Я нагнулся и поднял блистер с леденцами от кашля. Сердце забилось чаще, но через секунду мое смущение сменилось мрачной меланхолией. Я взрослею, и она тоже. Мы уже не можем быть всегда вместе, ни в школе, ни дома. Даже музыка — наша общая страсть стала невозможной. Я швырнул лекарство на стол, а сам в изнеможении рухнул на кровать. Голова была тяжелой. Может я действительно заболел?

К спинке кровати была прислонена первая акустическая гитара отца. Блестящий деревянный корпус и медный блеск струн притягивал взгляд, и я увидел, что старый инструмент расстроен. Вышел из строя, совсем как я. Однако его еще можно исправить, а вот меня уже нет. А что делают с тем, что уже не починить? Верно. Выбрасывают. Так и мне пора уйти из жизни Рин, дать ей свободу. Забавно, но мне она всегда была нужнее, чем я ей. Мне казалось, что она цеплялась за меня, но на деле это я боялся остаться один. На лицо — комплекс старшей сестры. Но сейчас настало время повзрослеть и начать жить самому. Я должен стать тем, кто разорвет нашу связь, пока не стало слишком поздно.

Комментарий к Такт 2: Растроенный инструмент

“Sora to Kimo no aida ni” -　“Между небом и тобой” известная в Японии песня Миюки Накадзимы.

========== Такт 3: Жесткий плектр ==========

Лето начала моего переходного возраста выдалось необычайно жарким даже для юга Японии. Мой голос постепенно менялся, но это был какой-то недотенор, и стоило мне немного напрячь связки, как из горла вырывался отвратительный хрип. Мама, уже больше десяти лет преподающая вокал, велела мне поберечься и пока что не петь. В ответ на это я заявил, что вообще не намерен возвращаться к вокалу, а планирую продолжить игру на гитаре.

Рин отнеслась к изменениям с пониманием, но стоило ей узнать, что я бросаю петь, как она тут же закатила невероятную истерику, и это был первый раз, когда мы серьезно разругались. Два дня она демонстративно игнорировала меня, но потом попыталась пойти на мировую. Я конечно впустил её в комнату, и мы поговорили, а после вновь уснули вместе. На утро я опять пообещал себе, что это был последний раз. Однако «последний раз» случался снова и снова. Я всеми силами пытался разорвать дистанцию между нами, но стоило мне взглянуть на расстроенное лицо сестры, как моя решимость разбивалась вдребезги.

Однако за два месяца летних каникул Рин тоже испытала на себе неумолимый ход взросления. В какой-то из дней, когда родители уже ушли на работу, мы устроили себе поздний завтрак. Тогда я и заметил, что Рин чем-то сильно расстроена. Её обычно улыбчивое лицо то и дело искажала гримаса.

— Что случилось, Рин? Ты не заболела?

— Нет… — сестра вымученно улыбнулась. — Я в порядке.

— Неправда, — я внимательно поглядел на нее. — Тебя что-то беспокоит? Ты всегда

можешь…

— Ничего я не могу! — неожиданно выкрикнула Рин и со звоном перевернула свою чайную чашку. Содержимое медленно расползалось по скатерти, но никто из нас этого не замечал. Я во все глаза смотрел на Рин, которая дышала как загнанный зверь. В уголках её голубых глаз дрожали непролитые слезы.

— Рин…

— Замолчи! Оставь меня в покое, глупый братец! — голос её надломился, и, с трудом сдерживая рыдания, сестра выбежала из кухни. Я тяжело вздохнул и начал убирать пролитый чай и осколки любимой чашки Рин.

Она просидела в комнате весь день, и я предусмотрительно не докучал ей своей неуклюжей заботой. Было очевидно, что она переживает кризис, сходный с моим собственным. Вот только Рин из рук вон плохо контролировала свои эмоции, и все принимала слишком близко к сердцу. Сейчас ей нужно утешение и дельный совет, но я совершенно не годился для этого. Вечером, когда Рин не спустилась на ужин, мама взяла дело в свои руки и состоялся женский аналог «мужского» разговора.

