– Фу, мерзость, – сморщила носик Защитник.

– Едва вы привыкнете к внутриутробному существованию, как испытаете первую жестокую психологическую травму: мать извергнет вас из тёплого и безопасного своего живота в холодный мир, где придётся научиться дышать, есть и бояться. Но вы по-прежнему будете связаны биологически с матерью, кормящей вас грудью, или с заменяющей её кормилицей – и как новый удар судьбы воспримете отлучение вас от груди… Теперь жестокая злоба на обидчиков уйдёт в подсознание – и выплеснется на окружающих уже в ваши зрелые годы. Затем комплекс Электры сделает вас тайно и страстно влюблённой в отца, а к матери вызовет ревнивую ненависть…

– И вы называете это наказанием, старый ворчун? – округлила глазки Клео. И вдруг улыбнулась. – Столько нового, неизведанного! Настоящий подарок для скверной девчонки!

– Разве? В десять лет вы будете помолвлены, вам выберут юношу старше вас на шесть лет. Вас и не спросят.

Тут оживилась вдруг Защитник. Покачивая длинною ногой в серебряной туфельке на «шпильке», она выговорила раздумчиво:

– Девочку и не спросят? Но ведь это обращённая ситуация абсолютной свободы выбора, а ею наша Клео теоретически обладала в Хеллбурге. Отсюда следует, что…

– Почему обладала? Я и сейчас, Капо, имею в сексе полную свободу выбора. Рано ты меня хоронишь!

Судья предпочёл не напоминать подсудимой, что похороны казнённого убийцы не предусматриваются данной ему инструкцией. Зато постарался показать своё восхищение интеллектом Защитника:

– Вот именно, мадам! Она заведёт любовников, от одного из них, своего слуги, забеременеет, и муж, кастрировав соперника, бросит его на съедение своре голодных псов. Младенец, внебрачное дитя этой связи, будет убит.

– До чего ж зажигает! – воскликнула Клео. Глаза её горели.

– Но и начало их супружеской жизни будет не лучше. Её, подростка, в их первую брачную ночь изнасилует муж, грубый вояка, и ей придётся за четверть века родить ему шестерых детей.

– Не лучше, не лучше… Что вы понимаете в эротике? Это ведь непередаваемо сексуально – кровь плачущей девственницы на белой простыне!

– Кажется, я догадался, кого конкретно вы, господин Судья, имеете в виду, – пробормотал Обвинитель, пряча глаза от ведьмы.

– Ignorantia quandoque consolationem largitur, – буркнул Судья. – Я хотел сказать, что незнание порой утешение дарует, медам и месье.

– Перестаньте говорить непонятно! – взвизгнула ведьма. И вдруг криво улыбнулась. – Впрочем, я же не дура последняя… Поняла. Но если вам известна моя будущая… или всё-таки прошлая… моя новая судьба, не могу ли я услышать о ней? Прошу, хоть в двух словах!

Не покидая кушетки, Клео встала на колени, а ручки сложила перед собою молитвенно. Обвинитель неизвестно почему облизнулся.

– Если в двух словах, то ваши дурные наклонности реализуются и в новой жизни. То есть вы дадите им волю, и… И примете смерть в соответствии с правом и обычаями своей страны.

– О! Я увижу настоящую плаху и палача с топором! Я обдумаю и велю пошить свой наряд, выберу подходящий макияж и, клянусь Пейзаном, именно я буду от начала до конца режиссировать мою казнь. Я услышу, как лезвие топора отделит мою голову от тела, увижу фонтан пенящейся крови, собственной моей крови! Я не премину проверить, может ли отрубленная голова говорить, и, вы уж поверьте, заранее выдумаю, что мне ляпнуть! Ах, это будут невероятные ощущения! Чего будут стоить наши жалкие любовные судороги в сравнении с этим неистовым праздником боли и крови?

Судья подождал, не скажет ли ещё кто чего, и провозгласил со всей возможной торжественностью:

– Приговор вынесен!

И после паузы:

– Желаете ли вы, прекрасная ведьма Клео, подать апелляцию мне, Судье Межмирья?

– Нет! – отчеканила она.

Судья склонил голову. Но тут же и поднял её, услышав, как Защитник тихонько попросила:

– Клео, миленькая, сойди с кушетки, прошу…

– Отстань, Капо! Я приняла как раз подходящую позу.

