Я умерла, может, в коме или сплю, не знаю. Все, что помню, – резкая боль, затем меня начало покидать сознание, в ушах появился шум, перед глазами полетели цветные мотыльки… а дальше… а дальше – как будто на голову накинули ватное одеяло…

Шестнадцатиэтажный дом располагался в самом центре города. Старший следователь майор Олег Николаевич Кротов вышел из машины и осмотрелся. Накануне опять поступил звонок от соседей с жалобой на неадекватное поведение и крики, которые всю ночь доносились из тридцать третьей квартиры. Семья состояла на учете не только в полиции, но и во всех социальных службах. Они грозили лишить родительских прав маму, постоянно давая отсрочки, в надеже, что что-то изменится.

Кротов подошел к обшарпанной двери и нажал на звонок. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь приоткрылась буквально на пятнадцать сантиметров, сдерживаемая толстой, цвета меди, цепью. В просвете показалось искаженное алкоголем лицо девушки с растрепанными длинными волосами. Опухшие глаза, обрамленные темными кругами с проступающей одутловатостью.

– Вы кто? – сказала она, и запах перегара пополз по подъезду.

– Следственный отдел, майор Кротов, – он ловко раскрыл маленькую книжечку и поднес ее к Таниным глазам. Несколько минут она наводила фокус, пытаясь разобрать буквы, затем молча щелкнула цепью, открыв дверь полностью. Девушка отшатнулась к стене, которая как раз и удержала ее от падения, давая возможность зайти следователю. Таня прошла за ним, села на диван и указала рукой на свободный стул напротив. Кротов сел, открыл папку и достал ручку.

– Опять шумим? – он с укором посмотрел на нее.

Сколько раз Таня слышала этот вопрос, предложения одуматься и угрозы, но все это пролетало мимо пропитанного алкоголем мозга. Ее жизнь состояла из двух важных моментов – где взять бутылку и как избежать побоев от сожителя, когда в бутылке заканчивалась жидкость. Под раздачу попадал и ее сын Савелий. Восьмилетний мальчик с опытом взрослого человека был похож на волчонка. На мир он смотрел с опаской, постоянно ожидая удара не только в спину. Вера в людей таяла все больше. Но, как ни странно, он очень любил свою мать. Отчима же он ненавидел.

Таня была молода. Цепочка ее жизни сделала не совсем удачную петлю, приведя к такому финалу. Именно финалу, потому как перспективы были туманные. Девушкой назвать ее было трудно. Выпитое количество алкоголя смыло все признаки натурального возраста, накинув сверху несколько десятков. Почему так происходит? Слабохарактерность или нежелание управлять своей жизнью. А может, гены?

Семья Тани находилась примерно в таком же социальном пласте и, кажется, дочка просто перетягивала нити судьбы дальше, сохраняя традиции. Отчим Тани выпивал не меньше ее мужа и изрядно колотил приемную дочь. Ее мать плакала от беспомощности и от постоянных оплеух, запивая свои беды алкоголем. В сорок она умерла от цирроза, который сожрал ее за несколько недель.

Таня повторяла сценарий матери один в один. Даже ремонт в квартире сохранил то убожество и плесень в углах. Ребенок был рожден по причине отсутствия денег на аборт, так же началась и жизнь Тани, когда мама не смогла наскрести нужную сумму, чтоб выдрать из брюха дочь.

– Вы понимаете, что у вас заберут ребенка и вы останетесь ни с чем? – осознавая абсурдность сказанного, Кротов продолжил делать плановый нагоняй, заполняя протокол.

Таня понимала, но сделать ничего не могла.

– Варвара, ваша соседка, общалась с вашим сыном и забирала к себе ночевать. Что можете сказать на это? – следователь подождал, пока вопрос достигнет адресата.

– Они типа дружили, – Татьяна вынырнула из привычного тумана.

Этажом ниже проживала Варя, которая каждую ночь через стенку вынужденно прослушивала бесконечный поток ругани и была в курсе всех событий. Мальчика было жалко. Спасаясь от безумного отчима, он часто убегал из дома и бродил сутками по городу, изучая дальние районы. Затем его находила полиция или чувство голода толкало домой.

