Чтобы не задохнуться, я далеко вытягиваю шею и поспешаю следом.
Пол в телеге присыпан сеном только для виду, но Морквина это не слишком-то беспокоит. Он активно прессует нас на полу и, сопя, громоздится сверху.
– Но! Пошел! – Умих властно берет скакуна под уздцы, повозка подпрыгивает, колеса душераздирающе скрипят.
– Мы тебе не мешаем? – скосив глаза, я пытаюсь разглядеть, держит ли Умих вчерашний хлыст.
– Как ты мне надоел, – Морквин складывает на меня огромные башмаки, до шнурков облепленные ледяной рыжей грязью. В ответ я гордо задираю голову.
В небе, почти сливаясь с низкими дождевыми облаками, парит черная птица.
– Ворона?! – поражается Федор.– Значит, не забыла…
– Ага, – я тоже рад птице. Думать о том, что она решила проводить нас в последний путь, мне почему-то не хочется. Подозрительно щурясь, Морквин до упора натягивает веревку.
– Голову не задирать!
Задирай не задирай, а с полу только небо и видно. Вот вам и обещания Федора: «…полчаса – книги наши…»
Катафалк резво прыгает, на миг в поле зрения попадают острые как заточенные карандаши, бревна, и сразу над нашими головами смыкаются ели.
Чащоба… «У Морквина, конечно, свои планы, – я не спускаю глаз с кружащей над лесом вороны, – уложил нас на пол, чтобы не видели, как ворота открываются». Это меня слегка обнадеживает, и, приподнявшись, я принимаюсь насвистывать:
… По кривой извилистой дороге
Прямо через горы напрямик
Ехали уроды на поминки
Вез их бесколесый грузовик…
Неизвестно откуда в памяти у меня всплывают слова, по глупости соперничающие разве что с куплетами кривоного Гекла. Некоторое время Морквин напряженно прислушивается к содержащимся в песне неприкрытым оскорблениям в адрес возницы, пассажиров и не знающего дороги проводника.
– Не гундось! – опомнившись, он натягивает веревку и душит песню…
Солнце в этих краях, похоже, никогда не показывается, но сейчас в зените ворона, и я чувствую на себе ее тепло, как никогда раньше. Если от нас скрывали устройство входа, то, не исключено, что мы сюда еще вернемся. Не могу сказать, что мне тут понравилось, но есть места и похуже. В любом случае, до Черного озера мы бы уже дотряслись.
Кромки деревьев подбираются вплотную, и неба над головой становится все меньше.
– Как бы птица нас не потеряла…
– Хотел бы я знать, откуда она появилась? – я снова ударяюсь затылком. – Проклятая колымага! Еще час такого путешествия, и не видать мне аттестата зрелости…
глава вторая
ДОЛИНА КОЛДУНОВ
1
– Слушай, толстый, а куда мы путь держим?
От такой неслыханной дерзости староста школы колдунов надолго немеет. Я уже начинаю думать, что он не понял вопроса, так неосмотрительно заданного ему Федором.
– Домой, – наконец шипит Морквин и с силой тянет за веревку. – К вам домой…
– Хорошая новость, – задыхаясь, я пробую сосчитать поплывшие перед глазами большие и маленькие красные круги. Больших вроде бы меньше…
Полдень. Огромная мохнатая ель царит на поляне. Она на голову выше своего тоже не мелкого окружения и заостренным шпилем прокалывает вислое брюхо тучи. На вершине ели – ворона.
– Очнулся, гаденыш? – Морквин заботливо бьет меня по щекам. Ворону он пока что не видит, но зато ее видит Федор. Судя по горящим щекам, Морквин привел его в чувство тем же способом.
– Как бы не задушить…. Раньше времени, – тревожится староста, усаживая нас поудобнее и тоже замечает ворону. – Ух, ты! Выследила, значит. – Соскочив с повозки, он возбужденно шушукается с Умихом и вдруг запускает в ворону палкой.
– Промазал! – палка ударяется в полуметре от птицы о толстенный ствол. Резко каркнув, ворона срывается с места и закладывает над головой Морквина такой вираж, что тот бросается на брюхо.
– Этого она тебе не простит, – замечает Федор. Каркнув еще раз, ворона планирует в густой валежник.
– Ну…– только и выдыхает Морквин, на ходу подсаживаясь в повозку.
