— И вовсе нет! — открещиваясь, как может, отозвался тот, обезоруживающе улыбаясь в глаза. — Я просто пытаюсь поведать тебе о маленькой китайской шалости, мой милый мальчик-с-очень-богатой-фантазией! Заметь, это не я, а ты сам подаешь мне все эти соблазнительные идеи, которые я отнюдь не отказался бы испробовать… Но, сдается мне, сейчас ты возжелаешь продемонстрировать передо мной всю свою упоительную жестокость, мой ретивый цветок, поэтому вернемся-ка к нашему повествованию. Я ведь говорил уже, что бывал в Китае и что возвращаться туда больше никогда в своей жизни не намерен? Так вот, за исключением всяческих дедушек Ли и распространенной в людском кругу молве о жареной собачатине, как о самом страшном пищевом изыске желтокожих улыбчивых республиканцев, есть там и кое-что поинтереснее: тунцзыдань — или, если по-нашему, по-европейскому, девственные яйца. Для их приготовления потенциальные продавцы расставляют в детских садах да начальных школах пластмассовые ведра, куда мальчишки — заметь, именно мальчишки, девочек никто испивать не желает, — не достигшие возраста десяти лет, испускают малую нужду. В конце учебного дня это всё собирается, сливается в один большой котел, туда же заваливается исполинская порция яиц с разбитой скорлупкой — дабы «божественный вкус юной непорочности» пропитал белки да неоплодотворенное птичье месиво, — и варится где-то около суток, постоянно снабжаемое всё новыми и новыми порциями мочи. Такое своеобразное лакомство можно прикупить у практически любого уличного торговца, а если не хочешь оказаться случайно надутым и обманом накормленным чудным яичком — дыши поглубже да верь чутью: запах вареного аммиака, стоящий поблизости от места сего удивительного блюда, не выветривается с несколько дней, так что не ошибешься. Если, конечно, не совсем еще дурак. Разумеется, всё это я говорю исключительно теоретически и пространно — ни в какой Китай мы с тобой не поедем, но если всё-таки — не дай Создатель — что-то такое произойдет, то я сам прослежу, чтобы поблизости от тебя не крутилось всякое… отребье со своими чертовыми помочившимися яйцами… Я ведь если и извращенец, то хотя бы не столь явный и достаточно изборчивый, чтобы жрать чью попало мочу: будь их пресловутые яйца отварены в твоих испражнениях, я бы, разумеется, не побрезговал, но к туалетным приискам чужих мальчишек не…
— Заткнись! — тихим, сорванным, вибрирующим глубоким голосом прохрипел Юа, чьё лицо отчего-то настолько побледнело, что Микелю на миг сделалось страшно. — Заткнись, слышишь? Не смей больше ни слова говорить про эти чертовы яйца, или я немедленно прошибу тебе башку, тупое ты лисье недоразумение…! За каким хреном ты знаешь и помнишь столько разномастного дерьма?! Может, мне его из тебя выбить, а?! — рыча и шипя, он, покусав губы, отдавил чужую обтирающуюся ногу, с чувством проехался по той каблуком. Подался вперед, раздраженно постучал пальцами по столешнице. Глотнул из заботливо поставленного рядом стакана холодной воды и, продемонстрировав язык, снова скорчился в лице, впервые в жизни признаваясь вслух в чём-то столь мелочно-человеческом, что мужчина снова — вовсе того не желая — обомлел: — Мне кажется, я уже чувствую его повсюду — этот хренов ссаненький запашок… Они что, совсем больные, эти люди, Рейнхарт…? Зачем им жрать такое дерьмо, если полно другой… нормальной… еды?
Рейнхарт, собрав себя по крупинкам да в руки, со знанием дела кивнул. Поддакнул, затолкал вглубь глотки остальные припасенные козыри про развращение посмертных яиц и, ласково огладив стройную ногу своей, всё-таки вновь раскрыл рот, в нетерпении желая поделиться со своим единственным сокровищем грудой всего того бесполезного бесценного старья, которое успел накопить за годы никому не нужной прежде жизни:
— Но, душа моя, даже обписанные яйца ничто по сравнению с уникальным человеческим творением под названием «касу марцу».
Название ни о чём дерьмовом — или, если точнее, ни о чём вообще — не сказало, и мальчик, дождавшись, пока дурной лис закончит вытягивать праздную торжественную паузу, должную, по его мнению, усилить эффект чего-то там такого же больного, как и он сам, с подозрением уточнил:
— И…? Это еще что за херня? Тоже, что ли, из курицы вылезло?
