К чёрту это всё! Да что они все знают о том, чего на самом деле хочет Гермиона Грейнджер? Особенно в объятиях парня, которого она должна сторониться, но к которому тянет, будто они связаны заклятием?

— Тогда делай то, что хочешь… ты ведь хочешь этого?

— Хочу…

И в этот миг она, набравшись решимости, сама подаётся вперёд, поднимаясь на цыпочки, аккуратно касается его щеки, уголка губ. Замирает на секунду, будто ожидая разрешения. И не давая ему возможности поцеловать её первым, делает это сама.

Её губы такие долгожданные. И каждое её прикосновение от скромного касания к его щеке до поцелуя в губы приносит ощущение блаженства. В этот момент на задний план уходит всё: боль в руке под повязкой, волнение за свою семью, злость на Грейнджер за её поведение с другими парнями. Это всё сейчас совершенно не важно. Важно только то, что здесь и сейчас! Сейчас она с ним, пускай в другое время была с кем-то ещё. Пускай её хочет половина магической Англии — после победы она стала символом. Да что там, пусть её хочет хоть весь мир! Ему плевать! Сейчас она с ним. И Гермиона сама целует его, и что-то шепчет на выдохе, когда он дотрагивается до её шеи. Когда его руки комкают и сминают её форменную рубашку, когда касаются её горячего тела. Движения неуверенные (будто он ждёт разрешения) но до безумия приятные.

Мир вокруг плывёт и улетает. На мгновение в голове Гермионы снова карусель в детском парке и ощущение счастья вокруг. Он не пустой, этот чёртов мир. В нём есть он! Он, чьи губы приносят несказанное наслаждение. Чьи прикосновения не дают возможности остановить всё это безумие. Он, чьи руки сейчас так требовательно и решительно раздевают её. Рубашка трещит на пуговицах, Гермиона не успевает даже толком вдохнуть, не то, что сделать или сказать что-то. И уже через мгновение она сама, набравшись решимости, пропускает ладонь под рубашку Драко, неумело вытягивая из-под ремня брюк. Ладонь холодная, касания обжигают, и, как во сне, вызывают в нём всё то же тугое ощущение. Его затягивают, как пружину, не давая возможности распрямиться. Её грудь под его руками, он ласкает и дразнит её, и вот уже дышать нечем им обоим…

— Стой… — шепчет она невнятно, перехватывая его ладони. — Стой, Малфой! Так нельзя, стой…

Он не сразу понимает, что она говорит. Руки по инерции ищут путь назад, туда, где только что пульсировало её сердце под тонким слоем горячей кожи. Он хватает её губы, пытаясь задушить поцелуем, сделать так, чтобы она заткнулась…

— Стой! — громче говорит она, отталкиваясь от его плечей руками. Глаза горят, волосы растрёпаны, щёки пылают. Пытается застегнуть рубашку, понимает, что не выходит, и кутается в мантию. — Так нельзя… — повторяет она. — Мы ведь правда никто друг другу… Это неправильно!!!

Драко видит за секунду подступающую к глазам панику. Ту самую, которая была с ней в библиотеке. Он не допустит снова всего этого ужаса. Неужели каждый их поцелуй будет оканчиваться этим? Что за бред?

— Грейнджер! — предупреждающе твёрдо говорит он. — Что случилось?

— Малфой, прости, я не… не могу так…

— Как так? Я не зову тебя на войну, я просто хочу тебя.

— Вот именно… Так нельзя!

Он несколько секунд молча дышит, пытаясь понять, что, чёрт возьми, происходит. Что это? Пуританское воспитание? Предрассудки? Другой парень?

— Что случилось, Грейнджер…? — уже рычит он. — Ты только что сама раздевала меня, почему теперь нельзя?

— Я не хочу… так… это должно быть… иначе… «особенно», что ли… — как-то очень невнятно бормочет Гермиона, всё ещё пытаясь справиться с непослушными пуговицами рубашки.

— Уходи, Малфой… Нам и правда нельзя… Ты не мой парень. Ты ведь мне действительно никто. А это неправильно… это ведь должно быть с тем… Ну… Уходи!

Ответ очевиден, он рождается в голове сам собой, но Драко не сразу осознаёт это…

Ни один из ухажеров Грейнджер никогда не обнимал её на людях — она не позволяла. Драко ни разу не видел откровенных сцен или поцелуев, даже с мерзким Уизли… Никто не был с ней так близко, как был только что Драко… Никто!

