— Мы не так начали наше знакомство, мой ангел. Но я всё исправлю.

До сих пор я то досаждал мачехе, то пытался её соблазнить, а теперь я из кожи вылезу, но покажу, каким нежным и заботливым могу стать.

Позвонил секретарю:

— Лида, закажи букет цветов. Сто роз! Отправить? Мне домой, имя получательницы — Милена… Что?

Весть о том, что женщина сейчас в моём кабинете и по просьбе моего отца

занимается моим проектом, на мгновение покоробила. Но я придавил гордость и с усилием продолжил:

— Отлично. Значит, закажи десять разных букетов и пусть доставят в офис. Да, в мой кабинет. Получатель тот же. Написать? Что написать… Ничего!

Я отключился, решив, что сам всё скажу. А отец правильно поступил, доверив мой проект именно Милене — девушка уже вошла в курс дела и скорее всего меня не подведёт. Мачеха действительно умна и не желает тратить жизнь на походы по магазинам и СПА. Стремится добиться чего-то большего, и сейчас это вызывало во мне лишь тёплые чувства.

А ещё день назад я обвинял её в меркантильности, даже не подумав о том, что за акции девушка могла потребовать особые условия работы… Как минимум. Я бы поставил вопрос о выделении подразделения. А она лишь предлагала свою помощь и идеи.

Кстати, об этом. Я покрутил в руках сотовый и всё же набрал сообщение.

«Милена, спасибо, что подменила меня. Пожалуйста, попробуй внедрить свою идею, пока я на больничном. Если возникнут трудности, звони…»

Прочитал и всё стёр. Выглядит так, будто я подлизываюсь. Я же желал выглядеть в глазах мачехи состоявшимся и уверенным в себе мужчиной. Тем, кто может признавать свои ошибки. Мне надо было поговорить с девушкой с глазу на глаз, чтобы извиниться за всё, что я натворил. Не по телефону, не сообщением. Подумав, набрал снова:

«Милена, нам срочно надо обсудить твою идею по проекту. Если приедешь в больницу, буду очень благодарен».

Прочитал и задумался. Не слишком ли сухо и официально после того, что между нами было? Послушается ли она? Скорее всего… Милена очень ответственна и действительно желает фирме процветания. Идея её мне всё больше нравилась, а сейчас стала ещё и единственным, что может нас сблизить. Если это вообще возможно после случившегося.

Я не жалел, что Милена стала моей женщиной. Более того, желал, чтобы так оно и оставалось. Испытывал вину лишь за то, что причинил ей боль своими беспочвенными обвинениями.

Да! Я объясню, что произошло в ту ночь и попрошу прощения за свою грубость. А потом предложу выйти за меня. Наш брак не будет фиктивным, он будет основан на страсти и обоюдных интересах. Отец был прав — Милена настоящее сокровище.

Кстати, надо с ним обсудить развод. Может, лучше начать с этого? Я зря попросил Милену молчать. Зачем, если их брак не настоящий? Застонав, я сжал в ладони сотовый. Снова повёл себя, как дурак! Бросил её одну, растерянную и испуганную. Поехал выяснить, что натворила Алла, подрался, попал в больницу… И после этого желаю стать для неё надёжным и заботливым мужем?

Ведь всё понял! Осознал… Надо было сразу извиниться. Обнять и пообещать всё, что захочет. Предложить быть вместе. Честно признаться отцу, что был не прав и изменил своё решение. Он получил свои акции, и брак с Миленой ему больше не нужен.

И всё же меня терзал червячок сомнения. Что за стоны я слышал из его спальни, если Милена оказалась девственницей? Может, отец делал ей массаж? Ночью девушка была такой сладкой, такой отзывчивой, она вполне может постанывать от удовольствия при массаже. Кусая губы, я ощущал себя

трижды идиотом, который раньше выискивал признаки шлюхи, а теперь хватается за призрачные оправдания.

Мне ли не понимать, что это были за стоны? Но, даже если отец её трогал, это ничего не значило. Милена моя! Я стал её первым и хотел оставаться единственным.

Дверь приоткрылась, и в палату заглянул Яромир.

— Привет, страдалец. Чего девушку мою не пускаешь? Она тебе еду приготовила!

— Что? — нахмурился я.

Друг ввёл за руку смущённую Юну. Маленькая, с азиатскими чертами лица и тёмными глазами, она казалась подростком. Неразговорчивая и застенчивая, все года в универе оставалась безмолвной тенью Яромира. Отдавала ему всю любовь и ничего не требовала в ответ. Раньше она казалась мне жалкой, сейчас я посочувствовал.

