Но платить им у Игната денег нет, потому что хозяйство маленькое, а маленькое оно, потому что кормить его нечем. Вот и выходит замкнутый круг. Вот ежели бы земли побольше было и получше, а не эта, что у Игната, в перелеске меж берез! В волости, куда на базар ездил прошлой осенью Игнат, в кабаке он слушал рассказ дикого башкира о том, что на востоке, за Волгой много земли хорошей, ковыльной, а главное – дешевой. Вот бы туда поехать Игнату! Башкир был веселый, лоснящийся и блестящий с круглым, как каравай, сальным лицом. Он совсем плохо говорил по-русски и, смешно переворачивая слова, рассказывал о чудных тамошних порядках и бесконечных немереных ковыльных просторах.

Рядом с ним соседствовал за грязным кабацким столом крепкий седой дед с большой окладистой бородой лопатой. Он неторопливо хлебал из крынки кислые щи, склонив над ними голову и аккуратно прикрывая рукой бороду, и, как показалось Игнату, сосредоточенно слушал побасенки толстого башкира, хотя виду не подавал.

«Вот, допустим, куплю я землю, ну как же землю вы там отмеряете, ежели землемеров и межей нет?» – поинтересовался Игнат. «А это совсем просто, днями!» – непонятно ответил башкир. «Это как же?» – неожиданно подал голос бородатый дед, оторвавшись от тарелки. «А сколько за день обойдешь, вот вся земля и будет твоя! Только успеть надо вернуться к заходу солнца в то же место». – «А если не успеешь вернуться?» – «А если не успеешь, то и деньги не возвращаются!» – захохотал веселый башкир и продолжал свои чудные рассказы.

Вспомнил еще Игнат, что, когда вышел он во двор проверить кобылу, дед тот вышел за ним и долго рассматривал Планиду. В конце концов поинтересовался, почему ее так зовут. «Дак, когда появилась она на свет, на крупе по верху проплешь желтая была, потому назвали Желудьба, а потом заросла, ну бабка и говорит – значит, планида. Другой раз пришел сельский староста с помощником скотину переписывать, спросил как кобылу зовут. Бабка в ответ что-то про планиду шепелявит. Так ее и записали, и стали Планидой кликать», – отвечал дотошному деду Игнат.

Вот с тех пор, со встречи с башкиром и поселилась думка в голове у него уехать за Волгу, на вольные земли. И много раз представлял Игнат, как бежит он целый день, чтобы успеть как можно больше земли за день отхватить. «А много ли земли надо крестьянину?» – вспомнил Игнат еще один вопрос того деда на дворе. «Да хоть сколько бы, а три аршина завсегда найдется», – невесело пошутил он тогда в ответ.

«Что за дед тогда чудной был?» – подумал лишь теперь Игнат и вспомнил, что потом вокруг того деда внезапно народ насобирался, словно нашли его потерянного, и почему-то графом величали, Львом Николаевичем.

Вот и сейчас, возвращаясь с покоса, не солоно хлебавши, опять предался он мечтам, как бежит по ковыльной сухой земле, и каждый шаг его превращает эту чужую землицу в свою, родимую. Планида плелась за ним и тоже думала о том, какая бывает вкусная трава у реки. Можно встать на такой лужайке и есть ее без перерыва часа три, а то и четыре. Иногда по дороге попадались высокие сочные травины. Она пыталась их хватануть, но Игнат одергивал ее за повод, и они проходили дальше. Вот и сейчас она потянулась к сочной метелке тимофеевки, что заприметила впереди, уже растопырила губы, предвкушая сладкую метелку во рту, но Игнат снова дернул уздечку. Планида промахнулась и моргнула, а открыв глаз, вместо грязной дороги под ногами и мокрой травы по обочине, увидела что-то совершенно непонятное. Темное стойло, много солнц под крышей, скользкий, так что копыта разъезжались, каменный пол, и каких-то людей. Хозяин ее, Игнат, тоже стоял, оторопевши, осматривался и крепко сжимал в кулаке повод. Планида, кажется, в первый раз в жизни порадовалась этой соединяющей ее с хозяином веревке. Хоть какая-то надежность.