И неуверенные её жесты. И то, как она робко целовала его.

— Я у тебя что, первый? — как-то хрипло спрашивает Драко, ещё не до конца веря в это.

— Угу, — Гермиона кивает, пряча раскрасневшиеся щёки в складках одежды и пытаясь запахнуть мантию, укрывая от него то, что только что пренадлежало всецело ему. — Уходи, Малфой!

====== Вопреки всему ======

«Он сейчас уйдёт. Засмеется ей в лицо, громко и зло. И уйдёт к своим друзьям. Потому что должен уйти. Потому что они друг другу никто и только что чуть не совершили страшную ошибку. Потому что гриффиндорская староста и Героиня войны мгновение назад чуть не отдалась врагу — Слизеринскому Принцу, сыну Пожирателя Смерти, бывшему приспешнику Волдеморта.

А потом она прогнала его. Отвергла и сказала, чтобы он уходил. Малфой не стерпит такого унижения и уйдёт. А завтра снова будет презренно глядеть на неё. И снова называть «грязнокровкой», потому что никто не имеет право отвергать Малфоя».

Гермиона сильнее запахнула мантию и попятилась назад. Упёрлась в стену, почувствовав позвонками острые грани каменной кладки.

— Что я делаю? — мысли путались, превращаясь в ещё более несуразные образы.

Она целовалась с Малфоем. Он обнимал и ласкал её и Гермионе это нравилось. Это ведь настоящее безумие! Ни в одном из жутких снов не привидится такое. И она отвечала на поцелуй и на его ласку.

Такого не было ни разу. Ни с одним парнем. Никогда. И не должно было быть до свадьбы: Гермиона ведь так планировала. Потому что страсть — это то, что можно контролировать. Потому что всегда надо мыслить головой, а потом уже всем остальным.

Но мыслей не было.

Были только отголоски нежности на губах и осознание того, что она только что отвергла Малфоя.

Потому что нельзя слепо отдаться эмоциям, как бы не хотелось. Она всегда так поступала. Она смогла остановить это сумасшествие. Смогла отказать. И пускай она снова одна. Пускай жуткое, паническое одиночество вползает в сердце. Пускай к привычному одиночеству добавляется боль утраты, потому что сейчас Малфой уйдёт. Зло засмеётся ей в лицо и уйдёт…

Драко не ушел. Он будто превратился в каменную горгулью, наподобие той, что на входе в кабинет директора.

Он у неё первый. Первый и единственный её парень.

Она не кокетничает с другими. И никогда на самом деле не давала повода для ревности. Это все лишь в его голове. Грейнджер не подпускала никого из своих кавалеров ближе, чем на рукопожатие и дружеские обнимашки. Целовать её, ласкать, оставаться наедине — близость, которую она позволила только Малфою.

Прозрение вызывает неожиданно странное чувство, Драко даже не совсем понимает, что это — гордость? Осознание своей всесильности? Триумф?

Драко привык быть уникальным. Он всегда знал: все Малфои неподражаемы, а он — наследник древнего рода. Единственный и оттого ещё более выдающийся. Но он никогда не делал ничего, чтобы быть «избранным». Этот статус шёл по умолчанию, давался с рождением и не требовал доказательств. Он был особенным для многих девчонок, с которыми встречался или просто спал. Но ни одна из них не затрагивала его гордость, ведь встречаться с Малфоем — это априори привилегия! Действительно ли все они хотели Драко на самом деле или же просто жаждали стать частью его популярного мира?

Сейчас, первый раз в жизни Драко чувствовал свою уникальность в глазах девушки, которой было плевать на все привилегии, достающиеся бонусом к громкой фамилии. Грейнджер был по-настоящему безразличен его врождённый титул «избранного», мало того, она отрицала и нивелировала этот его статус. Она была с ним вовсе не из-за его фамилии. Ей был важен он сам.

И это окрыляло Драко с невероятной силой!

Гермиона Грейнджер — гриффиндорская недотрога, не позволившая двоим своим боевым друзьям развязать руки, даже находясь с ними наедине в лесу, в полуметре от гибели. Она ждала «уникального», «избранного». И этим избранным стал Драко Малфой, просто потому что был для неё особенным. Не по праву крови — ей плевать на кровь. Но ведь что-то заставило её отдаться эмоциям и только в последний момент, включив свой драгоценный мозг, не позволить ему овладеть ей…