— Я с ним сам справлюсь, — Ричи сложил руки на груди.

— Даже знаю, как, — хмыкнул папаша, уже теряя ко мне всякий интерес, — но мы с тобой не о таком договаривались.

— Я знаю.

— Ничего ты не знаешь! Все, пошел вон, а этого оставлю здесь, может, сдохнет с голоду сам, — Папаша подлетел к Ричи и схватил его за плечо.

— Нет! Не оставляйте меня тут! Ричи! Сэр! Пожалуйста!

Но Папаша ловко толкнул Ричи к лестнице, ведущей наверх, и вытолкал из подвала. Я бросился за ними, но на последних ступеньках Папаша Ричи развернулся и с размаху ударил меня по лицу. Я не удержал равновесия и кубарем слетел с лестницы, только чудом не сломав себе ничего, но в минуту падения мне показалось, что я не досчитаюсь зубов.

— Пап!

— Заткнись!

За ними закрылась дверь. Я замер, прижимая руку к рассеченной скуле, и пересчитывая языком зубы. Сердце стучало в голове.

— Ты отвратительно себя ведешь, Ричи! Ты дождешься, что верну тебя туда, откуда забрал!

А потом за дверью стали разноситься удары.

— Ричи?..

Я не мог сдвинуться с места, не мог даже подползти к дверям. Скула горела от пощечины, и ей же я приложился об ступеньку, когда упал. Кожа разодралась в кровь.

— Ублюдок! Я тебе запретил заниматься всеми этими извращениями, какого хера ты меня ослушался?! — кричал Папаша за дверью, и слова прерывались глухими ударами. Я закрыл глаза, уши, чтобы ничего этого не слышать.

— Либо ты пристрелишь его, либо я пристрелю тебя, ты меня понял?! А потом ты вернешься туда, где тебе и есть место, Ричи!

Я услышал еще один глухой удар, который закрыла дверь, и я мог только догадываться, какой силы он был на самом деле. Сердце защемило.

Потом стихли и удары, и крики, и голоса. За все это время, которое показалось мне вечностью, Ричи не сказал ни слова. Было ощущение, что там, за дверью этого подвала, били не живого человека, а куклу, которая не издавала при этом ни звука. Потом воцарилась такая тишина, чтобы было слышно, только как я шумно дышу и всхлипываю против своей воли.

Спустя еще какое-то время я услышал женский голос за дверью, но Мамаша ко мне так и не зашла. Только на следующий день, когда я уже почти обезумел от страха, я услышал, что кто-то легонько постучал мне в дверь, и я бросился к ней, сломя голову. Дверь открылась ровно в ту секунду, когда я оказался на верхней ступеньке, но за ней никого не было. Длинная тень бросилась к стене, а под ногами у меня оказался поднос с едой.

— Ричи? — я выглянул из-за двери, не решаясь выйти в коридор, испугавшись, что это такая приманка, чтобы выманить меня и пустить пулю в лоб, — Ричи, это ты?

Я знал, что это был он, несмотря на то, что он мне не ответил.

— Спасибо, — сказал я, забирая быстро поднос и прячась обратно в подвал. Сейчас я считал, что это лучшее, что я могу сделать. Как только я забрал еду и развернулся к лестнице, дверь за мной закрылась на все замки.

Еще несколько дней Ричи приносил еду мне таким способом. Я знал, что это был он. Его родители ко мне не приходили, хотя я и слышал временами, как кто-то громко ходит надо мной. Я томился в мучительном ожидании чего-то страшного, и только мысль, что один человек не дает мне умереть от голода, вселяла в меня какую-то надежду.

Ричи пришел ко мне только спустя неделю, когда большинство синяков сошли с его лица.

========== 18. Ничего ==========

Комментарий к 18. Ничего

ждущих свыше сто человек, а комментариев мало. непорядок. не надо так

PLÜM — Help Me

— Поможешь мне?

Я обернулся от стены, которую от скуки царапал ногтем, чтобы хоть чем-то себя занять. Ричи возник в подвале почти бесшумно, или я уже не захотел прислушиваться ни к каким звукам, полностью уйдя в себя. Он стоял, чуть склонив голову, будто был виноват передо мной, и его лицо было еще бледным и с синими тенями от синяков. Черная кожаная куртка, черные джинсы, черная футболка. В этом плане ничего не изменилось.

Я привстал с матраса, на котором уже снова успел обосноваться, и подошел к Ричи. Он протянул мне маленький пакет, в котором была вата и дезинфицирующее средство. Он тут же отвел глаза, спрятанные от меня за линзами. Я в недоумении уставился на вату.