Говяжьи мозги со щучьей икрой! Вот что оживит наше меню! – воскликнул Ник Огинский, едва завидев в дверях своего шеф-повара.

Николас был владельцем модного бара-ресторана «Коко» на Седьмой авеню в Манхэттене. Он был американцем польского происхождения, его предки перебрались в Америку давным-давно, почти два века назад во время Великой польской эмиграции, однако он при удобном случае подчеркивал свои славянские корни, которые, впрочем, действительно немного сохранились в его внешности: светлые волосы, острый, но мясистый нос и серые светлые, глубоко посаженные проваленные в лицо глаза. Несмотря на не очень выразительное лицо, во всем остальном Ник был безупречен – худощав, подтянут, всегда аккуратно, с иголочки одет, хорошо знал свое дело, до тонкостей вникая в каждую мелочь, и был по характеру, как он сам себя любил называть славянским словом, «барин», имея в виду свое право принимать решения никому их не объясняя. Многие считали его снобом, и мы бы согласились с этим, учитывая, сколь широким в последнее время стало это понятие.

В последние недели уходящего лета он размышлял над обновленным меню, которым бы открылся новый гастрономический сезон. Осенившая его сегодня поутру мысль во время новостей CNN из Восточной Европы о беженцах, напомнивших ему вновь о славянских корнях, сделать меню немного «а-ля рюс» не давала теперь покоя, и он срочно поспешил в ресторан поделиться ею со своим шеф-поваром Габриэлем Лавердье.

Они расположились в дальнем углу зала за столиком у окна с видом на Седьмую авеню. Обычно это место занято посетителями по причине отличного вида, но сейчас гостей еще не было, ресторан работал с двенадцати часов дня, до открытия оставалось еще пару часов. Николас же пришел вместе с персоналом, к девяти. На кухне грузчики в униформе выгружали продукты для вечера, таская в больших сетках лук и картофель, звенели ящиками с бутылками, взвешивали на ресторанных весах мясо и прочую снедь. Ник любил эту деловую суету в ресторане до открытия. За окном оживал деловой жизнью Манхэттен. Утренняя спешка торопящихся на работу прошла, закончившись полчаса назад. Перестали нестись и сигналить такси и спешить офисные служащие, отхлебывающие на бегу из стаканчиков горячий кофе. Теперь Нью-Йорк переводил дух, чтобы взяться за работу. Скоро на улице появятся курьеры на велосипедах и мотобайках, служащие из офисов поедут уже по своим делам – тем, которые нельзя разрешить по телефону. Еще через пару часов, когда солнце поднимется к зениту и станет жарко от асфальта, начнется время ланча, откроется ресторан Ника, чтобы принять первую на сегодня партию проголодавшихся яппи. А пока Ник с Габриэлем сидели за столиком у окна и смотрели сквозь большое, от пола до потолка стекло ресторана на всегда оживленный пешеходный переход напротив. За окном было по-утреннему прохладно, часть улицы закрывала тень возвышающихся по обеим сторонам небоскребов.

– Но почему русское меню? – спросил Габриэль.

– Помнишь, мне как-то подарили друзья книгу рецептов из дореволюционной России? Огромная, в тысячу страниц!

– Что-то припоминаю.

– Ты только послушай, как это звучит!

Ник достал из-под стола портфель и с трудом извлек оттуда огромную книгу формата А4.

– Это все рецепты? Сколько же их тут?

– Не знаю, наверное, тысячи. По крайней мере страниц тут девятьсот пятьдесят, значит, и рецептов никак не меньше.

– Так она на русском языке? И как ты собираешься ее читать?

Ник довольно усмехнулся.

– Габриэль, тебе надо меньше времени проводить на кухне среди картошки и лука! Отстаешь от жизни.

– Ладно, давай, выкладывай сразу, не томи.

Габриэль давно привык к манере своего хозяина подтрунивать над собой и окружающими. Впрочем, поскольку тот делал это беззлобно, он давно перестал обижаться на него.

– «Томиться», Габриэль, – это гречневая каша в печи!

Габриэль терпеливо молчал.

– Ты же модный повар, не так ли? У тебя даже берут интервью журналы и даже задают вопросы о политике! У тебя же есть айфон.

– Конечно, вот он перед тобой лежит на столе!