– Не знаю, – тихо отвечаю я. Шанс обмануть тварь упущен. – Я чувствую лишь страх и горе. Моя сестра, она была Королевой до меня…

– Твоя сестра была Королевой, – задумчиво повторяет тварь. – Хорошей Королевой?

– Очень хорошей. Народ Лиаскай ее любил.

Я поспешно загоняю все сомнения глубоко на задворки сознания, не позволяя им вырваться наружу. Меня мучают вопросы: как Вики допустила, чтобы людей пытали и казнили? Мыслями обращаюсь к Лиаму – ведь по вине Вики он лишился магии. А Натаниеля она заковала в колдовские цепи…

– Лиаскай скорбит о ней до сих пор, – говорю я вслух.

– Ты хорошо ее помнишь? Как она сидела на троне, как правила народом?

Киваю, отмахнувшись от мучительных воспоминаний. Вики на лошади, Вики с птицами в огромной клетке. Вики в синем платье посреди бального зала, сияющая, будто темное солнце, вокруг которого вращается все остальное. Сердце щемит. Смогу ли я когда-нибудь думать о Вики без этой глухой холодной тоски?..

– Отдай мне ее! – требует тварь.

– Хватит! – не выдерживает Натаниель. Теперь его присутствие заметно, будто он вышел из тени на свет, и тварь больше не сможет его игнорировать. – Предложение нас не интересует…

– Чего именно ты хочешь? – перебиваю я Натаниеля.

Жаль, мне не хотелось обходиться с ним грубо. Но я чувствую его силу. Тварь его боится, хоть и старается это скрыть. Натаниель против сделки, а вот я… я не уверена.

Тварь скребет когтистой ногой по половицам, словно ей стыдно говорить о том, чего она так жаждет.

– Лишь воспоминания. Отдай мне воспоминания о мертвой Королеве и получишь кусочек ночного неба Лиаскай. Крошечный кусок королевства. Ты так далеко от дома…

Я дрожу. Бессмысленно отрицать, Церцерис значит для меня очень много. Это не просто дорога домой и связь с отцом.

– Майлин, – Натаниель очень серьезен. – Это воспоминания о твоей сестре.

– От них одни муки, – бездумно срывается с моих губ.

– Но они бесценны!

Я качаю головой, рассматривая коллекцию твари:

– Это барахло. Дешевые безделушки, за которые отчаянно цепляешься. Нельзя стоять на месте, надо идти вперед. Я должна отпустить эти воспоминания.

– Майлин, прошу, не делай этого. Это безумие, это…

– Как ты говоришь со своей Королевой? – издевается тварь.

Затем она снова переводит взгляд на меня:

– Я хочу только воспоминания. Чувства оставь себе, мне они без надобности. Хочу представить, будто знаю ее. Знаю Королеву.

– Забирай их, – соглашаюсь я, игнорируя возмущенный вскрик Натаниеля. – Забирай воспоминания о Виктории, Королеве Лиаскай. Другие воспоминания о ней и о тех временах, когда она не была Королевой, я оставляю себе.

– А зачем они мне? – просто интересуется тварь.

И быстрее, чем мы с Натаниелем успели бы сжать руку в кулак, тварь проскакивает между нами. Мы оглядываемся, и на мгновение кажется, будто тварь исчезла. Ее невероятная скорость ошеломляет. Все это время она могла сбежать. Кажется, это ловушка…

Что-то летит прямо мне в лицо! Натаниель дергает меня за руку, и рану на плече обжигает такой болью, что я вскрикиваю. На секунду темнеет в глазах. Тяжело рухнув на колени, я роняю телефон. Он падает дисплеем вниз. В свете фонарика сверкают перламутровые осколки. Тварь запустила в меня то ли вазой, то ли кувшином. Но среди осколков лежит он… Церцерис. Слезы застилают взгляд, и стоит мне схватить матово поблескивающий амулет, они неудержимым потоком текут по лицу. Я рыдаю. Не сопротивляюсь, когда Натаниель осторожно меня обнимает.

– Тварь ушла, – шепчет он. – Все в порядке. Ее нет.

Я быстро киваю, стискивая зубы. Все тело напряжено, меня колотит дрожь.

– У нас есть Церцерис.

