Если бы не самоуверенность Артёма, я, наверное, сгорела бы со стыда. Но ему любой переполох в радость – чем суматошнее, тем веселее.

– Подожди в машине, – велел он, как только мы, растрепанные и взмыленные, поднялись на ноги.

Уговаривать меня было незачем. В том, что Артём все уладит, я не сомневалась.

Он всегда решал все деньгами, и работало это безотказно.

На заднем сиденье Пандоры за бликующим в солнечных лучах стеклом Зоя водила указательным пальцем по лицу Макса. Их темные силуэты напоминали загадочных персонажей театра теней.

Откинувшись на дверь, Макс сидел с закрытыми глазами и молча улыбался, а Зоя старательно замазывала ему синяк тональником и что-то говорила. За музыкой слов было не разобрать.

Странное, туманное воспоминание нахлынуло теплой, но болезненной волной: всего полгода назад мы вчетвером, затерянные где-то посреди сельских дорог, только вместо Зои с нами другая девушка.[9]

Опасаясь разрушить момент, я простояла так, пока из магазина не вышел нагруженный охапкой вещей Артём.

– Прикол, – на всю улицу рассмеялся он, – мне вот это все бонусом выдали.

– Ты им, наверное, слишком много денег дал?

– Не много, – Артём открыл багажник и швырнул туда вещи. – Только оплатил их долги по аренде.

– С ума сошел?! – воскликнула я. – Мы же ничего не испортили и не сломали. Вешалка сама отвалилась. Можно было на них жалобу написать. Ведь той железной стойкой нас могло насмерть прибить!

– Можно было бы, – Артём хитро подмигнул, глаза сияли. – Но я их пожалел.

– Значит, ты пошутил про деньги?

Вместо ответа он быстро запрыгнул за руль и уже оттуда позвал:

– Все, поехали! Я умираю от голода.

Как только я села в машину, на приборной панели завибрировал его телефон.

Взглянув на экран, Артём тут же озарился деланой улыбкой и, убавив на магнитоле звук, как обычно, включил громкую связь.

Зоя с Максом на заднем сиденье мгновенно притихли.

– Ну что? Не надумал приехать? – Это была Полина Кострова. – Папа очень расстроится, если тебя не будет. Он пригласил людей, которые хотят именно тебя.

– Меня много кто хочет, – посмеиваясь, откликнулся Артём. – И что теперь? Я не благотворительный фонд.

– Тёма, напряги мозги, а? – Тон Полины был жестким, как удары молота о наковальню. – Ты сто лет никому не был нужен, но папа им так тебя распиарил, что они готовы вложить огромные деньги в одну твою говенную композицию. Обещают хорошие проценты с продаж.

– Это что, будет реклама?

– Нет. Это будет главная тема какой-то компьютерной игрушки.

– И что?

– Им нужен именно ты, потому что это хорошо скажется на имидже проекта при раскрутке. У тебя возраст подходящий, хайповая биография и морда смазливая. Можешь хоть раз в жизни что-то по-человечески сделать?

– Между прочим, я сегодня утром чуть не умер.

– Опохмелиться не пробовал? – зло отозвалась Полина.

– У меня с тобой вообще отдельный разговор будет, – пригрозил Артём.

– Приезжай – поговорим. Или сказать папе, что ты в Диснейленде?

– Нет. Скажи, что меня засыпало кирпичами и я сдох.

– Господи, наконец-то! Папа обрадуется этой новости даже больше, чем удачной сделке.

– Вот и славно. Хорошего дня, Круэлла.

– А с «Бездушной тварью» что? Что с клипом? – закричала она напоследок, но Артём все равно отключил телефон и так резко прибавил громкость на магнитоле, что внезапно раздавшийся голос Ланы заставил нас всех подскочить от неожиданности.

До самого кафе больше никто не разговаривал, а как приехали, мы с Артёмом первым делом отправились переодеваться.

Помещение туалета оказалось небольшим, довольно чистым и благоухающим цветочным освежителем. В нем находились две не разделенные по половому признаку кабинки, широкая раковина и зеркало.

Впервые за все это время мы остались по-настоящему одни. Пусть даже в таком месте.

