Мужу я не звонила. Через два дня он позвонил сам и попросил встретиться.
– Я не хочу тебя видеть, – ответ был естественен.
– Мне нужно тебе все объяснить, – настойчиво сказал он.
– Не хочу объяснений.
– Хорошо, извини. Да, так получилось, но и ты должна понять, это жизнь. Ты успокоишься, все придет в норму, и мы будем опять вместе, – он нес какую-то чушь, которую я плохо улавливала. Все, что услышала: «Это жизнь». Объяснение так себе. Какая-то хреновая жизнь получается.
– Зачем тебе это?! – я его не понимала.
– Не хочу с тобой разводиться.
– Назови одну причину, по которой мы должны быть вместе.
Дима замялся.
– Вот и я не знаю.
– Ты все равно не сможешь без меня, – это была его устойчивая позиция, которую он вдалбливал зачем-то мне в голову все время.
– Да ладно, я морально уже много лет без тебя, ничего, жива еще. Знаешь, отчего я плачу?
– Ну, – протянул Дима, пытаясь построить список обид.
– Не напрягайся, – я не дала ему высказаться. – Я плачу от того, что мне нечего сказать тебе. Мне пришлось вычеркнуть тебя из своей жизни, это сложно, но у меня вроде получается, – я отключила телефон, осознавая, что продолжать разговор нет смысла.
Вместе с мужем я вычеркнула и себя. Я не жила, я присутствовала при жизни. Со мной была лучшая подруга – подушка, которая за это время оказалась стойким оловянным солдатом. Она молча сглатывала мои слезы и сопли, пряча их в силиконе. Бессонница, прописавшись в изголовье, не давала сомкнуть глаз. Она подло засовывала в мою голову мысли, которые роились там, выстраиваясь в цепочки монологов, мешая мне жить. Монологи утомляют. Меня мутило.
Одиночество, распаковав чемоданы в моей комнате, смеялось надо мной. Мы любим утопать в иллюзиях, обвешивая людей ролями, требуя, чтоб никто не отходил от сценария, включаясь в игру сами. Но как только кто-то делает перерыв, снимая маски, уходя в буфет за коньяком, все тут же разлетается на куски, и мы не знаем, что делать нам с нашей ролью.
– Дочь, пошли есть, – как по часам три раза в день мама заглядывает в комнату.
– Потом, – отвечаю я.
– Когда потом? На кого ты стала похожа, молодая девка превратилась в мешок с костями. Опомнишься – поздно будет, – мама шла в нападение, чтоб вернуть меня к жизни, но жить хотелось все меньше.
За окнами включился весенний город. Я не успела заметить смену сезона. Город еще простуженный. Все краски выключены. Он кашляет и периодически плачет. Город, где твои мечты сбываются у других.
Я очнулась. Неужели я спала? Да, минут сорок, судя по съехавшей вперед стрелке часов. Шатаясь, побрела в ванную. Тело сотрясала мелкая противная дрожь, которая была постоянно. Нужно смыть ее. Горячей водой. Помогает на полчаса. Я смотрела на себя из зеркала. Еще недавно красивая, сейчас нет. Окончательно превратилась в старуху. Тридцать с хвостом спорный возраст – ты можешь выглядеть на двадцать, но при малейшем сбое – сразу набрасываешь пару десятков.
В комнате пиликнул мобильный. Когда привыкаешь к внутреннему диалогу, внешняя реальность начинает напрягать. Накинув халат на голое тело, я вышла из ванны. Сообщение от Лики: «Подруга, я вернулась! Лечу из аэропорта к тебе, через пятнадцать минут буду!»
Я съежилась, представив, как бурный фонтан эмоций, полученных за границей, выльется на меня и точно собьет с ног.
– Ты где, – тихо спросила я. Решила не писать, не люблю.
– Я почти у тебя во дворе, пять сек.
Я подошла к окну, ее машины там не было. Да, именно так, Лика приехала туда, где я жила с Димой. Она отсутствовала долгое время и была не в курсе произошедших здесь событий. Я несколько раз порывалась отправить ей сообщение, но давиться слюной, чтоб сжать все в формат из семидесяти букв, не хотела.
– Дорогая, а в каком ты дворе? – задала я глупый вопрос, на который знала ответ.
– Ну как, у тебя, – в ее голосе послышалось недоумение.
– Я у мамы. Уже три месяца.
Короткая пауза прервалась возгласом негодования:
– Ни на секунду нельзя оставить! Жди! – она отключила телефон. Я посмотрела на темный дисплей и пошла в ванную. Надо смыть мерзкую дрожь. Мешает.
Говорят, красивые девочки выбирают себе некрасивых подружек. Мы были красивы обе, по чьей-то субъективной оценке, но я всегда была в ее тени. Меня это не напрягало, так как первые позиции откровенно пугали. Лика была активной, я нет.
