Кристап внимательно слушал, стоически молчал и обреченно думал, что, черт, хреново, паршиво, не доедет он никуда, хоть и старается, честно же старается.

Судьбоносные вещи случаются единовременно, стрелки переплетаются в колдоватый чугунный отвар, звучит в вышине рокочущий Зевсов голос, и где-то там же, столкнувшись на точке трех, едущий впереди лысый негр почему-то подпрыгнул, загипнотизировав зовущей шоколадностью выбритого затылка поплывшие кругом предавшие глаза. Сраный водитель подрезал чей-то ход, машина едва не свалилась в кювет, заорали перепуганные люди, взвыл доведенный Белый, матерно рычащий, что просил, только что ведь просил ехать, черт, аккуратнее. Получил ответом очевидное, завидное в своей искренности: — «А мне похуй! Если хочется блевать — просто блюй, а если хочется сдохнуть — мне посрать, сдыхай, чувак, я не мнительный и не брезгливый!». Негр прыгнул снова, чокнутая женщина выудила на свет обещанную затерявшуюся бутыль, яростно тычась той в закрытого Балтовым боком обессиленного Мэлна.

Зрачки непроизвольно потянулись намагниченным сиреновым компасом, мазнули по плавающим на дне пережеванным помидорным кускам и размокшим хлебным крошкам, язык припадочно облизнул губы, пальцы, действуя как-то совершенно по своему усмотрению, обхватили за рукав мгновенно обернувшегося перепуганного Белого…

— Не мо…

Кристап сдерживался из последних сил и обещаний, противился шоколадным затылкам и бешеным машинным пляскам, душащим бензиново-омлетным запахам и банальному отсутствию свежего кислорода. Старался забыть про потопленный водянистый помидор и ползающий по телу болезненный жар, но помидор догонял, кислотное озеро поднималось, выходило из розовых берегов, водитель продолжал лаяться уже с другими зароптавшими пассажирами, желая скорой гробовой прогулки и им; Ренар, почуявший горелое, поспешно подставил Мэлну под подбородок только-только снятый с того шарф, тут же пожалел вручную связанной эфирной белизны, размотался сам, подставил свой.

Кристап старался, честно. Но…

Но…

— …гу… Больше не… мо…

Иногда старания бывают тщетными.

Иногда какой-нибудь омлетовой мадам очень нужно помочь, иногда кому-нибудь еще очень нужно проявить бескорыстную благую инициативу там, где о ней никто не просил, а инициатива…

Инициатива, как известно, трахает инициатора.

Так что извиняйте, дамы и господа, но…

Приятной вам поездки.

На этом всё.

========== Здесь, да не здесь ==========

— И куда теперь? — Кристап раздраженно цыкнул, притопнул ногой, обутой в желто-красный кроссовок с рябой джинсовой бахромкой и полосатыми салатовыми шнурками, завязанными в небрежный бантовый узел. Передернул плечами, перетягивая с одного на другое рюкзак, недовольно надул щеки, спугивая ветром-одуванчиком так и норовящую закрыть глаза челку. — В какую сторону нужно топать, чтобы добраться до твоей чертовой пещеры?

— Я бы и рад тебе ответить, да не то чтобы совсем уверен, радость моя… — с осторожностью начал было Ренар. Поковырял пальцами лямку от рюкзака второго, куда более тяжелого и внушительного, вместившего в себя и покрывала для передыхов, и бутылки с газировкой да простой водой, и бо́льшую часть продовольственного запаса, и выдержки техники, потому что подобные изощренные тонкости вспыльчивому Чернышу доверять как минимум неэтично, чтобы после самого же себя за глупость и не винить, рыдая над разбитыми в запале осколками. Правда, заприметив полнящийся нехорошими тучами взгляд, метнувшийся снарядом в лоб, тут же притих, виновато и нервно улыбнулся, помахал перед обгорелым юношеским носом загорелыми ладонями, торопливо ответ переменив: — Думаю… Нет, я почти точно знаю, что вот туда. Прямо и немного вправо, наискось, по той замечательной тропинке, где пасутся ничейные как будто бы лошадки.

— Уверен? — особенного доверия сам по себе недоверчивый в таких вещах Кристап не проявлял, косился разбушевавшимся конским глазом, фыркал заправской кобылкой, развевался гривой в истоках набегающего вместе с позывами сонной волынки ветра — наверняка это играл седенький волынщик-гармонщик, встреченный ими с пару часов назад возле бревенчато-комариных конюшен да стен краснокаменного замка имени павшей жертвенницы-Розы.

