Откровенность за откровенность, Грейнджер. Драко покачал головой, отгоняя желание рассказать ей правду о метке, о фолианте, о том, как мучают кошмары. О том, как молчит отец и плачет ночами мать. О том, что находиться дома можно всего несколько дней, после чего приходит Страх. О том, как в прошлом году он засыпал на Рождество в своей постели и слышал из подземелий дома доносящиеся вопли пленных, с которыми не справлялось даже Силенцио. О том, что в каждой новости Ежедневного Пророка он судорожно ищет свою фамилию, опасаясь новых разбирательств и судов.

Но говорить было нельзя! Никому и никогда. Это то, что останется с ним. Останется его прошлым, и, дай Мерлин, Малфой справится со всем этим дерьмом в будущем! А ты, Грейнджер, поможешь в этом.

— Я не хотел, — почти шёпотом проговорил Драко, в упор глядя на Гермиону.

Она смотрела на него ошеломлённо, кажется, даже не моргала. В первый раз в жизни она слышала от Малфоя что-то откровенное. Сначала рассказ про отца, теперь это. Мерзкий Хорёк с каждой минутой обретал лицо, постепенно более походящее на лицо человека.

— Я не хотел ранить тебя, Грейнджер. Убить — да, ранить — нет!

В мыслях Драко в этот момент властный голос ещё здорового отца громко произнес: «Ты должен презирать грязнокровок!». Драко мотнул головой, прогоняя видение, пытаясь осознать, что сейчас происходит здесь, а не где-то в его памяти давным-давно. Постарался сморгнуть иллюзию и увидел удивлённое лицо Гермионы. Она смотрела решительно, будто готова была услышать новую откровенность.

Она ждала, что Драко скажет и сделает дальше. А ему было так невыносимо понимать, то, чего его всю жизнь учили стыдиться, что презренно и омерзительно, и зовётся «грязной кровью», течёт по венам такой настоящей и такой открытой Грейнджер.

— Как же легко застать тебя врасплох, — пробормотал он, — как вас не грохнули с такой слабой защитой?

— Нам повезло…

Он стоит слишком близко. Поэтому после того, что он сказал и как он это сказал, правильным поступком было бы убежать и больше никогда не оказываться с ним рядом в одном помещении. Но уходить не хотелось. Ведь там, где не было Малфоя сейчас её ждало привычное одиночество. А здесь были его тепло и его запах, заполняя, похоже, всю библиотечную секцию. В какой-то момент ей просто стало тяжело дышать: воздуха вокруг почти не осталось, остался только жар, исходящий от него.

Драко поднял руку, убирая прядь волос, прикрывающую рану на виске Гермионы, провёл пальцами вокруг свежей, едва запёкшейся крови. «Грязная» кровь на виске Грейнджер. Кровь, которая наполняла её тело изнутри, заставляла жить. Презренная кровь маггла. На вид она ничем не отличалась от обычной крови, которую Малфой видел так часто за последнее время. Он даже привык. Но именно вид крови Грейнджер приводил его в исступление. Он просто должен оставить Гермиону. Просто должен уйти сейчас в свою спальню, и плевать на её кровь и на то, что Драко сам ранил её. Он должен. Но он не хочет этого.

Гермиона слегка отстранилась, прищуриваясь от неприятных ощущений на коже.

— Я не хотел, — повторил Драко, снова касаясь её виска. Аккуратно провёл пальцами по скуле, остановился у подбородка, приподнимая к себе её лицо. Если сейчас в глазах снова окажется эта чертова пустота, он будет вынужден действительно убить её.

— Посмотри на меня, Грейнджер! — его голос звучит, как гром, отражаясь от стен и стеллажей библиотеки. И он сам не верит в то, что это его голос. А ещё не верит в то, что собирается сейчас сделать.

====== По ту сторону баррикад ======

Открывать глаза страшно. Ведь, открыв глаза, Гермиона вновь удостовериться в том, что прикосновения, которые только что дарили столько тепла и надежды, на самом деле вправду были прикосновениями самого злейшего врага. Драко Малфоя. Человека, который каждый день их знакомства пытался помешать и разрушить все планы. И если б было возможно олицетворить её страх — у него было бы лицо Малфоя. Потому что он все годы был рядом, был частью мира «по ту сторону баррикад», но ходил с ней по одной школе, учился магии у тех же профессоров, обедал в Большом Зале, танцевал на Рождественских балах. Он все годы знал, что Тёмный Лорд воскрес. Он знал, где скрываются Пожиратели Смерти. Пытался разрушить мир, за который сражались они с друзьями… и при этом постоянно был рядом с ними.

