Растрепанный, до параноидальной паники испуганный, еле-еле соображающий, готовый к любому чудовищному нашествию в такую же любую секунду, Уэльс подскочил на кровати, путаясь да барахтаясь в обвязавшихся вокруг рук и ног шуршащих одеялах. Отбросил с глаз волосы, быстро отер заспанное и, кажется, припухшее с холода лицо, подавил застрявший между зубов зевок и, тут же нахмурив брови, злобно уставился на тупое размытое животное, что, усевшись перед изножием кресла, уничижающе и скорбно трубило маленькой розовой глоткой, требуя немедленно выпустить его отсюдова прочь.

— Да захлопнись ты, падла блохастая…! — в сердцах рыкнул, встревоженно прислушиваясь к стоящей за дверью тишине, Юа. — Дурная же ты тварюга… Заткнись, не мешай мне спать и вали спать тоже! Сдохнуть захотел? Если вылезешь туда — мигом пойдешь в расход.

Кот с налетом знакомого раздражения шевельнул ухом, скосил неодобрительный и одновременно пренебрежительный взгляд. Потоптался на месте на мягких когтистых поленцах, лениво примерившихся к креслу, а после, утрамбовав на пол свою массивную грушевидную задницу, принялся вопить раненой алармой дальше, цепляясь выпущенными крючьями за стенающую рвущуюся обивку и постигая тот критичный припадок, который отзывался в мясе Уэльса рокотом буксующих в пять утра дрелей, разносящих и раскрамсывающих весь чертов беспомощный череп.

— Да заткнешься ты или нет, гадина безмозглая?! Если так надо поссать или посрать — ссы или сри здесь, ничего с тобой не случится! А без жратвы потерпишь — и так жирный как свинья! — еще более злостно и сипло шикнул мальчишка, страшась и дергаясь, что непредсказуемый Рейнхарт эти их вопельные шушуканья вот-вот услышит и дьявол знает, как отреагирует…

Если, правда, тот всё еще был где-нибудь непосредственно здесь, а не успел убраться в удобные нижние хоромы, пока Уэльс, терзающийся холодом и тревогой, смотрел свои сны, в которых парил на крыльях да спорил с безымянным архангелом по поводу паршивой душонки такого же паршивого смугломордого типа, хватаясь за ту всеми пальцами и грозясь перегрызть печальному небожителю шею, если тот посмеет утащить психованного, но, в общем-то, по-своему безобидного дурака. Архангел вещал, печально качая белокурой головой, что безобидный тот только для Юа, да и то под семиотикой большого вопросительного знака, а Юа кричал, что ему плевать, что он всё равно этого кретина заберет и не отдаст, и что поменяйте тогда свои хреновы законы, раз они настолько поверхностно-бестолковые, что смотрят на поступки, а не на засунутую куда поглубже подоплеку.

«Не будьте тупыми людьми! — орал, распаляясь, Юа. — Вы же, черти такие, ангелы! Так и сделайте что-нибудь, чтобы этому дебилу легче жилось!»

Сны были в корне нехорошими, вспоминать их тоже в корне не хотелось, и Уэльс, проклиная всё направо да налево, всё же выбрался из относительно теплой — если уж сравнивать с тем, что творилось вне — постели, направляясь шатким полупьяным шагом к идиотскому горланящему кошаку. Отпихнул того, не церемонясь, под брюхо ногой, едва подавив навязчивое желание наподдать и запустить полетать куда-нибудь…

Хоть в то же соблазняющее треклятое окно.

Постоял так, помучился, но, решившись, мрачно ухватился за кресло и, приложив все силы на его откат, рыча на шум да скрип, с медленной опаской повернул в скважине засевший ключ, еще медленнее приоткрыл всхлипнувшую ветхой петлёй дверь…

И настороженно, с наивной взволнованной боязнью и попыткой верить в лучшее, когда доподлинно выходило только в худшее, просунул в образовавшуюся дырку лохматую голову, щуря полусонные глаза в кромешную захламленную пустоту, изредка перебиваемую темно-сизыми сполохами из его собственного окна да долетающими снизу привораживающими каминными отсветами.

— Ну? — взвинченно прошипел он охолодевшими за всю эту дурдомную ночь губами: так тихо, как зашептался бы маленький забитый ребенок, страшащийся разбудить одним ошибочным шагом перебравшего со спиртом папашу, который, сохраняя в крови гены вытравливаемого животного магнетизма, еще помнил, как нужно ужинать мальчиками да девочками, вылезшими из утробы его послушной немотной самки. — Что ты всё сидишь, скотобаза? Вали, куда тебе нужно было!

