Я невольно вздрагиваю: там, где асфальтированная улица сменяется проселочной дорогой, изборожденной следами тракторных шин, стоит всего один дом. Окна заколочены, входная дверь криво висит на петлях. Черепица с крыши местами осыпалась, и ее замшелые обломки валяются возле дома. Дом отца пуст. И пустует он давно.

– А ты чего ожидала?

По голосу слышу: Натаниель тоже разочарован. Как и я, он надеялся что-то здесь обнаружить. Только в отличие от Натаниеля я не сдамся так быстро. Со вздохом вылезаю из машины. На окраине Дублина погода лучше, чем у нас на западном побережье. Во всяком случае сейчас, когда не дуют пронзительные восточные ветры. В воздухе чувствуется что-то странное, и я понимаю – это исходит от дома. Похоже на запах, однако он давно должен был выветриться… Мне не по себе. Вот бы сесть в машину и уехать домой! Но я отмахиваюсь от этого чувства и направляюсь прямо к дому, хотя идти туда совсем не хочется.

Дверь заколочена досками, чтобы никто не вошел. Или… чтобы никто не вышел.

– Эй, вы! – вдруг раздался каркающий женский голос.

Я стремительно оборачиваюсь. На другой стороне дороги стоит, опершись на клюку, невысокая седовласая старуха. У ее ног – большая корзина. И откуда старуха здесь взялась? Бросаю взгляд на Натаниеля: он ждал в машине и тоже не заметил ее появления. Натаниель вылезает из машины и идет к старухе.

– Вам помочь? – прошамкала она.

Нетрудно догадаться, что ее интересует на самом деле: «Кто вы такие и что вам нужно?»

– Да, помощь не помешает, – Натаниель улыбается, но едва ли улыбка делает его менее устрашающим в глазах других людей. Увы, но многие относятся к нему так, потому что кожа у него слишком темная.

Вот и на морщинистом лице старухи написано недоверие.

– Мы ничаво не покупаем. У нас все есть, и ничаво нам не надо. И сами ничаво не продаем, так и знайте!

– Вы живете поблизости? – интересуется Натаниель.

Старуха недовольно указывает себе за спину: я вижу лишь высоченную изгородь, из-за которой торчат по-зимнему голые деревья. Они похожи на костлявые руки, которые тянутся к небесам. Воображение рисует домик злой колдуньи, окруженный лабиринтом из терновника.

– Мы ищем человека, который жил в этом доме, – объясняю я старухе, подойдя к Натаниелю.

– Здесь давно никто не живет, – отвечает она.

– А несколько лет назад?

Проклятье, почему я не захватила с собой папину фотографию?

К моему изумлению, старуха ворчит:

– Старина Уолш. Последний, кто жил в этом доме. Старина Уолш да бутылки из-под виски…

Сердце у меня забилось быстрее.

– А когда вы его в последний раз видели? – спрашивает Натаниель.

Старуха задумалась. И вдруг лицо у нее просветлело:

– Ну, когда его ножками вперед вынесли. Упился-таки вусмерть.

Я столько лет ничего не слышала об отце. Долгое время пыталась убедить себя, что мне все равно. Раз ему на меня плевать, значит, мне на него тоже. Однако новость о его смерти выбила у меня почву из-под ног.

– Когда? – шепчу я.

Старуха фыркает:

– Лет двадцать назад, ежели не больше. Двадцать два года назад?

От облегчения голова закружилась. Я хватаюсь за плечо Натаниеля, и тот придерживает меня за талию. Старуха говорит не об отце! Она имеет в виду деда. Папа много лет с ним не общался, с тех пор как умерла мать. По словам папы, только она прикладывала усилия, чтобы он вырос разумным существом. Тогда я не понимала, что это значит, а на мои расспросы папа отвечал уклончиво.

– И с тех пор здесь никто не жил? – допытывается Натаниель. – Дом выглядит заброшенным, однако он не слишком обветшал за эти двадцать лет. Кто-то о нем заботился?

– У старого мистера Уолша был сын, – встреваю я. – Не припоминаете?

– А, точно. Мелкий паршивец, – Старуха кивает. – Мы прозвали его Маки. Мы с мужем – земля ему пухом.

– Макер, – шепчу я.

Папу зовут Макер.

Взгляд старухи затуманился: она погрузилась в воспоминания.

– Да, верно, – говорит она. – Рано он покинул родительский дом, хотел мир посмотреть.

Мы с Натаниелем переглядываемся. Может, не только этот мир…

Старуха пожимает плечами:

– Но его я сто лет не видела. На кой он вам сдался?

