— Когда я последний раз слышала «Евангелина Вишневская», я сломала позвоночник и отбила пару внутренних органов. — Делюсь я с удивленной сестрой, что продолжала пялиться за мою спину. Я туда смотреть откровенно боялась, потому что знаете, предчувствие. Вот животные перед землетрясением приходят в неистовство. Они чувствуют. Я тоже чувствую. Грядет знатная буря. — Допустим, я.
— Я хуй знает, как ты воспримешь эту новость, — по голосу было слышно, что ей этот разговор вообще встал поперек горла. И меня заметно передернуло. — Но привет, меня зовут Злата, и я — девушка Соболева Вани.
И я все-таки повернула к ней голову. Повернула настолько стремительно, что волосы хлестнули меня по лицу, а в шее что-то хрустнуло.
Это была та самая девушка со школьного двора, которая красивым грудным голосом говорила «показывай мышь, которая путается с моим Соболюшей». Только теперь она была не полностью черная, а очень даже белая. Белее даже Алины, а от длиннющих волос осталось каре по самую челюсть. Я неуверенно открыла рот, пытаясь сказать что-то, но не могла, продолжая пялиться на нее.
Высокую, в обтягивающих лосинах и легком свитере с ветровкой. Такой же растерянной и напуганной разговором, как и я. Казалось бы, девушка ожидала, что после этих слов я брошусь на нее с кулаками, но я даже пошевелиться не могла, ошеломленная этой новостью настолько сильно, что дышала через раз. Да и в принципе не уверена, что делала это.
— Ебануться! — пораженно выдохнула на заднем плане Алина, подбираясь ко мне ближе, чтобы быть в центре разворачивающихся событий.
А я продолжала смотреть на ее бедра, грудь, длинные ноги, невероятно тонкую талию и красивое, острое лицо. Она была такой же породистой, как и Соболев. И вдруг, поставив их в своей голове рядом, я осознала, насколько эти прекрасные создания подходят друг другу.
— А-а-а…
Я попыталась. Честно, я попыталась что-то сказать. Даже пыталась пошевелиться. Но я, если честно, просто не смогла. Я продолжала сидеть и смотреть на нее, абсолютно не желая осознавать увиденное и услышанное. Я будто застыла, не в силах издать даже звука.
— Понятно, это надолго. — Алина оглядывает застывшую меня и приветливо улыбается Злате. — Иди ко мне и все рассказывай. Только не плачь, а то я тоже заплачу, а мне нельзя.
— Ну, — она сначала неуверенно замялась, а потом взяла себя в руки, и вот теперь я точно узнаю в ней ту девушку из школьного двора — стервозную и уверенную в себе. — Мы вместе уже лет пять, наверное. — Я сделала вдох, но выдохнуть не смогла. Я не верю! Боже, я просто не хочу верить! — И первые два года все было нормально. И я думала, что все было нормально. Просто закрывала глаза, наверное. Но об изменах я узнала только вот недавно. Пару месяцев назад буквально. И как-то уже по приколу начала выяснять, что, как и откуда. Ева, насколько я знаю, в вашей школе седьмая или восьмая. Сколько их по всему городу и сколько было на его этих выездных соревнованиях — я даже думать не хочу. Я бы сама не подошла, честно! Просто мне про нее девчонки рассказали. Ну, что типа он совсем в открытую начал с ней кружить, и я сначала не поверила, что он обнаглел вот настолько… А потом как-то медленно дошло.
— Ебануться!.. — Выдохнула старшенькая, до глубины души пораженная историей. Я была поражена не историей. Я была поражена ситуацией. В самое сердце, причем.
Да, действительно ебануться. Кажется, это будет нашим новым семейным девизом. «Да блядь» уже как-то приелось.
— А как же… — Я набрала в грудь побольше воздуха и наконец-то нашла в себе силы к ним повернуться лицом. — А как же Брелочек для ключей?
— Брелочек для ключей? — Удивленно переспрашивает Злата, теребя ремень своей сумки. Да, это реально ебануться как-то.
— Блондиночка с настолько короткой стрижкой, будто до сих пор не определилась с гендером. — Слова даются мне очень тяжело. Как и вера в происходящее. Да я и не особо хочу верить, если честно. Где-то в глубине души все еще тлеет надежда на то, что это все — какая-то нелепая ебаная шутка.
— А, Аня? А Аня у нас особенная. Никто не знает почему и как, но Аню он трахает лет с четырнадцати. Стабильно и регулярно. Она самая долгая. Первая, так сказать. Сука. — Сказано было с такой яростью, будто она задушила бы эту Аню голыми руками. Я, если быть честной, тоже.
— Я все равно не верю. Просто… Не могу!.. — Слова даются как-то обессиленно. И слышится все так, будто проигрывается очень плохая запись. А громче всего стучит мое собственное сердце.
Но вместо слов Злата, спустя пару секунд, протягивает мне телефон, на экране которого светится фото, где они с Ваней вместе. Голые. В его кровати. А информация в верхнем левом углу говорит о том, что сделано оно было вчера в шесть вечера.
Вчера в шесть блядских вечера, когда он не ответил на мой телефонный звонок, а потом сказал, что делал с младшей сестрой уроки!
— Да как, блядь, так? — Вместо глухой печали пришла ужасная досада и чувство какой-то непонятной истерики. Меня трясло и колотило, а злой энергии было столько, что я вскочила и начала размахивать руками, громко ругаясь, чем привлекала к нам слишком много внимания. — За что? Просто, блядь, за что? Один — ебаный псих, второй — ебаный мудень! Господи, я так перед тобой согрешила, что ты наказываешь меня именно так? Да я в прошлой жизни была, по меньшей мере, Гитлером, если сейчас у меня такие страдания! Я его убью! Я его разорву нахуй!
— У-у, понятно, это надолго. — И Алина, совершенно не обращая внимания на то, как я беснуюсь прямо перед ними, принялась выспрашивать что-то у девушки, бережно взяв ее ладони в свои. По ней было видно, ей это нужно. А мне нужно было куда-то деть всю эту злость! Хотелось либо оставлять на себе синяки, либо физически качаться до потери сознания.
Но я просто сжала посильнее кулаки, начиная расхаживать из стороны в сторону и разъяренно орать и проклинать Соболева.
Да просто как он мог! Как он мог поступить так со мной! Как он мог так поступить с ней? Как?
— Да за что просто, блядь? — И я спрашиваю это у Златы. Спрашиваю так, будто она действительно знает ответ. Будто вот сейчас она развернет огромную диаграмму, где все будет наглядно: что, куда и почему. Но она этого не делает. Она обессиленно смотрит на меня, и на дне ее великолепных изумрудных глаз плескается такое адское горе, что тушит даже меня, и я будто сдуваюсь, как какой-то ебанный шарик, вмиг просто обессилев и опускаясь на корточки. — Щас бы сигаретку. Убила бы за сигаретку.
— И я даже не буду спрашивать, кто научил тебя курить, — тон Алины не предвещает ничего хорошего, и я бы даже шарахнулась от нее, потому что ну реально вдруг страшно стало, но старшенькая просто кидает в меня пачкой. Молча закуриваю, чувствуя, как начинает кружиться голова, и кислородное голодание окончательно добивает. — А почему ты до сих пор с ним?