Кот — такой же желтоглазый, паскудный и нахальный, как и его непринятый хозяин — покорно поднялся, подошел к ноге. Потерся о ту толстым пушистым боком, потряс вверх и вниз хвостом, будто выказывая точно такое же волнение, что снедало и самого подростка…

Но, сволочь такая, пойти — никуда не пошел, вновь поднимая на бессильно стискивающего зубы мальчишку просящие вопросительные плошки и что-то безумное теми говоря.

— Неужто хочешь, чтобы я поперся с тобой…? — недоверчиво спросил Уэльс, даже не догадываясь, что все вот эти пугающие привычки разговаривать с предметами да невидимыми воображаемыми друзьями, извечно окружающими Рейнхарта, изначально берут свои корни в невинном общении с безобидными домашними питомцами. — Совсем спятил? Я туда не пойду! Один хер потом не выпутаюсь, если сунусь…

Кот потерся о ногу усерднее, чувственнее, прожигая уже не просто просьбой, а этаким непреложным приказом, с которым бессмертный царь Рамсес смотрел на жалкую ошкурившуюся блоху, пришедшую испрашивать у него ковш лишней воды из загаженного Себеком да его крокодилами священного Нила. Юа уже искренне хотел пнуть эту дрянь под жопу и отпустить в самостоятельный трудный путь, но, продолжая смотреть и смотреть в немигающие бляшки сраного египетского Гудини, принявшего облик четырехлапой хвостатой бестии, вдруг, будто назло, как никогда ясно и остро осознал, что кошмарно хочет…

Отлить.

— Черт… — Уэльс обреченно сглотнул ползающий по горлу ком, тоскливо поглядел себе за спину, стремительно теряя ощущение последней отобранной безопасности. Покосился, истерично стараясь не думать о том, что ждало впереди да за ближайшим углом, на всё-то прекрасно понимающего проклятого Карпа и, сообщив тому: — Это ты во всём виноват, сволочь плоскомордая… — нехотя покинул обитель относительно спокойной, относительно терпимой комнатушки, в стенах которой хотя бы не прятались всякие непредсказуемые маньяки, вышедшие на кровопролитный полуночный променад.

Он старался идти тихо, не выругиваясь и не разжимая рта даже тогда, когда ноги вновь и вновь наступали на нечто до омерзения грязное да болезненное, вынуждая тут же отскочить, поджать пальцы, унять тошноту и, пытаясь не гадать, что это такое только что было, продолжить продираться дальше, выискивая подрагивающими ладонями то остовы шкафов, то пилястры полотен, то долгожданные стены, по которым, впрочем, вести рукой было не менее опасно — пару раз Юа едва не напоролся на торчащие из тех шапкой внутрь старые гвозди.

Кот мельтешил в ногах, прикладывая все силы, чтобы случайно — ага, как же… — подсобить да куда-нибудь столкнуть, заплутать, заставить что-нибудь себе переломать, а затем с прискорбной тоской в глазах усесться напротив, завывая на ломаном древнеегипетском глубочайшие кошачьи соболезнования.

Как Уэльс ни старался отпихнуть от себя эту дрянь, как ни лупил по той пяткой да не отшвыривал вон, подбрасывая на ноге, та всё равно раз за разом возвращалась, глазея снизу вверх стекляшками обкраденного обесчещенного Сфинкса, и юнец в конце концов махнул рукой: бес-по-лез-но.

Бесполезно как и связываться с Рейнхартом, пытаясь что-либо тому доказать, так и надеяться справиться с его проклятущим котом, порешившим, что во что бы то ни стало должен лечь костьми, но защитить мальчишку от невидимого пока врага. Или…

Или не защитить, а этому самому врагу того сдать, хрен же ведь разберешь.

Лестница между тем, потерянная было за грудами неузнанного впотьмах мусора, внезапно выскочила из-за очередного накопления досок да поломанных перевернутых стульев, и Юа, вообще уже ни черта не видя, ощупывая пятками, пальцами да стопами каждую ступеньку и тщетно вспоминая, сколько же их было вообще, этих ступеней, чтобы только не пропустить сраную третью, тихой тенью, обложенной призрачными поскрипываниями, поплелся вниз, яростно шпыняя под задницу паршивое приставучее животное, попутно узнавая, что если двигаться настолько медленно, насколько был вынужден двигаться он, лестница хоть и не пыталась вести себя смирным образом да подобием чопорного чердачного мыша, но все-таки…