Теодор широко раскрыл глаза, в которых впервые она уловила искорку тревоги.

— И почему же? — спросил мальчишка.

Маршбанкс залилась смехом, бросив ему в лицо:

— А ты пойди полюбуйся на себя в зеркало и после этого сам ответишь на свой вопрос!

Теодор на секунду задержал дыхание, медленно встал на подкашивающиеся ноги, борясь с приступами смятения, начинавшего превращаться в панику. Лихорадочно провел руками по щекам. Кожа стала какой-то влажной и холодной, как от пота, но в целом он не обнаружил ничего особенного. Однако, видя жестокую усмешку Маршбанкс, герцог вдруг резко повернулся и кинулся к замку. Вслед ему летел ее смех, смех ведьмы…

«Что она сделала со мной?.. Что она сделала со мной?!.» Эта мысль, неотступно стуча в голове, ужасом заполняла все его существо. Он промчался по пустынным, гулким залам, ставшим такими сумрачными и такими холодными, чувствуя, будто сотни глаз наблюдают за ним, слыша невнятный писк, хихиканье и шуршание — быть может, лишь мерещившиеся ему от страха. Это был его замок — но и не его… Это был замок кошмарного сна, антипод его солнечного, наполненного вкусом жизни дома. Это было словно зазеркалье — отражение комнат и коридоров в вечно холодной серебристой глубине старого тусклого зеркала — куда он случайно и необъяснимо попал!.. Слезы лились из глаз мальчишки, бегущего по мрачным роскошным покоям. «Мама! Мама, мамочка, когда же я проснусь?..» — мысленно рыдал он.

Наконец! Огромное зеркало от пола до потолка в высокой бальной зале, ставшей еще более холодной от мраморной облицовки стен и хрусталя гигантской люстры. Теодор, зажмурившись, подошел к нему вплотную и, глубоко вздохнув, решительно открыл глаза.

И упал, как от удара — от увиденного.

Мальчик лежал на полу, обхватив голову руками, и горько плакал.

«Мне незачем больше жить!» — решил он.

Теперешняя его внешность разительно отличалась от прежней.

Взору Теодора безжалостно-правдивое зеркало открыло его таким, каким он стал: прежнего роста, но невероятно худой. Лицо вытянулось, стало угловатым, даже ассиметричным — нижняя его часть выглядела слишком длинной по сравнению с верхней. Щеки запали, словно у покойника, отчего скулы и лоб выглядели чрезмерно большими. Глаза стали угольно-черными, похожими на провалы пустых глазниц, а волосы, предмет особой гордости Теодора, его золотисто-рыжие волосы… Они словно выцвели, став какими-то бурыми, и торчали жидкими жесткими вихрами. А на что стала похожа его кожа! Мраморной белизны как не бывало — ее сменила нездоровая бледность с болезненным, если не трупным, серым оттенком. Прикосновение к ней вызывало ощущение холодной липкости. Губы вообще терялись на лице, нос заострился. А ногти на руках! Тед только сейчас заметил: они стали похожи на ногти Марш — на ногти вампира. Колдунья превратила его в подобие своих приятелей, живых мертвецов!

— Тебе не нравится, Теодор? — раздался рядом холодный голос ведьмы. Юноша отчетливо уловил в нем нотки насмешливого изумления.

Он поднял голову. В глазах его горело пламя ненависти.

— Что ты сделала со мной?.. — прошептал он. И вдруг заорал: — Что ты сотворила?!

— Тш-ш… — Марш надула губки. — Я лишь дала тебе то, что ты заслужил. И, мальчик, я терпеть не могу, когда на меня повышают голос младшие — особенно на несколько сотен лет…

— Ты, ведьма! Ты являешься в мой замок, соблазняешь меня…

— Кто кого соблазнял?.. Что-то я не поняла, Тед, — усмехнулась Маршбанкс.

— Ты заставила меня соблазнить!.. Ты околдовала меня! А после…

— Тихо. Тебя никто не околдовывал, говорю для полной ясности. Чистое знание людей, Тед. Такой подонок, как ты, не мог пропустить такую, как я. Так что пеняй на себя. Да, я явилась наказать тебя, если ты и впрямь таков, как говорили слухи. Но я давала тебе шанс, давала до последнего. Я не привораживала тебя — иначе ты и не подумал бы меня выгонять! Я взывала к твоей совести, взывала к твоей жалости, милосердию… к чести, в конце концов! Не обнаружив ни того, ни другого, ни третьего, я тебя и наказала. Вот так-то, мой лорд!

Тед закусил губы.

