Кроули выдохнул и посмотрел на призрака с мольбой.

― Я так не хочу с тобой прощаться. Мне кажется, что нам ещё есть о чём поговорить, что узнать друг о друге… но я не хочу, чтобы достигнув столького, ты отступил.

Айзек смотрел на него со смесью удивления и осознания. Будто бы увидел в Кроули что-то новое, будто тот сказал что-то, лежавшее на поверхности, но до сих пор невидимое для него. А потом он улыбнулся и от этого будто стал ярче.

― Я тоже не хочу с тобой прощаться, Кроули. Но если ты так веришь в меня, я попробую.

Между бровей Айзека залегла морщинка, а в следующее мгновение чердак засветился так же, как и он сам. Не просто стены, пол и остатки кровли, но каждая балка, каждый ящик, каждая папка с документами, что лежали здесь. Кроули был уверен, что вместе с чердаком засветились все этажи госпиталя, каждая оставленная в нём вещь, каждый осколок стекла, валяющийся на полу, каждая хрустальная подвеска с рухнувшей люстры на первом этаже, каждая инвалидная коляска на територии, каждый брошенный протез, каждая каталка оставленная в морге и даже сам морг должен был наполниться тёплым солнечным светом. А потом светом наполнились те самые маленькие клочки мрака, что убегали от Кроули и Айзека, пока они шагали по каждому из этажей госпиталя. Они набирали этот свет, напитывались им, будто всасывали его и сами становились всё светлее и светлее. Кроули увидел, как один из таких клочков, совсем маленький, стал будто бы маленьким солнцем, звездой, сияющим шариком и оторвался от пола, выбрался из щели в досках и поднялся в воздух, всё выше и выше, под самые обломки крыши, а потом и за неё, взлетая в небо. За ним последовал второй, третий шарик света, а потом больше и больше. Будто из каждого уголка, из каждой тени свет выжимал весь мрак, что был в госпитале, очищал его и отправлял вверх, всё выше и выше, к хмурому небу над госпиталем.

Но ярче всего сиял Айзек. Настолько ярко, что на него становилось больно смотреть, и Кроули закрыл глаза.

― Я должен сказать тебе, что безмерно благодарен за всё, что ты для меня сделал, ― послышался негромкий голос Айзека. ― Я был рад познакомиться с тобой, Энтони Кроули. Жаль, что так поздно.

― Я не верю в рай и ад, но хотел бы верить в реинкарнацию. Возможно, мы ещё встретимся, ― тихо ответил Кроули. ― При более удачных обстоятельствах…

― Хотелось бы верить, ― отозвался Айзек и в его интонациях отчётливо звучала грусть. ― Я возвращаю тебе то, что должен вернуть.

Кроули почувствовал тёплое касание к своей груди, приоткрыл глаза и увидел, как один из шариков света, совсем маленький, проходит через его куртку и свитер, а потом он почувствовал, как он проникает под кожу, куда-то туда, где пряталась загадочная человеческая душа.

― Мог бы оставить себе, чтобы было не так страшно, ― усмехнулся Кроули, снова закрывая глаза, не способный выдерживать яркий свет. ― Мне не жалко.

― Нет, я должен отпустить всех, ― Айзек тихо хохотнул и Кроули ощутил его пальцы в своих волосах. ― Тебя тоже.

В груди Кроули что-то взметнулось и упало.

― Глупости… Если бы я мог пойти с тобой, то так бы и сделал. Если я могу, то…

― Не говори такого, Кроули, ― прервал его Айзек. ― Мы ещё встретимся. Но не так, в других обстоятельствах, ты правильно сказал. Сам придумай в каких.

― Когда мы встретимся снова, я буду взрослым, возможно, уже студентом. И тебе тогда не обязательно быть ребёнком, правда? Ты тоже можешь быть взрослым, сможешь переселиться в тело человека, которому нужна такая храбрая душа, как у тебя? Если бы мы были где-то одного возраста, было бы вообще потрясающе, ― сказал Кроули, ощущая, как слабеет свет, что резал ему глаза. ― Мы могли бы случайно пересечься на улицах, скажем, Лондона. Я бы покупал себе кофе, а ты застыл бы у витрины книжного магазина. Я бы увидел тебя и не поверил своим глазам. А потом, ― свет стал совсем обычным, но голову всё ещё грела ладонь Айзека, ― потом я бы подошёл и сказал бы тебе “привет”. А ещё сказал бы, что знал тебя в прошлой жизни и очень хочу познакомиться снова. Ты наверняка примешь меня за безумца, но это будет честная правда. Слышишь, Айзек? Обещаешь, что не пошлёшь меня к чёрту, когда такое произойдёт?

