Может быть, горе обострило все чувства, желания, стремления, может, оно заставило сжать в кулак нервы, укрепить волю к победе, но первый успех в роли Флоры стал прологом новых успехов. Замелькали на афишах названия новых балетных спектаклей – «Африканский лев», «Калиф Багдада», «Евтимий и Евхариса», «Дезертир», «Лиза и Колен», «Кора и Алонзо, или Дева Солнца», «Роланд и Моргана» и многие другие.

В начале 1823 года ей посчастливилось играть партию Черкешенки в спектакле, написанном по мотивам поэмы Александра Сергеевича Пушкина «Кавказский пленник».

Пушкин узнал об успехе спектакля и любезной ему балерины в Кишиневе, где находился в командировке по линии Коллегии иностранных дел, официально выдаваемой за ссылку. В письме от 30 января 1823 года он просил брата Льва Сергеевича:

«Пиши мне о Дидло, об Черкешенке Истоминой, за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику».

Что касается участников «четверной дуэли», которая к тому времени не состоялась еще как четверная, то наказания были весьма и весьма незначительные по тем временам, когда поединки, по существу, приравнивались к преступлениям. Александр Якубович был сослан на Кавказ, где проявил себя отважным воином и был отмечен самим Алексеем Петровичем Ермоловым, камер-юнкера графа Александра Петровича Завадовского выслали из России, и он уехал в Лондон, ну а Александр Сергеевич Грибоедов наказания избежал и сам уехал на Кавказ, не в силах, как уже говорилось выше, находиться в столице, где его мучили воспоминания о жестоком убийстве Шереметева.

Убийстве? Да, в обществе сочли содеянное Завадовским именно хладнокровным и расчетливым убийством. Он стрелял, когда противник уже сделал свой выстрел, стрелял спокойно, с короткой дистанции и, по мнению знатоков дуэли, уж если решил убить противника – в этом праве ему никто не отказывал, на то и дуэль – мог убить его наповал выстрелом в сердце – в голову стрелять было не принято, – он же нанес смертельную рану, в результате которой Шереметев уходил из жизни с большими мучениями и при полном сознании. То есть на таком коротком расстоянии у стрелка выбор был…

Точно такой же жестокий выстрел произвел слывший метким стрелком и Дантес, правда, существует мнение, что он нанес несмертельное ранение. Торопился, несмотря на то что был одет в кирасу – были такие бронированные защиты у кирасир, – боялся выстрела Пушкина, слывшего метким стрелком, ну и поспешил. А остальное довершили врачи…

Впрочем, до поединка Пушкина с омерзительным французским франтом оставалось еще двадцать лет… ведь четверная дуэль была в ноябре 1817 года, а убийство Пушкина одетым в пуленепробиваемую кирасу Дантесом произошло в январе 1838 года.

Но ведь дуэль получила название четверной. Стрелялись же двое – Завадовский и Шереметев. Произошел и второй поединок – между Грибоедовым и Якубовичем, который не был вовсе отменен, а лишь отложен. Состоялся же поединок в 1819 году на Кавказе.

Встреча там была совершенно случайной. Якубович, увидев Грибоедова, сразу вспомнил о дуэли. И она состоялась.

Якубовича некоторые современники почитали за чудовище, называли даже животным. Что ж, он и оказался 14 декабря 1825 года на Сенатской площади, где горстка животных вывела на площадь обманутых солдат и молодых офицеров, чтобы разрушить Россию, а государя и всю его семью повесить на экономической (по словам придумавшего ее Пестеля) виселице.

Первым на высокой мачте корабля они мечтали повесить императора, к его ногам привязать петли и повесить императрицу и семилетнего наследника престола – будущего императора Александра II, ну а далее остальных членов императорской фамилии. Последователи затем в 1918 году свершили не меньшие злодеяния…

Мыслитель русского зарубежья Борис Башилов так рассказал о поведении Якубовича во время путча 14 декабря 1825 года:

«Якубович в день восстания ведет себя так: встретив Николая I, попросил его нагнуться (император был верхом. – А.Ш.) и не выстрелил (именно Якубовичу руководство путча поручило убить императора. – А.Ш.), а прошептал на ухо:

– Я был с ними и явился к вам.

Якубович вызвался уговорить мятежников, но, подойдя к восставшим, сказал:

– Держитесь, вас сильно боятся, – и трусливо исчез в толпе».

То есть он приложил руку к кровавой развязке, которая была неминуема после убийства еще одним подонком – Каховским – генерала Милорадовича.

Так вот Якубович, слывший отличным стрелком, потребовал продолжения четверной дуэли. Грибоедов, которому уже не хотелось даже вспоминать о дуэли 1817 года, о корчившемся на снегу Шереметеве, тем не менее вышел к барьеру, но намеренно выстрелил в сторону.

Однако это не остановило будущего бунтовщика Якубовича. Он стал целиться, но потом, видимо, все же посчитал, что такое убийство человека, намеренно давшего промах, не сделает ему чести, заявил, что номер не пройдет, и, вспомнив, что Грибоедов не только знаменитый уже поэт, но и талантливый музыкант, прекрасный пианист, решил сделать подлость. Он выстрелил Грибоедову в кисть руки, желая отрубить ее, но обрубил, к счастью, только часть мизинца.

Грибоедов впоследствии сумел при помощи изобретенной им самим накладки вернуться за клавиши и играть с не меньшим успехом.

Видимо, этот поступок Якубовича и привел к тому, что его стали именовать чуть ли не животным.

Ну а что касается дерзости в боях, так если она и была, что очень сомнительно, ибо звероподобные существа обычно трусливы, то она сопровождалась жестокостью, жестокостью, которой подвергались враги не только потому, что они враги, – этой жестокости в равной мере могли быть подвержены и члены царской фамилии, победи декабристы на Сенатской площади.

Не Якубовича ли изобразил Грибоедов в «Горе от ума» под именем Скалозуба? Впрочем, есть и другие претенденты на эту роль…

А в Петербурге продолжала блистать Авдотья Истомина уже не только в партии Черкешенки в «Кавказском пленнике», но и Людмилы в «Руслане и Людмиле».

Пушкин же, получая известия из столицы, конечно, мечтал снова увидеть ту, которая сразила его красотой и мастерством танца. Мечтал и писал в своем бессмертном романе «Евгений Онегин», где нашли свое отражение в литературных героях, а то и в прямом изображении многие его современники.

Фаддей Булгарин писал об Авдотье Истоминой в альманахе «Русская Талия»:

«Изображение страстей и душевных движений одними жестами и игрою физиономии, без сомнения, требует великого дарования: г-жа Истомина имеет его, и особенно восхищает зрителей в ролях мифологических. А.С. Пушкин мастерски изобразил сию Актрису в новом своем Романе в стихах».

Ну и далее приводились сами поэтические строки, которые быстро облетели весь Петербург, сделав Истомину самой знаменитой из столичных балерин.

Известный пушкинист Мстислав Александрович Цявловский (1883–1947) привел интересный факт о популярности Истоминой.

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга генерал от инфантерии граф Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825), который, как известно, ухаживал за балериной Екатериной Телешевой, соперничая при этом с Александром Сергеевичем Грибоедовым, нередко заказывал стихи в честь своей возлюбленной, причем просил поэтов, чтобы они по возможности походили на пушкинские посвящения Авдотье Истоминой.

Кстати, увлечение Телешевой не мешало посвящать стихи Авдотье Истоминой.