Следующие пару дней Рин также мало показывалась, но на третий день она как ни в чем не бывало спустилась к завтраку. Внешне она совсем не изменилась, но я всегда остро чувствовал её настроение и мог с точностью сказать, что морально Рин повзрослела. Она стала более скромной и сдержанной, но самое главное — перестала считать нас одним целым. Осознание собственной женственности позволило Рин посмотреть на меня под другим углом. Она поняла, что я уже почти взрослый парень, со своими интересами и потребностями. Поэтому мои еженощные посещения её комнаты постепенно сходили на нет и к началу осенних занятий прекратились совсем.

Сначала я не мог понять в чем дело, но потом до меня дошло — Рин меня стеснялась. Подумать только, моя сестра, всегда бесцеремонно вламывающаяся ко мне в ванную, начала задумываться о личном пространстве! Не то, чтобы это меня не устраивало, однако было чрезвычайно непривычно.

Скоро я понял, что расстояние между нами, к которому я так стремился, становится невыносимым. Моя решимость отдалиться от Рин таяла как снег по весне, и в один прекрасный день я решил проявить инициативу и порепетировать вместе. Это было очень кстати, поскольку я недавно выучил старую балладу, которая идеально подходила к голосу Рин. И вот после занятий я решительным шагом направился к шкафчикам с обувью, где уже мелькнул знакомый белый бант.

— Рин, ты уже домой? — спросил я, невольно повторив ситуацию прошлого июня.

— А, Лен?! — Рин странно вздрогнула и быстро спрятала что-то за спину. — Да…нет, мне нужно кое с кем встретится…по поводу домашней работы, да!

Рин рассмеялась, но я прекрасно понимал, что она что-то скрывает. И это что-то она прятала от меня за спиной.

— Ладно, увидимся позже! — сестра помахала мне рукой и выпорхнула во двор школы.

Я же, выждав некоторое время, отправился следом. В нашей средней школе было лишь одно место, где можно было поговорить без лишних свидетелей, и я не сомневался, что Рин отправилась именно туда. Стараясь не привлекать к себе внимания, я обошел клубный корпус и нырнул в заросли камелии, откуда открывался отличный вид на небольшой запущенный пруд. Затянутая ряской вода отражала вечернее небо, а вокруг полыхал кленовый пожар. Однако мой взгляд был прикован к моей сестре и к какому-то незнакомому старшекласснику напротив нее. Я уже заранее знал, что произойдет между ними, но продолжал цепляться за глупую надежду, что Рин действительно пришла поговорить о домашней работе. Однако сестра с пылающим лицом протянула парню какой-то конверт и быстро поклонилась.

Смотреть дальше не было смысла, но я буквально пригвоздил взглядом адресата письма. Внезапно лицо этого незнакомого типа показалось мне на редкость неприятным, хотя не было никого повода думать о нем таким образом. Он выглядел донельзя смущенным, начал что-то сбивчиво говорить и шагнул к Рин. Внезапная неприязнь переросла в настоящую ненависть, когда он попытался взять сестру за руку. Я скрипнул зубами:

«Рин еще слишком рано встречаться с парнями!»

Я уже был готов оттащить обнаглевшего ухажёра, но тут Рин снова поклонилась и поспешно зашагала прочь, оставив старшеклассника несолоно хлебавши. Я вздохнул с облегчением, но все-таки решил тайно проводить сестру до дома, на случай, если несостоявшийся кавалер решит последовать за ней. В том, что тот тип потенциальный молодой человек моей сестры, у меня не было сомнений.

Всю дорогу до дома, я шел следом за Рин, чувствуя себя заправским сталкером.

«Я просто беспокоюсь о своей сестре, » — убеждал я себя всякий раз, как мне случалось прятаться за ближайший угол. Добравшись до дома, я подождал с полчаса, а после вошел в прихожую.

— Я дома, — пробормотал я, стараясь выглядеть как обычно. Пока я снимал ботинки и

влезал в свои тапочки, из кухни показалась Рин.

— С возвращением, братец! — пропела она, и я не мог не отметить, что в своем розовом фартуке она выглядела очаровательно.

— Разве твоя очередь готовить ужин? — спросил я, стараясь развеять наваждение.

— Ну ты же опоздал, — выговорила мне Рин, обвиняющее ткнув в меня поварешкой. — Хотя ушел из школы раньше меня!

— Прости-прости, заглянул в музыкальный за новыми струнами для гитары, — не моргнув солгал я. — А ты? Разобралась со своей домашней?