Догадывается ли Натаниель, что значит для меня этот Церцерис? Наконец, спустя столько месяцев я получила маленький кусочек лиаскайской ночи, без которой, возможно, не смогу больше жить… Но я не чувствую радости. Мне вдруг становится холодно. Стуча зубами, я пытаюсь подняться, но чуть не падаю. Натаниель успевает меня подхватить. Вдруг он замирает. Осторожно ощупав мой бок, он поправляет куртку и смотрит на свои пальцы.

Кровь. Я почти забыла…

– Майлин. – Кажется, будто тварь забрала голос Натаниеля с собой, оставив только шепот.

Бережно развернув меня к себе лицом, Натаниель расстегивает мою куртку, отворачивает воротник и вскрикивает:

– Майлин! Ты спятила?

– Это не я! – выпаливаю я первое, что приходит в голову.

Натаниель держит руку на моем пульсе, ругаясь сквозь зубы. Кого же он костерит – меня или ту тварь? Кажется, он что-то говорит про больницу…

– Больница? – слабо переспрашиваю я. – И как мы объясним это врачам?

Натаниель бормочет что-то подозрительно напоминающее: «да плевать». Осторожно подведя меня к люку, он спрыгивает туда и машет рукой, призывая следовать за ним. Я не хочу показаться слабой – Натаниель слишком часто видел меня такой. Но голова у меня будто ватой набита, в глазах пляшут черные точки… Я неуклюже прыгаю, Натаниель ловит меня на руки, и в этот миг мне не до гордости. Боль пронзает с ног до головы, словно в раны тыкают световыми мечами…

– Проклятье! – сквозь зубы шиплю я. – Отпусти меня.

– Что, прости?

– Отпусти меня, живо, пока я не вырубилась.

Натаниель и не думает меня отпускать, но я дергаюсь так сильно, что у него не остается выбора.

– Отпусти! – упорствую я. – Вот помру, тогда таскай меня сколько душе угодно!

– А до этого недалеко, – хрипит Натаниель. Он все-таки меня опускает, но поддерживает, когда мы спускаемся с лестницы. Без Натаниеля я покатилась бы кубарем вниз и так осталась бы лежать…

Выругавшись, Натаниель наклоняется, и только тогда я замечаю, что снова выронила телефон. Но сейчас мне все равно. Важна лишь круглая плоская реликвия, которую я сжимаю так крепко, будто в ней заключена вся моя жизнь. После падения фонарик в телефоне сломался, и мы покидаем дом через черный вход в полной темноте.

На улице немного светлее, луна просвечивает сквозь пелену свинцовых туч. Мне вдруг кажется, будто кто-то прячется в саду за деревьями. Тварь? Или старуха? Нет, тень больше, шире. Я приподнимаю голову, чтобы рассмотреть ее получше, однако она почему-то поспешно пятится. Моргаю – и тени как не бывало…

Я крепко сжимаю Церцерис. И нет ничего важнее этого кусочка небес.

– Ненавижу больницы! – заявляю я Натаниелю, едва тот переступает порог палаты. – Незачем было тащить меня сюда. И прощать я тебя не собираюсь, даже не проси.

– А знаешь, что я ненавижу?

Пододвинув стул к койке, Натаниель критически разглядывает толстенную повязку у меня на шее. Кажется, будто мне снова восемь лет и я болею свинкой.

– Ненавижу вид крови, – говорит Натаниель.

– Ой! Как назло! – с лающим смешком отвечаю я.

– Да, особенно вид твоей крови. Ты в порядке?

Я киваю. Не считая жуткой усталости, чувствую себя неплохо. Всю ночь не могла заснуть. Сначала болела рана. Потом я задумалась и забыла про боль. Натаниель привез меня в отделение неотложной медицинской помощи. Судя по лицам медсестер, они не купились на нашу историю про то, как я провалилась в люк старого дома под снос и поранилась об острые края сломанных досок. Я уже решила, что Натаниеля упекут за решетку.

– Они не потащили тебя сразу в суд, – устало шучу я.

– Залог прислали из казны королевского двора, – отвечает он.

Я долго и серьезно смотрю на Натаниеля.

– Да перестань, – усмехается он. – По мне же видно, что я и мухи не обижу.

По нему видно, что ночь прошла для него бесследно. Натаниель явно выспался, отдохнул. В своей клетчатой рубашке он похож на простого студента ирландского университета, чья подружка попала в больницу из-за несчастного случая.

– Мать знает, что ты здесь? – спрашивает Натаниель.

Я горько улыбаюсь:

– Нет, мой дорогой голос разума, я ей не сказала. Не хочу, чтобы она переживала.