– Мы должны сообщить ему нечто важное, – уклончиво объясняет Натаниель.

– Он мой отец, – перебиваю его я. – Меня зовут Майлин Уолш.

Прищурившись, старуха окидывает меня взглядом и молча кивает: она будто сравнила ребенка из своих воспоминаний со мной и обнаружила сходство. Ее губы растягиваются в горькой улыбке:

– Значит, он и впрямь стал человеком, который постоянно дает деру. Я подозревала, что так будет. Жаль мне тебя, девочка. Но его здесь нет.

– Мы все же осмотримся, – настаивает Натаниель. – Может, остались какие-то его вещи…

– Ох, нет-нет!

На мгновение мне показалось, что старуха сделалась на несколько сантиметров выше.

– Не ходите туда! Никто туда не ходит. Дом заколочен.

– Мы только… – пытаюсь возразить я.

Однако старуха подносит к моим губам крючковатый палец, будто заставляя замолчать.

– Ты не понимаешь, дитя, – каркает она. – Молодежь! Думаете, мол, все-то вы знаете. Но вы ничего не знаете, ничегошеньки. Там, в доме, живет грогох[1]!

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Суеверия, ну конечно. Вера в эльфов и прочих существ. В Лиаскай я столкнулась с тем, что другие люди считают чистым вымыслом, и теперь верю во многие вещи. Но пока всем свидетельствам, якобы доказывающим, что эльфы, гоблины и призраки существуют, мне удавалось найти рациональное объяснение.

– Грогох ничего нам не сделает, – с трогательной серьезностью уверяет Натаниель, не желая обидеть старуху. – И мы ему тоже.

Ясное дело, спорить со старухой – только время зря тратить. Теперь я поняла, зачем ей корзина: она носит еду самому отвратительному из всех ирландских фейри. А иначе он сам проберется к ней дом и возьмет все, что ему нужно. Наверное, только благодаря суевериям старухи дом до сих пор не снесли и не построили на его месте новый. Старуха скорее вызовет полицию и обвинит нас в незаконном проникновении, чем позволит напугать грогоха. Вдруг он поселится у нее погребе?

– Большое спасибо за помощь, – говорю я и, схватив Натаниеля под руку, тащу его к машине.

– Удачи в поисках отца, Майлин! – кричит нам вслед старуха.

– Серьезно? – уточняет Натаниель, когда мы уже сидим в машине. – Мы спасуем перед персонажем сказок? Ты ведь понимаешь, что старуха кормит крыс?

– Мы уедем, – отвечаю я, пристегиваясь. – Стемнеет, старуха уляжется спать. Вот тогда и вернемся.

В темноте легко представить, что старый дом населен феями и призраками.

Машину мы оставили чуть поодаль, а теперь тихо крадемся к дому. Конечно, старуха не сидит в засаде, желая поймать нарушителей спокойствия грогоха, но все равно не хочется, чтобы нас заметили. Луну затянули облака, и корзину у подножья лестницы мы заметили, когда чуть об нее не споткнулись. Натаниель светит на нее телефоном. Корзина пуста.

– Шустрые крысы.

И снова это неприятное чувство! Что-то исходит от дома, словно предупреждая меня: «Проваливай!»

Значит, не зря мы сюда пришли.

Натаниель ощупывает доски, которыми заколочен проход:

– Вскрыть можно. Но старуха услышит, а мне не хочется разбираться с полицией.

Тихонько хмыкаю. До побега из Лиаскай Натаниель был генералом королевского воинства, министром Мира и Войны – ему ли бояться полиции?

Однако я тоже не хочу привлекать излишнее внимание, поэтому делаю Натаниелю знак следовать за мной. Мы огибаем дом. Бинго! На заднем дворе мой телефон высвечивает простую деревянную дверь, верхняя часть которой тоже заколочена. Однако, присмотревшись, я замечаю, что дверь открывается внутрь. Она не заперта.

По коже бегут мурашки. В доме кто-то есть…

Внутри непроглядный мрак, и я включаю на телефоне фонарик. От прогнившей древесины тянет грибным духом и чем-то еще… похоже на запах влажного мха. Мы стоим посередине бедно обставленной кухни-столовой. На замызганных стенах светлые пятна – здесь когда-то были шкафы, но их передвинули. А вот старомодную плиту и раковину никто не трогал: на них толстый слой пыли. Один-единственный стул рядом с деревянным столом. А стол… Тут дыхание у меня сбивается. Стол поцарапанный и потертый. Но он чисто вымыт.