Во время очередной попытки к бегству мальчик столкнулся с соседкой в подъезде, стоя в домашних штанах и тапочках в ноябре месяце. Варя забрала его к себе. Успокоила, накормила, обнадежила стандартной фразой: «Все будет хорошо», хотя сама не верила в это. С этого момента началась их дружба или скорее опекунство взрослой женщины, которой двигала жалость к этому ребенку. Савелий регулярно стал убегать к ней пережидать бури.

Пять дней в неделю он проводил в интернате. Так было удобней и Тане, и Игорю, ее сожителю. Было ли так удобно Саве, никто не спрашивал. В субботу утром он проснулся дома в надежде посмотреть телевизор, к которому не было доступа в будни. Все было ничего, пока отчим, изрядно набравшись, не решил начать воспитывать блудного сына. Фраза: «Пожалуйста, не надо, мне больно!» сотрясала всю ночь стены, за которыми содрогалась старая соседка, названивая в полицию. Под утро Сава вырвался из дома и убежал в интернат. Вари не было.

Она уже несколько дней в больнице, в коме. Была потасовка в ее квартире, подозреваемый – Константин Белов, который был тогда с ней. Информации кроме его показаний нет, а несостыковки есть. Белов все валит на мужа пострадавшей, но Воронцова Дмитрия нет в стране и у него алиби. Варя без сознания, сказать ничего не может. Кротова регулярно вызывает начальство на ковер с требованием закрыть дело.

– Скажите, Татьяна, – он сменил тему, – Савелий был у Варвары Викторовны в день происшествия?

– Нет, не был. Варя вообще последнее время тут редко появлялась, почему – не знаю, – она опередила вопрос майора.

– В тот день что вы слышали?

– Ничего, кроме крика, – с трудом разжевывая слова, продолжила она. – Мы вышли с мужем в подъезд. Варя лежала в дверном проеме, рядом с ней был ее хахаль, все.

– Хахаль, – буркнул себе под нос Кротов и что-то опять записал в блокнот. – Когда последний раз видели Воронцова Дмитрия?

– Давно видела. Он несколько недель назад с чемоданами стоял возле подъезда, такси ждал, я как раз есть готовила, в окно и посмотрела. Больше не видела.

Кротов заполнил последнюю графу, закрыл папку и направился к выходу.

– Странные люди, ей богу, кто им только право детей дает рожать, – пыхтел он себе под нос, пока спускался по ступенькам. Проходя мимо квартиры пострадавшей, он притормозил.

– Алло, Симулякин, что по Воронцовой?

– В крови обнаружены барбитураты и оксибутират натрия, – раздался голос доктора

– Она поэтому в кому впала?

– Да.

– Хорошо, на связи, отбой, – Кротов отключил телефон. – Бред, – тихо выругался он и поехал в отделение.

Когда я открыла глаза, передо мной была комната, похожая на больничную палату. Светлая, просторная. Я осмотрелась по сторонам. В затылке мерзко ныло.

– Ау, тут кто-то есть? – тихо спросила и прислушалась. Интуитивно почувствовав чье-то присутствие, я повернулась. Ко мне шел молодой парень. Светлые, почти прозрачные глаза, рубашка в клетку, тертые джинсы, ниже кеды, шнурки небрежно заправлены вовнутрь. «Странный вид для врача», – подумала я, продолжая его рассматривать.

– Вставай, пошли, – он кивнул в сторону длинного коридора. Я встала и пошла за ним, рассматривая странное заведение. По обеим сторонам стен просвечивали огромные в пол окна. Холодные стекла угнетающе давили своей мощью. Я подошла ближе, прозрачные издалека, непроглядные вблизи. Плотный молочный туман, ни больше.

– Куда мы идем? Где я? И кто вы? – я остановилась.

– Ты не волнуйся, сейчас все поймешь. Заходи, – он указал рукой на дверь, которая бесшумно отъехала в сторону. Я прошла вперед и оказалась в небольшой, такой же светлой, как и все тут, не знаю, правда, где, комнате.

Широкая современная софа, на ней небрежно накинут белый вязаный плед, на полу мягкий белый ковер овальной формы. Окно во всю стену. В углу небольшой стол с кипой бумаг на нем. На стене большой экран. В стене небольшая ниша, по звуку льющейся воды я поняла, что это, скорее всего, кухня.