— Что?

— У меня рука не достает, — со вздохом сказал Ричи, указывая себе рукой за спиной, — там… Царапина.

— Больно? — почему-то спросил я, хотя уже и так знал ответ. Ричи покачал головой, но я знал, что он соврал мне.

— Нет.

— А если зайдет твой отец? — я снова вернулся на матрас, сел, поджав под себя ноги, и стал доставать кусочки ваты из импровизированной аптечки. Ричи помялся на месте, потом подошел ко мне. Я не смотрел на него, потому что хотя он попытался меня защитить от своего отца, и пострадал сам, мне от этой помощи легче не стало. Я по-прежнему был заперт в подвале, как какая-то крыса, и я с ужасом думал о том, каким мерзким воздухом я тут дышу. Я не видел солнца уже несколько месяцев.

И меня все равно убьют, Ричи ничего не сможет с этим сделать.

Странно, как быстро я смог привыкнуть к этой мысли, пока целую неделю ждал, что он придет ко мне. Неужели он думал, что меня напугают его синяки?! Я слышал, как этот мужик избивал его. Меня уже ничем не испугаешь.

— Он уехал. Опять. По работе, — Ричи осторожно присел на матрас возле меня, и поморщился, когда куртка натянулась на спине. Я стал разрывать кусочек ваты на еще более мелкие частички, избегая смотреть на Ричи. Куча вопросов крутилась в голове, вопросов, сомнений, криков, слов, но ни один не мог ему задать. Ричи тоже молчал, подтянув колени к себе и устроив на них длинные, тонкие кисти. На них тоже были синяки.

— Почему ты здесь живешь? — спросил я, — он тебя бьет.

— Это неважно.

— Как это неважно? Никто никого не должен бить, — сказал я, вспоминая, как меня самого мама в детстве лупила кухонным полотенцем за провинности. Но полотенце — это одно, это несерьезно, это даже не больно, а скорее, унизительно. Но когда тебя с кулака или ногой бьют по телу и лицу — это уже совсем другое. Это важно.

— Я привык, — Ричи пожал плечами. Он откинул с лица волосы, и я заметил огромный фиолетовый синяк у него на правой скуле. Он уже стал сходить, но пройдет еще несколько дней, прежде, чем лицо снова станет привычного оттенка, а не цвета сырого мяса. Я пожал плечами.

— Часто косячишь?

— Нет. Просто. Просто мне все равно, когда меня бьют.

— Ты не чувствуешь боль? — я обернулся к Ричи и встретился с ним глазами. Он быстро облизал верхнюю губу и ответил с легкой задержкой.

— Чувствую. Но я к ней привык.

— Веселенькая у тебя жизнь, однако, — хмыкнул я, снова начиная потрошить кусочек ваты. Удивительная штука психика — Ричи привык к боли, я к тому — что нахожусь в этом подвале и Ричи сидит рядом со мной. И к тому, что между нами произошло. Я закусил губу, борясь со словесным потоком, потому что сказать хотелось многое, но вычленить главного не получалось.

— Не очень, — вздохнул Ричи, — так ты поможешь мне?

— Ты не можешь помочь мне сбежать, а потом приходишь просить обработать тебе синяки, которые нанес тебе твой папаша, которого ты, при этом, выгораживаешь. Тебе не кажется это нелогичным?

Если бы Ричи меня сейчас ударил, я бы даже не стал защищаться. Но не мог не сказать этого. Меня уже достала эта игра в тайны и интриги, в эту неприступность, при условии, чем мы с ним занимались. Я повернулся и посмотрел на Ричи.

— Можешь меня ударить.

— За что? — он свел брови к переносице.

— За то, что я сказал.

— Я не буду тебя бить.

— Ага, понятно.

— Эдди, мне… Мне жаль, но я правда не могу тебя отпустить.

— Но почему? — я кинул вату, перед этим слепив из нее шарик, куда-то в угол подвала и стал отряхивать руки, — мы можем сбежать оба. Никого сейчас дома нет. Мы можем отсюда выйти. Неужели тебе нравится жить здесь? С этим странным мужиком? Он на тебе живого места не оставил. Блин! — голос сам повысился, но я не боялся, что меня кто-то может услышать. — это ненормально. Мы можем сбежать вдвоем. Заявим в полицию на него, ты скажешь, что тебя тоже держали в заложниках, и все будет но…