Этой ночью Вульфу ничего не снилось. Видимо, он слишком вымотался из-за долгого перелета и смены часовых поясов. Алекс кое-как проснулся от очередного сигнала будильника в гостиничном номере, снятом ему Орье в отеле неподалеку от Конторы. Голова раскалывалась на части. Глаза не хотели открываться. Он словно не спал ни минуты. Пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться из постели. Наскоро приняв душ, Вульф заварил кофе и выкурил пару сигарет – самых обыкновенных, без использования всех этих новомодных гаджетов. Привычка осталась у него с армейских времен, и избавиться от нее оказалось непросто.

По дешевой инфопанели транслировали утреннюю сводку новостей, где в подробностях рассказывалось, что число самоубийств по причине суицидального психоза за последний месяц в среднем составило около сотни зафиксированных случаев, приходящихся на каждый город-миллионер. Но статистика в Соединенных Государствах Америки планомерно пошла на убыль вследствие учреждения службы психологического мониторинга. Крупные кадры с мест происшествий без прикрас демонстрировали тела, размазанные по асфальту после падения с многометровой высоты, висельников на фоне самых разнообразных бытовых декораций, утопленников в пресных и соленых водоемах от тропиков до северных широт, самострелов в панировке из костей черепа и ошметков мозга, ванные комнаты в багровых подтеках и прочие анатомические красоты, способные взбодрить самого хладнокровного обывателя. Среди детей в первопричинах психозов специалистами было выявлено генерализованное депрессивное расстройство личности, завязанное на родительской депривации в связи с всевозрастающей утратой актуальности классической семьи как полноценной ячейки общества, с перекладыванием воспитательных функций на частные и государственные организации. Взрослые, перегруженные нестабильностью общественного окружения, избыточным объемом обрабатываемой информации, стрессом профессиональной активности, невозможностью реализовать себя в полной мере и отсутствием прочных эмпатических связей с друзьями и любовниками, доминировали в категориях когнитивной, социальной и эмоциональной депривации. Депривация провоцировала появление депрессивного расстройства, терминальной стадией которого становился суицидальный психоз.

От бесчисленных похорон картинка переключилась на ручейки из городских паломников, стекавшихся в зоны бесплатной сетевой раздачи ради цифровых проповедей, набиравших с каждым днем все большую популярность.

Репортаж вело бодрое молодое существо с бесполой внешностью ангела:

– На фоне безрадостной действительности неудивительным смотрится тот факт, что огромное число людей с головой погружается в эзотерику, астрологию и мистицизм. В этот скорбный час в ход идет все: от классических монотеистических верований до сантерии и синтоизма. Феноменом последних лет стала церковь «Единения». Число ее неофитов растет с каждым месяцем. Она проповедует юницизм. Эта относительно молодая полурелигиозная трансгуманистская конфессия призывает следовать технологическим путем эволюции человеческого сознания. Неужели мы на пороге цифрового средневековья или всему виной продуманная агрессивная маркетинговая кампания? Бесчисленные сетевые проповедники, строительство гигантского храма посреди Сан-Франциско на десятки тысяч прихожан, звездные амбассадоры – все это…

Вульф, скривившись, выключил инфопанель. Он был далек от религии. От новомодных конфессий в особенности.

К назначенному часу Алекс оделся и перед выходом обильно спрыснул шею и волосы туалетной водой. Покинув номер, он обнаружил у двери человека из службы безопасности.

– Вы простояли здесь всю ночь? – спросил Вульф.

– Защита интеллектуальной собственности государства – одна из непосредственных задач мистера Пейтона на посту директора ГСПМ, а теперь прошу следовать за мной, сэр! – ответил охранник и больше не проронил ни слова на всем пути до Конторы.

Вульфу ничего не оставалось, как бесцельно пялиться по сторонам.

Не требовалось профильного медицинского образования, чтобы осознать одну простую истину. Город за окнами машины был болен. Впрочем, как и любой другой мегаполис, хотя имелись и существенные различия. Если там, откуда был родом Алекс, многомиллионные людские сообщества напоминали прокаженных побирушек, подыхавших в подворотне посреди мусорных куч, то этот гарцевал декаденствующим аристократом-сифилитиком. За аурой курящихся ароматических свечей не чувствовалось вони гниения, а толстый слой грима прикрывал кровоточащие гуммы. Вульфа не мог обмануть внешний лоск. Он смотрел глубже, наблюдая за языком тела и поведенческими аффектами.