— Но так!.. Ты ничего не оставила мне! Ничего! Как мне жить с таким вот лицом?! — обвиняюще орал он на волшебницу. — В кого ты меня превратила?! Что это за цвет?! Что за веник на моей голове?! Что за залысины у лба?! Что ты мне оставила, что?!

— Человеческий облик, — усмехнувшись, ответила она, и Теодор осекся на полуслове. — И твой замечательный голос. А это немало! Или ты предпочел бы превратиться в какое-нибудь чудовище, или мерзкую рептилию, покрытую слизью?.. Я могу это устроить.

— Ты… не… посмеешь… — с ужасом прошептал Теодор. Глаза Марш сверкнули.

— Хочешь проверить?..

— Нет!.. — вскрикнул он.

Она подняла руки к груди, жестоко улыбаясь и начиная плести пальцами какую-то вязь в воздухе.

— Марш, пожалуйста, нет!! — вскричал Тед, бросаясь перед ней на колени, отбросив всю спесь: отчаяние руководило им. Он хватал ее за руки, умоляюще искал ее взгляд, крича: — Марш! Марш, пожалуйста!.. Только не это!.. Умоляю тебя, Марш! Ма-арш!!

Она опустила руки и снисходительно взглянула на него. Голос ее полнился нравоучительным сарказмом.

— Хорошо, Тед. Но, я надеюсь, этот урок помог тебе понять, что я, если ты провинишься, могу сурово наказать тебя. Я не люблю к тому же, когда со мной говорят дерзко. Ты понял?

Он полными отчаяния глазами смотрел на нее снизу вверх, стоя на коленях — в своем собственном замке!

— Да, Марш… — прошептал он покорно.

— Отлично! Такой тон мне нравится много больше. Надеюсь, ты не захочешь ссориться со мной впредь! Ну а теперь можешь задать мне вопрос, но только один.

Он проглотил комок в горле.

— Я… навсегда… такой?

Она повела бровью.

— Кто знает, мой мальчик… Выслушай, что я собираюсь сделать. Каждую ночь тебе будут составлять компанию — я знаю, ты это любишь. И любишь, чтобы компания была подобна тебе! Так вот, каждую ночь мои милые друзья будут приходить, чтобы развеять твою скуку. — Она скользнула по застывшему от ужаса юноше насмешливым взглядом. — О да, ты, конечно, теперь выглядишь вполне в их вкусе, но не волнуйся, твоя честь в полной безопасности. Иногда они, может, всего лишь поужинают твоей кровью — ты не должен обижаться! Я велела им сохранять тебе жизнь. Пока. И не смотри с таким страхом, не вздумай хныкать — мужчине это не к лицу! Моего решения ты все равно не изменишь, а себе навредишь. Так к чему же?.. Так вот, людей в твоем герцогстве к концу этой недели не останется вовсе. Ты можешь ездить днем куда угодно в пределах своих границ, мой лорд, делать что хочешь, но если ночь застанет тебя вне замка, вампиры прикончат тебя. Ясно?..

— Да…

— А теперь ответ на твой вопрос. Если случайно сюда забредет какая-нибудь девушка и, пожалев тебя, добровольно, без всяких просьб с твоей стороны — запомни это, без просьб! — захочет ночами сидеть с тобой, защищая от вампиров, и выдержит два месяца, я и мои ламии оставим твои владения, а ты снова станешь господином в этих краях. Но!.. Это не изменит ни твоей внешности, ни заклятья над временем — оно так и будет течь медленнее, чем в остальном мире: год будет равняться трем. Ты все так же не сможешь выйти за пределы своих земель и остаться при этом в живых. Все так же над твоими владениями будет вечный туман и никогда не покажется солнце. Просто — уйдем мы. Слушай далее! Я не требую того, чтоб эта девушка полюбила тебя — кто же полюбит живой труп!

Теодор дернулся, как от удара, а Марш невозмутимо продолжила:

— Но если твое ледяное сердце вдруг сможет забиться сильнее, если сможет затрепетать и заболеть, если ты сможешь полюбить…

— Полюбить?.. — прошептал герцог.

— Я знаю, что ты никогда никого не любил, но разбрасывался словами любви, словно мелкими монетами, не видя им никакой цены. Вот за это я и наказываю тебя именно так, Теодор. Так вот, полюбить — еще не все. Ты должен будешь доказать ей свое чувство… — Марш усмехнулась. — Ведь тебе в любви нужны доказательства, Тед, не так ли? Сейчас, я думаю, ты полюбить никого не можешь. Но со временем… Говорят, страдания меняют человека. Что ж, посмотрим! Страдания я тебе обещаю. Если ты полюбишь и докажешь свою любовь — тогда все чары развеются. А с твоей истинной внешностью, полагаю, ты ее не оставишь равнодушной…