И, оказавшись лицом к лицу, я наконец смогла действительно посмотреть на Артёма. На то, какой он живой и красивый, как старается держаться расслабленно, как жизнерадостно блестит черный шарик пирсинга под его нижней губой, на чудесный взгляд веселых голубых глаз, и внезапно осознание неслучившегося накатило такой жуткой волной, что, обхватив его вместе с вещами, которые он держал, я уткнулась в его голое плечо и расплакалась.

– Эй, Витя, ты чего? – Он быстро скинул вещи возле раковины и обнял меня. – Мы же договорились не плакать.

– Я только подумала, что тебя могло не стать. Совсем-совсем. И я бы тебя никогда больше не увидела. И не обняла бы. И вообще… – Слова получались прерывистые и дрожащие. Голос не слушался. – Как бы я осталась без тебя?

– Пожалуйста, давай не будем об этом, – он быстро вытер ладонями мне слезы.

– Извини. Я понимаю, что тебе страшно вспоминать, но ничего не могу с собой поделать. Если бы я оказалась на твоем месте, я бы, наверное, поседела от ужаса. Я знаю, что ты только делаешь вид, что тебе все нипочем…

Не дослушав, он резко подхватил меня и усадил на вещи.

– Дело совсем в другом, – выражение его лица сделалось непривычно напряженным, а во взгляде появилось смятение. – Я же считал, что вообще не могу никого любить. Я и не понимал, как это бывает так. Так… Не знаю, как сказать. Безумно? Рисково? Больно? Я сейчас как дурак, да?

– Нет.

– Знаю, что да. Но я правда стрессанул. И, кажется, под этим завалом все мозги оставил. Только и думал, почувствовала ли ты что-то, когда начало все рушится. Надеялся, что так и не проснулась. И что тебе не было больно. Я должен был открыть ту чертову дверь, чтобы ты могла спастись… Не нужно было тебя оставлять! – На его стриженом виске и на лбу выступили капельки пота. – Лучше бы нас сразу вместе завалило. Я не должен был привозить тебя туда. Должен был оставить в покое, как только узнал про теплоход. Но меня это так потрясло, Витя, ты просто не представляешь, как… Меня и сейчас трясет при одной мысли о том, что ты с ним… Ты с ним… Провела три дня! – Зажмурившись, он прижался, зарываясь в мои волосы. – Прости, все сейчас в кучу, все перемешалось. Обещал же себе не вспоминать про это. Но оно само. Просто… Просто… Я очень люблю тебя.

Последние слова Артём проговорил на одном дыхании, и то ли оттого, как он это сказал, то ли потому, что прежде никогда так не говорил, я снова расплакалась.

Мы поссорились именно из-за теплохода. Точнее, из-за моей поездки на нем с Ярославом в то время, пока Артём находился в лагере.

Ярослав был моим недавним знакомым, и между нами существовала договоренность насчет его больной раком мамы. Мы делали вид, что вместе, чтобы она порадовалась. Она могла прожить еще пару месяцев, а могла и год – никто точно не знал.

Ангелина Васильевна была милой интеллигентной женщиной и проявляла ко мне большой интерес. В их семье творился полный бардак: ее муж, отец Ярослава, ушел к другой женщине, и Ангелина Васильевна переживала этот разрыв еще сильнее, чем собственную болезнь. Ярослав же люто ненавидел отца и готов был исполнить любую мамину прихоть, а той больше всего хотелось «передать сына в хорошие руки». Не знаю, как она себе это представляла, потому что Ярослав был совсем не тем человеком, которого можно «передавать», но подыгрывать им мне не составляло труда, а их общество очень скрасило мои депрессивные дни на время отсутствия Артёма.

В приглашении на теплоход я не видела ничего предосудительного. К тому же из-за морской болезни я все выходные провела в полубредовом состоянии в темноте каюты.

Однако никаких подробностей об этой поездке Артём не знал, и со стороны мой поступок действительно выглядел некрасиво и двусмысленно. Теперь я отчетливо понимала это. Так что он имел полное право злиться.

Мой голубой сарафан после ночевки в чемоданной, обморока, больницы и валяния под вешалками пребывал в весьма плачевном состоянии. Ему на замену в куче дармового барахла Артём отыскал летний бирюзовый спортивный костюм. Такой яркий и вызывающий, что в коротеньких обтягивающих бриджах и сильно декольтированной футболке с надписью: «Kiss me or kill me» я выглядела как легкомысленная инстаграмщица.