– Есть какие-нибудь новости насчет Умнички? – спрашиваю я, отпивая глоток чая. Он мне не очень-то нравится, но я стараюсь к нему привыкнуть.

Она откидывается на спинку кресла, пристально глядя на доску.

– Пока нет.

– Я теперь проверяю почту два раза в день. Если ее не примут, то я просто не знаю, что делать.

– На твоем месте я бы не беспокоилась. – Мисс Грейнджер улыбается. – Она одаренный ребенок.

– В финансовом плане это будет нелегко, но дело того стоит. Она того стоит.

Мисс Грейнджер делает ход ферзем:

– Как продвигается жатва?

Возможно, все дело в классической музыке или в аромате чая, а может быть, просто в ней самой, но я вдруг выпаливаю:

– Сегодня утром, ведя комбайн, я переехал животное.

Она отрывает глаза от шахматной доски и смотрит на меня. Взгляд ее серых глаз мягок, но в нем читается любопытство.

– И как ты себя после этого чувствуешь?

– Я зол. – Я выдавливаю из себя улыбку. – Оно застряло в ножах жатки. Мне придется повозиться не меньше часа, чтобы эта штука заработала снова.

Вместо того чтобы воротить нос, она проявляет неподдельный интерес к моим делам.

– А что это было за животное?

Я подумываю о том, чтобы солгать, сказав ей, что это была лиса. Но в ней есть что-то, что заставляет меня открыться, как открываются эти ее китайские шкатулки-головоломки. Я открываю рот, но не могу заставить себя сказать это вслух.

Она подается вперед.

– Клэй, в чем дело?

– Послушайте, – говорю я с тяжелым вздохом. – Если я вам скажу, вы должны будете пообещать мне, что никому не расскажете… и не будете психовать.

– Я же тебе говорила, что ты можешь мне доверять.

Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы.

– Это был теленок.

– Теленок? – Она произносит это слово, едва не поперхнувшись на нем. Потом встает, закрывает дверь и садится рядом со мной. – Ты еще кому-то об этом говорил?

– Нет, но я почти уверен, что знаю, кто это сделал. Сегодня вечером будет первая годовщина, а он только и делает, что пялится на меня.

– Мы сейчас опять говорим о Тайлере Нили? – Ее прямые четко очерченные брови сдвигаются. – Ты думаешь, это он оставил на твоем поле мертвого теленка? Мы уже говорили об этом, Клэй. Как ты себя чувствуешь с этим твоим лекарством? Это снотворное может давать серьезные побочные…

– Теленок умер совсем недавно. – Я качаю головой. – Кровь… она была свежей. Я видел, как кто-то ползет сквозь пшеницу на восток, после этого и наехал на него. Разрез на его горле выглядел слишком аккуратным для ножа жатки комбайна. У него была золотистая шерстка. – Одна мысль о произошедшем вызывает у меня тошноту. – Вы когда-нибудь видели, чтобы у теленка была золотистая шерсть? – Я опираюсь локтями на стол и случайно опрокидываю свою чашку.

Она вскакивает с места и берет пару бумажных носовых платков. Когда она вытирает ими пролитый чай с обложки моего учебника по математике, ее движения вдруг замедляются и взгляд останавливается на рисунке перевернутой буквы «U» с двумя точками наверху и двумя внизу.

– Где ты это видел?

– Это так, пустяки. Просто штука, которую я где-то видел, – говорю я, беря свои учебники у нее из рук и засовывая их в рюкзак.

– Где именно? – спрашивает она, почесывая висок острием карандаша.

– У Тайлера Нили. – Я смотрю на нее, чтобы оценить реакцию, но по ее лицу трудно определить, о чем она сейчас думает. – Эта метка у него на запястье. А сегодня утром я увидел такую же на задней части шеи Эли Миллер. – Просто произнеся это вслух, я чувствую, как во мне снова нарастает злость. Я вижу, что тонкие пальцы мисс Грейнджер так крепко стискивают карандаш, что костяшки побелели. – А что? – говорю я. – Эта метка что-то означает?

Она поднимает руку к шее и теребит свой крестик.

Звенит звонок, и от его звука мы оба вздрагиваем.

Она открывает рот, будто хочет что-то сказать, но потом, похоже, передумывает.

– Ты можешь идти.

Я собираю свой рюкзак.

– И Клэй… – Она натянуто улыбается. – Ты можешь звонить мне в любое время.

Я киваю, иду к выходу и направляюсь прямиком к своему пикапу.