– Кушетка и без того недешёвая, а теперь наши фетишисты заплатят за неё столько, радость моя, что она одна покроет все твои займы у «Гнусного ростовщика»…

– Ну, только ради тебя…

Осуждённая спустилась с кушетки и снова встала перед нею. Судья прищурился. А Клео произнесла капризно:

– Вот только не бухнусь я на коленки вдругорядь. Ежели на ковре, получится, что я перед вами всеми…

Тут она обратилась в статую из нестерпимо яркого, белого пламени – и исчезла. Остались только горящие, коптя, обрывки платья, их тотчас же потушили тугие струи углекислого газа. Платон, конечно же, постарался. Если и промелькнула в воздухе вонь горелой плоти, её тут же вытеснил смрад пылающей синтетики, а через пару секунд и он развеялся.

Не торопясь, поднялась с кресла Капо, подошла к кушетке, носком серебряной туфельки разбросала очерченные чёрной каймой ошмётки платья – и все увидели на ковре два выжженных следа изящных женских ступней.

– Вот как осталась она с нами, – пробормотал Пастер Роббер, – прекрасная и ужасная Клео. Я почему-то задался вопросом, знала ли бедняжка, кто такая Клеопатра.

Капо показала в улыбке все свои безукоризненные зубы и воскликнула:

– Эти следочки – то, что надо! Цена квартиры теперь утроится. О банкротстве никто и не пикнет. Банкротство, даже заочное – такая противная штука!

Судья откашлялся. Заявил официальным тоном:

– Господин Роббер! От обязанностей Обвинителя вы освобождены, однако именно вам предстоит начать исполнение второй части приговора. К исходу дня Институт пространства и времени должен получить секретный код Клео. Благодарю мадам Капитолину и вас. И позвольте откланяться.

Он поклонился бывшему Обвинителю и поцеловал ручку Капо. Та проворно перехватила его кисть и задержала в своей. Платон тем временем невидимо продезинфицировал Судье губы. Капо защебетала:

– После столь утомительного заседания приглашаю вас, господин Судья, отдохнуть в своём салоне. И тебя, Паст. За счёт заведения, само собой. Мои девочки будут счастливы познакомиться с таким остроумным и знающим мужчиной, как вы, господин Судья. Вы развлечёте нас, дурочек, застольными шутками, а мы, как сумеем, постараемся позабавить вас. На Паста не обращайте внимания: он корчит гримасы, потому что ревнует, противный такой.

Суровое лицо Судьи расплылось в улыбке. Он не выпускал руку Капо. Её кожа показалась ему горячей, с этакой ласковой и влажной упругостью, и неописуемо нежной. Выходит, напрасно покойная ведьма называла бывшую подругу холодной сучкой! Судье представилась фривольная вечеринка вроде той, на которой студентом-скромнягой довелось побывать в Новом Париже: лёгкий синтетический наркотик, заведомо поддельное шампанское в хрустальном бокале, хохочущие юные женщины, их наивное восхищение его интеллектом, топтанье в обнимку под древний фокстрот, иные затеи невинного флирта и, кто знает, финальное уединение с ласковой Капо под незримым присмотром Платона… Размечтался, однако. Вот только так и доступны для него теперь радости жизни – в воображении!

– Милая, милая Капо! – вздохнув, воскликнул он. – Искренне благодарен за ваше чудесное приглашение, да только не позволяет принять его мой статус. Дай бог, не в последний раз видимся.

И вдруг посерьёзнел, представив, какое новое происшествие сможет реально привести его в Хеллбург.

Справка 1. Дела давно минувших дней…

После телепортации на Землю Судью охватил нервный подъём. А оказавшись на привычном, уютно продавленном кресле в маленьком номере недорогой киевской гостиницы, где обитал последние несколько лет, он испытал странное внутреннее преображение. Прошлое возвращалось, вот какая штука. Нет, Судья не помолодел вдруг на четыреста лет, однако воскресли чувства и переживания, охватившие его в сентябре 2068 года, на пике всемирного успеха его сетевых видеолекций о прерафаэлитах.

Снова перед ним вроде как бы бездонная пропасть открылась, однако из нестрашных, куда и заглянуть можно. Снова кураж заставлял выпрямлять плечи и задирать подбородок. Снова его коммуникатор переполнился лайками и ссылками на коменты, снова он просматривал только эти отсортированные электроникой ссылки, потому что со всеми отзывами на заседание в Хеллбурге не успел бы познакомиться и за несколько лет. Сам он, как ни странно, был солидарен с авторами тех негативных откликов, которые указывали на низкий интеллектуальный уровень и кричащее дурновкусие, проявленные местными участниками суда. Что ж, пришлось работать с материалом, предоставленным судьбой.