Снова в путь. Только сейчас я понимаю, что не вижу оглобель. Возможно, использована какая-то, неизвестная мне, конструкция, но ведь и хомута тоже нет.
Кляча, кстати, оказалась не такой уж слабой: чем дальше от дома, тем резвее шагает она по лесу. Умих уже не ведет ее, а скорее держится за поводья. Если она перейдет в намет, он, чего доброго, влезет в катафалк четвертым.
Я все пытаюсь сообразить, как же движется наш транспорт. Хоть тресни, а идет он сам по себе. Рысак впереди только для виду, в лучшем случае, за проводника. И спросить-то ведь неудобно. У меня начинают ныть зубы, вся левая половина. Какое мне, в конце концов, дело? Едем, и, слава Богу, могли бы и пешком гнать.
Проходит еще часа полтора. Так и не разгулявшись, день быстро зачах. Лес вокруг все глуше, сцепился, как шерсть у бездомной собаки. Кроны тянутся без малого просвету, нависая над головой частой зеленой сетью. Мерин упорно лезет в гору. Продираясь среди завалов, обходит длинные, до верху забитые листьями овраги и гигантские, давно покинутые муравейники. Воздух загустел, кислит, застревая в горле.
Федора сморило еще с поляны. Голова его мерно, в такт колесам, постукивает о квадратный, с застывшей глиной ботинок тоже придремавшего Морквина.
Временами староста ожесточенно чешется, яростно скребет под мышками. Не разлепляя глаз, с размаху лупит себя ладонью.
– К Умиху, небось, не пойдете, живо раздавит… – почмокав, он снова клюет носом.
Если это ручные блохи, то откормил он их просто до гигантских размеров. Под балахоном у него, в самых неожиданных местах, вздуваются страшноватые шишки. Как зачарованный, я слежу за их перемещениями.
– Совсем зверье зажрало! – бурчит во сне Морквин.
Дождя в лесу пока нет, но над землею висит мельчайшая водяная морось. Вечный туман проник в чащу и, растекшись по низу, подмыл толстые, покрытые инеем корневища и худосочный подлесок. Чаща тихо плывет мимо в остывающем сыром воздухе. И куда нас везут?
Неожиданно, ельник впереди расступается. Оглашая лес чудовищным скрипом, повозка взбирается на вершину холма.
В центре слоеной каменистой площадки – одинокая ель. Мохнатая, потрясающих размеров. Вершина ее растворяется в гаснущем на глазах асфальтовом небе. Я чуть приподнимаюсь.
Вокруг, сколько хватает глаз, видны темные волны леса, то вздымающиеся высоко вверх, то стекающие с пологих холмов в длинные, хранящие сумрак овраги.
Так и не растаяв за день, снег ветхим белым покрывалом остался на острых вершинах и еще зеленых полянах, гладкими бритыми щеками затерянных среди буйной растительности. На востоке же, ближе к тускло поблескивающей реке, деревья редеют и переходят в унылые неухоженные поля. Не успевшая еще остыть земля низко дымится и сбегает к пологому берегу.
По другую сторону реки, начинаясь от полуразрушенной водяной мельницы, петляет глухая дорога, и снова начинается лес.
– Так оно и есть, – тихо говорит проснувшийся Федор, – это за нами.
На вершине ели – ворона. Не останавливая повозку, Морквин грузно спрыгивает на землю.
– Ну, пакость. Полетаешь ты у меня! – он ищет подходящую палку.
– Если бросишь, тебе конец.
– Это ты мне?! – суковатый обломок вываливается из рук старосты. По-особому, удовлетворенно каркнув, ворона свечкой взмывает в небо. Получается очень даже зловеще.
– Чего это она? Следит, что ли? – заняв свое место, Морквин не спешит взяться за веревку.
– Не-ет, не следит. Она ждет… – Федор аккуратно стряхивает ногу Морквина с моего плеча, и внезапно сверху, прямо на нас, падает темный свистящий комок.
– Ворона вернулась?!
Отвратительное, словно вынырнувшее из гриппозных кошмаров, зелено-черное существо, похожее сразу на сушеную грушу и пустой мешок с крыльями, ерошит волосы на моей голове. Сев на помертвевшего Морквина, оно близко заглядывает мне в лицо. Одно за другим раскрываются не меньше джины зеленых морщинистых век.