Волдеморт существовал там: где-то далеко в огромном мире, в котором помимо Британии есть множество стран. Там можно укрыться, туда пока не добралась война. Но каждую осень Гермиона стремилась в Хогвартс, как в убежище, стараясь скрыться от ответственности, тяжёлым грузом свалившимся на её плечи, и встречала здесь жестокого Малфоя, как напоминание о том, что нет в мире места, где она может скрыться от своего страха.

Гермиона мечтала победить. Победить зло. Победить Волдеморта, Пожирателей Смерти, Малфоя. Победить свой страх.

И её страх сейчас был слишком близко. Потому что прикосновения к лицу не могли быть более нежными. Потому что парень, который стоял сейчас рядом с ней, который только что признался, что не хотел причинить ей боль, не мог быть Драко Малфоем. Потому что Драко Малфой всегда причинял ей боль. Потому что был «по ту сторону баррикад». Потому что был Малфоем.

Окажись кем-то другим. Стань Роном, Дином, да хоть Филчем — и черт бы с ним. Не будь больше Малфоем. Не будь Страхом… потому что она устала бояться. Потому что твои слова и твои прикосновения не причиняют боль, а вопреки, дарят надежду. Она не хочет больше бояться. Она хочет, чтобы ты продолжал прикасаться к ней, обнимать как несколько дней назад. Ведь в твоих объятьях нет места боли…

— Посмотри на меня! — полупросьба-полуприказ.

Его голос звучит требовательно, Драко действительно не хочет ждать, не хочет оттягивать миг, который, возможно, станет сейчас фатальным.

И в тот момент, когда Гермиона решается посмотреть на него, когда рушится в её воображении иллюзия придуманного только что «хорошего Малфоя», когда в лёгких снова появляется место для вдоха чистого воздуха; в этот момент Драко видит бушующий огонь в её глазах.

Терпению приходит конец. В этом пыльном, пустом, тёмном зале библиотеки нет места для его сомнений и её страха. Здесь нет места их одиночеству. И пускай они всего лишь спасаются от внешнего мира, сооружая хрупкую иллюзию. Но как же сладка эта иллюзия!

Её губы на вкус совершенно особенные. Но у него нет желания понимать, что именно это за вкус. Лишь одно сейчас действительно важно — она! Он жадно впивается в губы, будто дементор, в попытке вытянуть из неё все жизненные силы. Гермиона не сопротивляется, отдавая всё то, чего он так жаждет. Все свои эмоции до последней. А на место уходящему гневу, страху, одиночеству приходит ощущение защищённости. Почему-то ей очень спокойно и легко. И голова кружится вовсе не от усталости.

Будто в детстве на карусели в парке: пролетая мимо улыбающихся родителей, которые машут ей и смеются. И она смеётся беззаботно и легко. А деревянные лошадки несут по кругу то вверх, то вниз. И в этом мире нет Волдеморта. Нет войны. Нет умирающих друзей. Нет страха за Гарри и обиды на Рона. В этом мире есть только она — маленькая и счастливая девочка на карусели — и он, Малфой, который дарил ей эту странную сказку.

Драко приподнимает Гермиону, усаживая на столешницу. Его руки нетерпеливо блуждают по спине и бёдрам. Сердце стучит с бешеной, невероятной скоростью, как будто они бегут спринт. Он прижимает её к себе, чувствуя, как сдавленно девушка дышит. Все, с кем Драко был до этого, все его любовницы — все они были лучше или хуже. Ни одна из них не была особенной. Грейнджер не умеет того, что вытворяют многие девушки, ей далеко до Дафны, она никогда не сможет состязаться с Пэнси. Но только от чего-то именно её руки на его шее вызывают мурашки, только её губы целуют так, что хочется кричать…

====== Нокс ======

В один миг мир вокруг гаснет. Они не сразу понимают, что произошло, и первым вариантом приходит на ум, что они ослепли. Гермиона отстраняется, пытаясь увидеть хоть что-то вокруг, руки испуганно шарят в темноте.