С третьего класса мы вместе занимались танцами. Она в первых рядах, я на задворках, но и это не мешало нам дружить. Подобное тянется к подобному? Нет. Мы были полной противоположностью.
После окончания школы Лика продолжила путь танцовщицы и поступила в институт культуры. Мой же папа затребовал более серьезной профессии для своей единственной любимой дочери. И я пять лет грызла экономику международных отношений, в которой ни черта не понимала.
Дверь распахнулась, ударившись о стену. В коридоре послышались громкие шаги Лики, а за ними тихие шаркающие моей мамы. Вероятно, встретились в подъезде. Я сжалась. Пропускать через мясорубку подробности. Нет, не готова.
– Боже, что с тобой? – Лика влетела в комнату и замерла возле дивана. – Что с ней? – теперь она обратилась к маме.
– Я же тебе говорила, что довела она себя. Из дома уже третий месяц не выходит. Сил моих нет, может, ты хоть ей втолкуешь, что мир клином на Димке не сошелся?
Мама пошла на кухню разбирать пакеты. Я полусидела, укутавшись в плед.
– Ау! – Лика провела рукой перед моим лицом, так, как врачи проверяют степень сознания человека. – Я приехала, твоя лучшая подруга. И ты могла бы поднять свой истощавший зад, чтобы обнять меня.
Честно, не хотелось. Да, я соскучилась по ней, но мы всегда были в разных моральных весовых категориях, сейчас же разница стала в миллион раз больше. Это из разряда, когда ты вдруг стал калекой, а здоровый друг сидит у тебя в палате и пытается тебя подбодрить. Откинув все-таки плед, я встала с дивана и открыла объятия.
– Лика, я очень рада, прости, мозг не варит, – сбросила с себя ответственность и, прижав ее к себе, чмокнула в щеку.
– Я думаю, сидеть тут сиднем не только мозг варить перестанет, вся скоро задубеешь. Устроила тут экранизацию сказки «Спящая красавица», еще б гномов наняла. Быстро одевайся, поедем по делам, – скомандовала она и направилась на кухню.
– Ну, бегом! – не оборачиваясь, бросила она мне. – Никакие отговорки не принимаются. «Сидит тут как бабка старая», – последние слова она говорила уже маме, которая шелестела на кухне пакетами, доставая из них продукты.
– Вот, вот, – вторила ей моя родительница. – Я ей то же самое говорю. Сходила бы куда, развеялась. Так не слушает. Уткнется носом в подушку и ревет.
– Из-за чего реветь?! – нарочито громко сказала Лика. – Прям-таки принц. Я сто раз тебе говорила – тюфяк твой Дима и недоумок. Такую бабу потерять.
Я сжалась еще больше, накинув на голову плед. Когда человек никогда не испытывал трагедии больше, чем разорванные на банкете чулки, объяснять, что тебе нечем дышать, глупо.
– Пока ты тут сидишь, – Лика подошла к дивану. – Там всех принцев разберут.
Встав с дивана, иду на кухню за чаем в надежде поменять тему. Я люблю Лику. Она очень близка. Мы многое прошли, но даже перед ней прячу свою уязвимость. Стыдно. Стыдно осознавать себя побежденной. Признавать прилюдно – больно.
– Лик, я не хочу никуда идти, – выношу две кружки чая. Керамика обжигает руки. – И принц точно мне не нужен. Как-то разочаровалась я в них.
– Вот, началась классическая фаза ненависти ко всему мужскому населению. Ты забыла свое лояльное отношение к ним. Кто первый всегда их защищал и кричал, какие они классные, просто надо подход к ним знать. А?
Я молчала. Лика подошла ко мне, взяла за руку и подвела к гардеробу.
– Одевайся, – спокойно сказала она. – Просто пойми, в жизни могут происходить разные вещи – хорошие и плохие. Со всем можно справиться. Ты сама сейчас загоняешь себя в угол. Почему так происходит? Плохо, верю, но еще жалость. Так? – я утвердительно кивнула. – Ты сложила лапы как дохлая муха и жалеешь себя со всех сторон, рисуя картины, как придет Дима, увидит, как ты мучаешься, и спасет. Хуже делаешь только себе. Ему плевать. А ты дохнешь. Сколько ты собираешься киснуть? Пока все не сгниет вокруг. Варь, ты у себя одна. И это твоя жизнь, а она, поверь, очень короткая, чтоб тратить ее на скорбь по ушедшей любви. Собирайся, прогуляемся. Я очень соскучилась, думаю, ничего не отпадет от тебя, если посидишь час в кафе, – она встала и пошла попрощаться с мамой.
