— Стойте! — в почти звенящей тишине повторяет Гермиона. — Он не виновен. Он никого не убивал. Я знаю это, потому что ночью я была с ним!
Драко разворачивается слишком медленно. Будто время перестало идти со своей привычной скоростью. В его глазах почти животный ужас, и Гермиона не знает, чем именно это вызвано: силой дементоров или её признанием. Он машет головой, посылая ей ментальные приказы молчать. И если бы он мог говорить, не скованный заклятием, он наверняка сейчас заткнул бы её. Но она не слушается. Она снова повторяет:
— Я была с ним прошлой ночью! Он никого не убивал!
На глазах у всех.
Признаться, раскрыть себя, сделать то, чего боялась, наверное, больше собственной смерти и одиночества. Увидеть в толпе взгляды Гарри и Рона и осознать, что потеряла мальчишек навсегда. Вспомнить свою ёмкую фразу: «Они не простят!». Увидеть результат, убедиться в правоте. На секунду остановиться на лице Гарри, хмурящимся и старающимся принять то, что услышал. И тут же выхватить эмоции Рона: разочарование, обида, боль. Рон понимал, что она не хочет встречаться с ним, но осознавал ли он, ради кого Гермиона сделала такой выбор? Сейчас по лицу Рона было понятно: он готов к любой новости, кроме этой. Да и не только он. Преподаватели, сокурсники, студенты с разных факультетов. Они все смотрели так, будто это Гермиону обвиняли сейчас в убийствах магглов.
И в этот миг Гермиона вдруг осознала, что ей абсолютно всё равно, какие эмоции она прочтёт в глазах людей вокруг. За долю секунды ей стали безразличны все их домыслы и кривотолки. Кому какое дело, с кем она провела ночь? Почему мнение мира вокруг так глубоко и так крепко засело в её голове, что она готова была сейчас идти наперекор, возможно, самым большим предрассудкам магической Британии? И только осознав это, Гермиона поняла, что делает всё правильно. Надо собраться с силами, откинуть паническую дрожь в руках, наплевать на мнение окружающих, пусть даже это последние люди на Земле, кому вообще есть до неё дело… И тем не менее ещё громче повторить признание. Ещё увереннее заявить: «Я, Гермиона Грейнджер, оплот и надежда магического мира, героиня войны — любовница Драко Малфоя!»
Подписать себе вердикт, спасая любимого человека. Проститься навсегда со всем, что было дорого, и, возможно, было её судьбой. Ради мнимого шанса уберечь Драко. Принося себя в жертву.
Тело Малфоя скрутила судорога. Если бы он мог сейчас издавать звуки, он завопил бы от нестерпимой боли, прорезающей почти сквозные дыры в коже под магической повязкой. Это было сильнее Круцио. На мгновение в сознание ворвался предсмертный вопль Крэбба, сгорающего в Адском Пламени. Наверное, Винс чувствовал нечто подобное. Но только Драко не мог кричать. Заклинание мракоборцев держало крепче самых сильных затворов. Узник не должен говорить, не должен оправдываться, не должен звать на помощь, вызывая жалость. И даже сейчас, разрываемый смертельной болью, Малфой не смог проронить ни звука.
Последний пункт этого проклятого заклинания был выполнен руками глупой влюблённой девчонки, которая секунду назад пожертвовала всем, что было у неё, ради спасения Пожирателя Смерти. Поступок, достойный Гриффиндора. Достойный Гермионы Грейнджер.
Драко не устоял на ногах, повалившись на каменный пол. Его бил озноб, с каждым ударом сердца посылая новую волну боли. Метка покидала его тело, как болезнь, забирая последние остатки сил. Пропасть пустоты и ощущение полёта. Нет, в этот раз это был даже не полёт. Он падал в омут собственных страхов и предрассудков. Он летел прочь от своего сознания, от своего тела, разделяя душу и плоть, превращаясь в призрака. Вокруг метались образы Лорда, Рудольфуса, Скримджера, Крэбба, тётушка безумно хохотала над ухом. Сотни Круцио за один раз, оставляя только каплю сил, не давая умереть телу. Потому что душа Драко умерла вместе со словами Грейнджер.
Он должен был спасти её, должен был уберечь, должен был не дать произнести эти чёртовы слова.