— Нет, вовсе нет, сердце мое, — поспешно заверил его мужчина. — Ты повелел мне не упоминать о том, что вылазит из неаппетитной птичьей утробы, и я покорнейше выполняю твою просьбу. Касу марцу вылез из коровы. Это всего лишь сыр, котенок. Знаменитый сардинский сыр.
— И что с ним… не так?
— Да как будто бы даже всё так… — задумчиво проговорил Микель, поводив из стороны в сторону кудлатой головой. — Берется обычный сыр пекорино и остается жизнелюбиво гнить в тепленьком уютненьком местечке. А пока он гниет, добрые люди с добрыми мозгами намеренно подпихивают в него личинок сырной мухи, да, как ты понимаешь, побольше, пожирнее, чтобы милые паскудные тушки заполонили собой всё. В конце концов, под неоценимой помощью своих маленький жильцов, сыр вскоре превращается в мерзостную липкую кашицу, продолжающую кишеть глодающими её червями, и это вот волшебное блюдо и называется нашим «касу марцу». Приобрести это чудо современного воображения можно как в супермаркете, так и заказать в лучшем на город ресторане, но всякому, кто решится его испробовать, даются три — не знаю уж, дельных или нет — совета: жевать тщательнее и крепче стискивая зубы, потому что личинки довольно подвижны и будут всячески стараться увернуться из-под зубов. Запивать вином тоже необходимо: дабы убить гниловатый привкус и затопить всю эту чертовщину, я полагаю, пока она не надумала подняться вверх по всем нашим удивительным организменным трубкам и выбраться на волю через, скажем, ноздри. И несомненный гвоздь нашей повести: знатоки рекомендуют закрывать во время трапезы глаза — говорят, личинки обладают еще и некоторой прыгучестью, поэтому, чтобы никто не догадался, чем ты занимаешься и что за непотребство употребляешь в пищу, нарушая ваше с сыром уединение, лучше держать глаза при себе и никому общих маленьких тайн не выдавать. То, что эти крошки могут еще и выстоять против прыткого желудочного сока и развиться в организме того, кто их проглотил, начав подкусывать изнутри — наверное, такая малость, что и упоминать о ней не стоит…
— Рейнхарт… сво… лочь…
Его мальчик выглядел… бледным. Как будто бы резко приболевшим. Растерянным и каким-то таким беспомощно полуживым, что Микель мгновенно замолк, мгновенно напрягся и, не совсем понимая, где и в чём перегнул палку, приподнялся на ноги, протягивая к Юа дрогнувшую в волнении руку.
Почти притронулся, почти прикоснулся…
Когда вдруг получил по кисти несильный, но хлесткий предупреждающий удар и, встретившись глазами с глазами другими — взбешенными и полыхающими зимней грозой — послушно уселся обратно, немного виновато, немного потерянно и просто обеспокоенно разглядывая осунувшегося юнца, подозрительным образом меняющего на мордахе один хамелеонов цвет за другим.
— Ты в порядке, сокровище мое? Выглядишь так, будто внезапно решил зачахнуть своим нежным здоровьем, и это меня…
— Да блядь! — внезапно ударив кулаком по зеленой диванной коже, с тошнотой на лице прошипел мальчонка, утирая тыльной стороной руки пересохшие подрагивающие губы. — Ни черта я не в порядке! Сперва ты заставляешь меня сожрать больше, чем я способен, а потом притаскиваешь в ресторан, готовишься кормить дальше — в угоду своим новым больным фетишам! — а перед этим радостно рассказываешь обо всяком говне, чтобы меня, черт возьми, выблевало прямо на тебя! Ты этого хочешь, извращенец ты хуев?! Мало тебе обоссанных яиц, так еще захотелось искупаться в рвоте?!
Рейнхарт изумленно хлопнул глазами.
Всё-таки поднялся на ноги, острым шагом приближаясь к вжавшемуся спиной в диванную спинку котенку, с опасливой лаской протягивая к тому навстречу ладонь…
— Прости меня, душа моя, — с искренней тревогой прошептал он. Приблизился. Помешкав, опустился ниц, заняв коленопреклонную позу и осторожно, страшась спугнуть, ухватил зверенка за подрагивающую холодную кисть. — Я вовсе не подумал, что ты можешь оказаться настолько ранимым, чтобы принять всё настолько близко к сердцу. Я лишь пытался подготовить тебя, чтобы ты не подумал, будто заказанное мною блюдо — самое худшее, что только может быть. Я…