Ренар покусал губы, поглазел по одинаковым, в общем-то, сторонам, ослепнув от полыхающего на зеленых всхолмиях глянцевого солнца, но кивнул. Убрал со лба налипшие выгоревшие волосы, поправил на затылке Черныша сползший узелок от банданы — тому всегда напекало до ненавязчивого обморока голову, поэтому приходилось экипироваться.

— Почти уверен. Да. Нам нужно на восток, помнишь? А эта штука как раз показывает на восток — видишь же стрелку? Значит, если будем придерживаться верного направления, как-нибудь да доберемся, а там, если кого-нибудь, наконец, повстречаем, то на месте и спросим… Что, радость моя? Что ты так смотришь?

— Эта твоя штуковина…

— М-м-м?

— Слишком на флюгер похожа.

Ренар удивленно приподнял брови, с сомнением покосился наверх, на резной столбцовый набалдашник, отлитые из черного чугуна буквы «С», «Ю», «З», «В», указующую стрелку, кажущуюся настолько монолитной, чтобы не отвалиться даже тогда, когда все великанские кузнецы мира придут ее выдирать, кусая скалистыми ножницами-зубами из распаленной печи. Задумчиво почесал поднывающий от солнцепека затылок, пожал плечами, постучал по основанию столба ногой и с видом неоправданного правого победителя обернулся к хмурому, всегда во всем излишне сомневающемуся юнцу, с нажимом мурлыкая, что:

— Видишь? Настоящие флюгеры очень шаткие — начинают вертеться от малейшего колебания воздуха и земли, а этот и не подумал шелохнуться; у тебя нет повода для беспокойства, драгоценность моя, поверь мне. Может, он и похож, признаю́, но это совершенно точно никакой не флюгер.

Кристап пасмурно потаращился на черный парусник, еще разок осмотрел изгиб направленной по направлению конной тропы хитрицы-стрелки, с сомнением закусил нижнюю губу, чуть перекрашенную практически насильно всунутым в рот Балтом палочным леденцом, горько-горько пахнущим влажными манговыми тропиками…

В конце концов, отмахнувшись, сдался, позволяя белобрысому ухватить себя за браслетное запястье и, насвистывая под нос очередной дурацкий мотив из последнего выкидыша кинопроката, потащить дальше — к зеленым клеверным стогам, гнедым кобылам и откормленным ромашковым овцам, залегшим на откосах уходящих к солнцу холмов.

— Почему мы опять здесь?

Они таскались по залитым солнцем травам, занимаясь небрежным, не особенно осмысленным разбором поющего электронного мусора, толкались локтями, переругивались, мирились, целовались под сенью стыдливо прикрывающихся ветвями берез, наблюдали за суетливым копошением в потерявшем крышку птенцовом скворечнике, и Черныш даже почти прекратил хмуриться на то время, что небо наливалось зародышами талой земляники, а теперь вот, кажется, готовился взяться за старое опять. Теперь, скребнувшись друг о друга зубами, хлестал навылет пощечинами обвиняющего взгляда, пока Ренар смущенно, виновато и потерянно сминал в пальцах истекающую соком свистульку-травинку.

— Мы вовсе не здесь, Кристи. Мы…

— Как это — не здесь? — Кристап, опешив от неприкрытой наглости, непонимающе хлопнул ресницами. Запрокинул голову со сместившейся назад банданой, не без ненависти поглазел на неповинный чугунный кораблик. — Мы как раз таки здесь, идиотище! Зубов мне давай не заговаривай!

— Да не здесь же мы совсем, честно! Это просто еще один указатель, видишь? Похожий, да, но абсолютно другой.

— Не вижу я ничего! Говорю — здесь, значит, здесь, — Черныш оставался непреклонен, Черныш оставался Чернышом. Тонул по колено в траве, скептично глазел на выросший посреди скромнейшей яблочной пустоши матово-черноплодный столб, подпирал тот плечом, раздраженно растирал ладонями ноющие плечи и при этом украдкой поглядывал на небо — закат обещался постучаться о порог через два-три часа, и ему однозначно не улыбалось оказаться к тому моменту не где-нибудь, а в незнакомом, нервирующем, склизко-смоковном «здесь, да не здесь». — Этот чертов парусник такой же, как и тот! Один в один, слышишь, ты?! Допустим, округа немного изменилась, это да, но…