Он пытается встать, но ноги не слушаются, запутываясь в новом витке магических пут. Авроры накидывают заклинания, будто Малфой сейчас способен вступить в бой. Он снова падает на пол и снова пытается встать.
— Молчи, молчи, молчи!!! — Драко ищет её в толпе, ментально приказывая заткнуться.
Мгновения калейдоскопа перед глазами: голубые вспышки из палочек авроров, Макгонагалл, старающаяся отбить студента, паника и интерес учащихся, безумный хохот Пивса из-под потолка, или это всё ещё Беллатриса в голове у Драко?
Метка покидает его тело.
И за секунду до того, как полностью отключиться и потерять связь с реальностью, за мгновение до наступления полнейшей пустоты и тишины, Драко видит ЕЁ глаза.
Грейнджер отбивается от вспышки Экспелиармуса, отбрасывает палочку и оказывается рядом. Её горящие огнём глаза не дают Малфою поддаться новой волне боли и пустоты. Она пытается закрыть его собой, хватает холодными пальцами и, кажется, одними губами шепчет:
— Я люблю тебя, Драко…
И мир вокруг гаснет, приводя в действие их собственное заклинание, убивающее миры…
====== Визит ======
А потом были суды. Промозглые стены камеры. Надменные лица присяжных и лучший адвокат, какого только мог нанять Люциус Малфой для своего сына. Письма, написанные Грейнджер во время Турнира, помогли ему получить некоторую лояльность, но не снять подозрения полностью. Драко обвиняли в тайной деятельности для Волдеморта, в ношении метки, в сокрытии причастности к рядам Пожирателей Смерти.
— Я не принимал метку, — как простейшее заклинание, заученное в детстве.
Протего для защиты разума от окклюменции во время допроса. От судей, от дементоров. Наверное, только Протего не дало Драко сойти с ума в первые дни в Азкабане. Мрачные стены, вопли из соседних камер, холод и безразличие. И каждый день, будто убеждая себя самого, а не мракоборцев, приходивших на допросы:
— Я не принимал метку.
Они не могли обвинить Малфоя ни в чём больше. Только в попытке доказать его причастность к деятельности Пожирателей. Это развязало бы аврорам руки, давая возможность копнуть глубже, устроить проверку в ненаносимом мэноре, вызвать на допросы Люциуса, лишить семью чистокровных волшебников их привилегий и, возможно, докопаться-таки до истины. Но на деле Драко лишь сильнее стискивал ментальные барьеры, стараясь каждый день находить в себе силы и снова врать. Метки на руке не было. А это означало, что доказать прокурор ничего не мог. Слушание откладывалось на день, на неделю, на месяц… и по началу Драко даже удавалось терпеть. Бестелесные тени дементоров, кружащие около его камеры, пугали больше внешне, нежели морально.
При обыске у Драко отобрали все магические предметы, не обратив внимание на маленькую маггловскую коробочку, странным образом оказавшуюся в кармане чистокровного волшебника. Плеер, который Грейнджер подарила ему в поезде в их последний совместный вечер. Маггловская безделушка, на пленке которой кареглазая, влюблённая девчонка оставила песни о нём. Каждый день Драко вертел его в руках, в надежде услышать снова все те слова, которые она хотела бы сказать ему, но не решалась. И прятала их за словами маггловских песен, записанных на двух сторонах магнитной ленты, будто напоминание о том, что и у слов есть свой предел. И слова когда-то закончатся…
Драко навещала мама. Несколько раз отец смог добиться аудиенции. Но в один из летних дней к нему наведался маг, увидеть которого в стенах Азкабана Драко не смог бы даже под самым сильным из градусов огневиски.
— Ужасно выглядишь, — пробормотал Поттер, присаживаясь на край жёсткой кровати.
— Ты не лучше… — Драко устало откинулся на решётку, закрывающую непроницаемую темноту вокруг тюрьмы. — Что ты хотел?
— Я завтра иду давать показания по твоему делу, — Гарри кашлянул, сбивая прицел палочки и аккуратно восстановил Патронуса. Олень грациозно зашагал по камере, вдоль входа, разгоняя дементоров от Поттера.
— Милый зверёк, — Малфой скептически ухмыльнулся, — не пустишь ко мне?