Кроули стоял с зажмуренными глазами, чувствуя тепло на макушке и не решаясь открыть глаз. Ответа не было. Целую минуту он стоял так в тишине, надеясь услышать голос Айзека снова, но его окружала лишь тишина. Когда Кроули наконец решился открыть глаза, на чердаке он был совершенно один, а макушку ему грело выглянувшее из-за туч солнце, пробивающееся сквозь прогнившую крышу.

***

― Что это было? ― хмуро спросил Шедвелл, резко обернувшись в сторону госпиталя. Мадам Трейси удивлённо посмотрела на него, а потом в том же направлении. Сквозь тучи пробивались лучи солнца, будто бы указывающие на крышу старого здания, но ничего примечательного в этом точно не было.

― Ты о чём, дорогой?

― Там была вспышка света, я точно видел! ― уверенно заявил сержант. ― Неестественная!

Мадам Трейси удивлённо посмотрела на него, а потом снова на госпиталь. Интересно, связано ли это с тем, что у неё на телефоне есть один пропущенный звонок от Кроули?

― Знаешь, мне кажется это означает что-то хорошее, ― задумчиво сказала мадам.

***

Уйти с чердака было чертовски сложно. Ноги буквально отказывались двигаться, но на этот раз не от страха, конечно. В госпитале не осталось ничего пугающего, совсем ничего. Кроули буквально чувствовал, что здание опустело совсем, но вместе с ним будто бы опустел и он сам.

Уходя из госпиталя, спускаясь по лестнице, Кроули старался найти хоть что-то, чтобы заполнить внутреннюю дыру в себе. Казалось, что Айзек не вернул ему часть души, а забрал с собой её остатки. Странное ощущение, совершенно новое и непонятное для Кроули. Если так подумать, с Айзеком было связано много непонятных чувств, в которых ещё только предстояло разобраться.

Если так подумать, то после всей этой истории Кроули нужно к психологу. Хотя какой психолог, ему бы хоть просто с кем-то обо всём этом поговорить. Только вот Люци уехал, Вельз не хочет с ним общаться, а мадам Трейси как-то неловко грузить своими переживаниями. Стоит ли рассказать правду маме? Или ещё слишком рано для такого? Нет, пожалуй, ей не стоит знать совсем. Одна только новость о том, что Кроули передумал менять имя, уже будет для неё порядочной встряской, так что не стоит испытывать её нервы.

Кроули задумчиво провёл ладонью по деревянным перилам лестницы в фойе первого этажа и посмотрел на рухнувшую люстру. Она больше не вызывала никаких пугающих воспоминаний. Вообще госпиталь внезапно стал слишком тихим местом, чтобы тут хоть что-то пугало. Когда Кроули отсюда выйдет, ему определённо будет не хватать этой тишины и… покоя. Да, тут стало как-то спокойнее. А значит, пока он не вышел, нужно придумать что же он сделает, когда выйдет за двери этого здания навсегда.

Когда-то он хотел сжечь госпиталь, когда всё закончится, но после того, что показал Айзек, это было бы немного… жестоко, что ли. Возможно, стоило попытаться дать ему новую жизнь, такую, в которой больше не будет смертей и страданий, не будет больных и умирающих, пусть даже врачей не будет. Такое огромное здание вполне может стать университетом, например. После должного ремонта, конечно. Нужно предложить эту идею мадам Трейси, возможно она сможет подкинуть её кому-то, у кого есть средства на подобное.

Кроули усмехнулся сам себе и в последний раз окинул взглядом покинутые всеми коридоры.

― Прощайте, ― сказал он им тихо и толкнул входные двери. Они легко поддались.

Стоило Кроули спуститься с крыльца и сделать буквально два шага, как его телефон взорвался мелодией входящего звонка так внезапно, что парень подпрыгнул на месте. Звонил Люци.

― Ты по мне уже соскучился или что-то случилось? ― спросил тот весело из трубки. Кроули вздохнул с облегчением.

― И то и другое. Мне нужно тебе кое-что рассказать, только для начала пообещай меня не убивать.