Сердечный ритм города пульсировал рваной тахикардией спринтера, которого заставили бежать марафон в привычном для бегуна на малые дистанции темпе. Он лучился энергией и жизнерадостностью антидепрессантов, запитых крепким кофе. Горожане на улицах походили на холеричных безумцев. Они болтали без умолку по беспроводным гарнитурам с невидимыми собеседниками, слепо смотрели в пространство перед собой, погрязнув в паутине инфосети, чьи глубины отражались на линзах дополненной реальности, которые мало кто снимал даже на ночь, хаотично мотали перед собой руками в перчатках виртуального взаимодействия – моторика пока оставалась наилучшим способом манипулирования программным софтом, а за патент на прямой интерфейс с центральной нервной системой до сих пор сулили баснословные премиальные корпоративные дельцы со всех континентов. Если бы Вульф мог лицезреть мир в инфракрасном спектре, то без особых проблем обнаружил, что разум среднестатистического обывателя пылает двадцать четыре часа в сутки.

На этом строилась вся трудовая философия. Цифровые рекламные агитки с ярмарок вакансий недвусмысленно призывали позабыть об отдыхе ради лучшей жизни, возможной не в райских кущах, но здесь и сейчас. Их мотивирующий посыл бил по яйцам убогого воображения прямым уколом адреналина в сердечную мышцу. Он оставался крайне нативным и сваливался к заповедям примитивного потребительского карго-культа и отращиванию павлиньих хвостов. Приторный мед речей информационных зазывал ничем не отличался от рабовладельческого хлыста, и все многовековое развитие социума свелось к риторически аккуратному и правильному формулированию.

Технологическая сингулярность беззастенчиво поимела общество. Походя на цепную реакцию, ее концепции и теории давно обогнали отсталый человеческий разум, приспособленный к каменному топорищу и праще. Плоды ее достижений были недоступны простым обывателям, чей мозг на пути к яблоку познаний превратился в банальные хабы и свичи. Нервная система стала не более чем оптоволоконным кабелем, по которому текли бесконечные потоки данных, а сознание перестало справляться с поставленными задачами. Симптомы были повсюду. Приступы истерик и нарколепсия посреди бела дня. Апатия, соседствующая с гиперэмоциональностью. Удушливый смех и беспричинные слезы. Список можно было продолжать бесконечно долго.

Тепло попрощавшись с друзьями после мимолетных встреч, по завершении тяжелого трудового дня в погоне за мороком успеха, в комнате голографического присутствия, ставшей бытовым технологическим трендом последних лет, каждый с опаской поглядывал на широко открытые окна в приступе горького одиночества, не удовлетворенного общением с нолями и единицами, – вдруг Питер Пен предложит подбросить до Неверленда на заботливых волнах гравитации. Холодная кровать не грела душу, но теплый бок под рукой требовал существенной подпитки из персонального бюджета посреди непредсказуемой жизни и бесконечного праздника для мальчиков и девочек, что никогда не повзрослеют. Для большинства людей герметичная сфера серьезных отношений не оправдывала себя ни эмпатически, ни экономически, а потому отправлялась на помойку «гениальных» идей. Отсутствие в личной жизни прочных корневых связей уже давно перестало порицаться коллективным бессознательным, но логика внутривидовых популяционных взаимодействий давала сдачи за двоих нейрохимической голодовкой. Все же, как ни крути, мы стайные животные, возомнившие себя охренительно важными, сильными и независимыми личностями, и здесь крылось критическое противоречие. Наплевав на разъедающую душу гангрену одиночества, каждый возвел своему «я» убогий тотем и стал приносить ему в жертву собственный чувственный опыт. Наше эго посчитало, что столь редкий в природе единорог самосознания способен озолотить потомков. Ученые предпочли умолчать, что пресловутое «я» и продукты его жизнедеятельности являются не более чем артефактами исследования, радиочастотными помехами, глитчем, эдакими цифровыми газами, выпущенными в ноосферу.