Усевшись на водительское сиденье, я вижу, как Эли и все остальные собираются вокруг машины этого козла Тайлера.

Тайлер говорит по мобильнику, пытаясь выглядеть важной птицей. Он хватает Эли за петельку для поясного ремня и притягивает к себе. Когда его рука сдвигается ниже, ползет к ее заду, мою шею охватывает обжигающий жар. Мне хочется оторвать эту руку от ее тела. Совершенно не понимаю, что она в нем нашла, но вид у нее такой, словно она находится под действием каких-то чар.

Он шепчет что-то ей на ухо. Эли поворачивается и смотрит поверх своего плеча. Готов поклясться, что она сейчас уставилась на меня. Но это же просто невозможно. С того вечера, когда я ее поцеловал и она выбежала из моего дома, она на меня даже ни разу не взглянула. Я оглядываюсь, но за моей спиной никого нет. Эли Миллер улыбается именно мне… и с таким обольстительным видом.

Охваченные внезапной паникой, я пытаюсь вставить ключ в замок зажигания, но у меня так трясутся руки, что я никак не могу справиться с собой. Когда я снова поднимаю взгляд, Эли стоит вплотную к моему пикапу. Сердце мое гулко и часто бухает в ушах, в горле пересохло. Я нерешительно опускаю окно.

– Эли? – Я едва узнаю собственный голос. Как будто я снова стал малым ребенком.

Она просовывает руки в пикап и наклоняется ко мне. Я чувствую дыхание на моей щеке, слабый аромат цветов, исходящий от ее волос. Она проводит кончиками пальцев по верхней части моего бедра в опасной близости от молнии на ширинке джинсов. Я чувствую, как все мое тело наполняет адреналин.

– Приходи ко мне в полночь, – шепчет она. – Я буду ждать тебя в хлеву, где происходило искусственное осеменение и находились стойла для стельных коров.

Когда она поворачивается, чтобы вернуться к машине Тайлера, я с силой втыкаю ключ в замок зажигания и выезжаю с парковки, не обращая внимания на сердитые гудки клаксонов.

Я чуть не врезаюсь в темно-синий «Бьюик» какой-то бедной девчушки, но мне нужно как можно быстрее убраться с этой парковки. Я включаю стереосистему на полную громкость, но музыка все равно не заглушает голос, который вопит в моей голове. Эли, которую я знал, никогда бы не явилась на ранчо Нили после того, что там произошло. И никогда бы не попросила, чтобы туда отправился я сам.

Я смотрю в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что за мной никто не едет, и тут вижу в нем свое лицо. Мои глаза – они сейчас точно такие же, как у отца в тот вечер, когда он умер. Его последние слова стоят в моем горле, как желчь: «Я взываю к крови».

Поворачивая на Шоссе 17, я замечаю группу малолетней шпаны, убегающей в лес за заправкой Мерритта. Там находится бывший скаутский лагерь, где никогда не происходит ничего хорошего. Между стволами сосен я вижу, как там мелькают каштановые волосы. Белая кожа. Черные армейские ботинки.

Джесс.

Я, не раздумывая, разворачиваю пикап и заезжаю на парковку, взметая гравий и красную землю.

Подростки бросаются прочь. К тому времени, когда я проламываюсь сквозь заросли, они все разбегаются.

– Джесс! – кричу я, гонясь за ними по лесу, но ее нигде не видно.

Я догоняю тщедушного подростка с грязными светлыми волосами, подстриженными в бывшем популярном в 80-х годах стиле «рыбий хвост», и сбиваю его с ног.

– Где Джесс? – Я переворачиваю парня на спину, чтобы посмотреть на его лицо, и чувствую, что меня сейчас вырвет.

Ли Уиггинс. Раньше он учился в том же классе, что и я. Впечатление он сейчас производит такое, будто страшная маска для Хэллоуина надета на нем круглый год – лицо у него похоже на наполовину пережеванную пиццу и выплюнутую прямо с сыром.

Толкуют, что это химикаты растворили половину кожи на его теле. А от его братьев-дегенератов они не оставили вообще ничего. Целая семейка метамфетаминовых наркоманов, варившая «винт», а прежде, во времена сухого закона, промышлявшая изготовлением самогона. Варя эту отраву, они устроили в своем трейлере, стоявшем за кладбищем старых автомобилей Теда Бэннона, взрыв, который их и укокошил – это случилось в тот самый вечер, когда умер мой отец.