Отец Яромира никогда не примет такую невестку — эмигрантку без денег и связей, а мой друг не посмеет ослушаться. Их любовь обречена, но девушка живёт сегодняшним днём и ловит крохи счастья.

— Привет, Юна, — мягко улыбнулся я и поинтересовался: — Как у тебя дела?

Подруга Яромира вздрогнула и, сжав завёрнутую в цветастую ткань коробку, спряталась за своего парня.

— Ты чего задумал? — насторожился друг и обнял Юну. — Зачем её пугаешь?

— Пугаю? — удивился я. — Я просто поздоровался. Что в этом такого?

— Действительно, — ухмыльнулся Яр и, забрав из рук девушки контейнер, поставил передо мной. — Вот только за все пять лет ты впервые заговорил с ней.

Я растерянно смотрел, как друг разворачивает ткань, открывает крышку пластиковой коробки, внутри которой аккуратными рядами лежали мои любимые суши.

Неужели я был такой сволочью? Ни разу не поздоровался с любимой девушкой друга? Открыл рот, чтобы извиниться, как дверь распахнулась и с треском ударилась о стену. На пороге возникла та, кого я меньше всего ожидал увидеть, и слова застряли у меня в горле.

— Ромочка! — с порога бросилась ко мне мать.

Нет, не мать. Женщина, которая меня бросила, укатив в другую страну.

Я выставил руку в предупреждающем жесте, и непрошеная гостья замерла в шаге от кровати. Выглядела хорошо, намного моложе своих лет. Будто и не было этих лет. Кожа загорелая, вид отдохнувший, глаза сверкают. Конечно! Фирмой и сыном занимался отец, а эта бабочка всегда предпочитала порхать с цветка на цветок, напропалую изменяя отцу.

Я ненавидел его за то, что он прощал. А её за то, что шлюха. И желал бы никогда не видеть. Но сейчас она стояла рядом, и у меня нутро ныло так, словно меня вот-вот вывернет наизнанку.

— Что тебе здесь надо? — едва дыша от боли, процедил я.

— Тебе плохо? — ещё сильнее забеспокоилась она. — Ты так побледнел… Я позову врача!

— Просто уйди, — скрипя зубами от её отравляющего присутствия, приказал я. — Этого будет достаточно, чтобы мне стало лучше.

— Рома, — губы её задрожали, глаза влажно заблестели. — Я всё же твоя мама.

Я никогда не называл её так… после того, как ушла. Для меня эта чужая женщина — Катерина.

— Мама? — выгнул я бровь и, ощущая, как в груди растёт чёрный ком ярости, посмотрел на молчаливого друга: — Яромир, разве так называют женщин, которые бросают своих детей?

— Не могу сказать, — недовольный, что ввязываю его в семейные разборки, друг нахмурился. — Мы, пожалуй, пойдём.

Он потянул Юну к выходу.

— Нет, — рявкнул я. — Хочу поесть. Подождите, и я отдам контейнер.

Девушка Яра вздрогнула, но остановилась. Она подняла голову и виновато покосилась на своего парня.

— Кукушка, — тихо произнесла она и посмотрела на меня с искренним сочувствием, будто только по-настоящему увидела. — Женщин, которые бросают своих детей, называют кукушками, — и обезоруживающе улыбнулась: — Я тоже кукушонок.

Раздался тихий всхлип, и Катерина, прижав ладони к лицу, выбежала из палаты. Я выдохнул с облегчением, — сразу стало легче дышать.

— Ну вот, — проворчал друг, — ты довёл до истерики ещё одну женщину. Что с тобой такое?

— Я просто голоден, — устало выдохнул я.

— Я помогу!

Юна принялась суетиться вокруг меня: разложила салфетку, подала приборы. Я с удовольствием принимал заботу девушки друга. Будто нас связала общая боль, сделала ближе. Может, мы и не стали друзьями, но теперь я не стану подкалывать друга насчёт его упрямой любви вопреки воле родителей.

Когда они ушли, я откинулся в кровати и посмотрел в потолок. Зачем Катерина снова появилась в моей жизни? И именно сейчас, когда я решил стать счастливым с Миленой! Когда дал себе слово бороться за любовь своей женщины, стать для неё особенными мужчиной, окружить заботой… Как я смогу это сделать, когда меня так и раздирает от ненависти?