И вот, стоило ему заполучить этого мальчишку — и он как будто с ума сошёл. Целых полгода ходил, пялился на него, но даже и не думал покупать… И вдруг как закоротило, словно вместе с тем чёртовым стартером в монорельсе в Дженсене тоже что-то замкнуло: он понял, что хочет этого парня себе, хочет и всё. Он поэтому и отказался поужинать с Генри, что уже воображал, как будет с оттяжкой припечатывать ладонью тугую задницу своего нового приобретения, толкаясь на всю глубину, и одна только эта мысль переполняла его возбуждением и восторгом. Дженсен не привык так чувствовать, не привык к таким внезапным, сильным и безрассудным желаниям. И так странно, что они проснулись в нём в тот момент, когда он увидел исполосованную электрокнутом спину Джареда и подумал, что парня надо срочно спасать…
Славно же он его спас, ничего не скажешь — из огня да в полымя. Это была та же самая жестокость и то же самое безрассудство, которыми отличался Морган, и которые Дженсен ненавидел в людях больше всего. Он давно говорил отцу — в те редкие дни, когда отец был расположен его слушать, — что принятие закона об улучшении условий содержания рабов, и, главное, введение санкций за жестокое обращение с ними, пошло бы на пользу всем: и рабам, и хозяевам, которые престали бы в порыве раздражения портить собственное ценное имущество. Жизнь на Элое стоила дорого, и все это знали — на словах, а когда доходило до дела, то чуть что, сразу хватались за кнут. И по мнению Дженсена, это никуда не годилось.
Генри смеялся над ним и называл гуманистом. Дженсен ничего смешного тут не видел — он действительно считал жизнь великой ценностью. Он был одним из немногих в мире, состоящем из хрома, металлопластика и оптоволокна, кто видел, как рождается и расцветает жизнь.
Поэтому к тому времени, когда Джаред наконец добрёл до его кабинета, Дженсен уже опомнился. Смущение и немногословность Джареда укрепили его в новом намерении. Надо дать парню время — пусть поживёт, попривыкнет, и к Дженсену, и к обстановке, ведь теперь это его новый дом. Когда он ушёл, Дженсен снова вызвал Мэлвина, отчитал за то, что не ввёл вовремя биометрику Джареда в систему, и велел как следует подготовить его комнату — вернее, комнаты, потом что в гостевом корпусе их было две, не считая душевой. Дженсен был более чем уверен, что вот так — в двух комнатах, с личной ванной и уборной, в отдельном помещении — Джаред никогда в жизни не жил. Это должно огорошить его не меньше, чем внезапная перемена места и хозяина. Когда у человека всю жизнь нет личного пространства, а потом оно вдруг появляется, да ещё столько сразу, да ещё со всеми удобствами — это не только радует, но и сбивает с толку. Пусть привыкнет.
Напоследок Дженсен распорядился, чтобы Джареду принесли поесть в его новое жилище, потом посмотрел на часы, увидел, сколько времени, и с чистой совестью отправился спать.
На следующее утро ему никуда не надо было спешить, и это вышло очень кстати. Он оделся, позавтракал, просмотрел сводку новостей, ответил на пару писем, позвонил отцу и, покончив с привычными утренними делами, спустился вниз, к гаражам. Там уже вовсю гудело, шумело и стучало — похоже, Джаред с энтузиазмом осваивался на новом рабочем месте.
Дженсен был готов к тому, что увидит, и всё же было безумно странно лицезреть эту рослую, красивую фигуру в неизменных джинсах и майке в своём собственном гараже, в своём собственном владении. Восемнадцать монорельсов стояли в ряд, поблескивая на свету, и Джаред, увлечённо ковырявший гаечным ключом один из них, был завершением этой картины: ещё один превосходный экспонат, который Дженсен, как большой ценитель красивых вещей, приобрёл и добавил к своей коллекции.
Он слегка улыбнулся этой мысли, чувствуя, что окончательно успокаивается. Этот садист Морган больше не будет полосовать парню спину — вот что самое главное. Здесь Джаред будет в безопасности. Дженсен его всё-таки спас.
— Вижу, ты уже адаптировался, — сказал Дженсен, подходя ближе.
Джаред вскинулся, так, что чёлка упала на глаза — и подарил ему ту самую сияющую улыбку, от которой у Дженсена каждый раз ёкало сердце. Ну наконец-то.
— Тут у вас полно работы, — радостно сказал Джаред, и вправду выглядя таким довольным, что прямо хоть сейчас снимай пропагандистский ролик для Инкубатора. «Государство вас любит! Государство дарует вам жизнь и трудовое будущее! Вы будете счастливы!»
— Ну ты не хватайся за всё сразу, — посмеиваясь, осадил его Дженсен. — Времени у тебя полно, но я бы предпочёл, чтобы ты сперва посмотрел мой «полонез-12». Он вроде бы в самом приличном состоянии из всех, я бы хотел ещё на нём поездить, если получится.
— У вас есть «полонез»? Двенадцатого года?!
В голосе Джареда звучал такой восторг, будто Дженсен ему этот «полонез» собирался подарить. Это было очень хорошо, что он так воодушевился. Дженсен повёл его знакомить с «полонезом», а заодно и с остальной своей коллекцией.
Они проговорили больше часа. Дженсен рассказывал про монорельсы, про то, откуда взял их и какие у них капризы, а Джаред слушал с серьёзностью врача, которому описывают состояние пациента, так что Дженсен лишний раз убедился, что его машины в надёжных руках. Они бы и дольше проговорили, но тут у Дженсена запищал коммуникатор — конечно же, день, предполагавшийся свободным, оказаться таковым никак не мог. Пока Дженсен разговаривал, Джаред, воспользовавшись паузой, проворно забрался под одну из машин, и Дженсену пришлось повысить голос, чтобы перекрыть энергичный стук инструмента.
— Куда ты полез? Вот неугомонный. Подожди хоть, пока я уйду, — сказал Дженсен, выключая коммуникатор, и из-под машины раздалось невнятное:
— Да я только… тут такое… я вот…
— Ладно уж, — усмехнулся Дженсен. Джаред забрался под машину, лёжа на спине, ноги у него были широко разведены и согнуты в коленях, и ткань джинсов плотно обтягивала пах, очерчивая то, что Дженсен пока ещё не имел возможности оценить спона.
Он заставил себя отвести взгляд.
— Работай, — велел он, поворачиваясь к выходу. Джаред буркнул из-под машины: «Угу. Сэр», и опять застучал ключом.
Несколько следующих дней Дженсену было не до него. Заказчик проекта всё ещё пудрил мозги менеджеру, а менеджер, в свою очередь, трахал мозг Дженсену. Почти законченный проект пришлось переделывать едва ли не целиком, и Дженсен был просто в ярости, так что даже пару раз срывался на Мэлвина, переносившего его плохое настроение, как всегда, с героической стойкостью. Дженсен даже с отцом не говорил, в таком состоянии это было небезопасно. Генри, к счастью, не звонил, мудро дожидаясь, пока Дженсен позвонит ему сам — и очень кстати, потому что и ему бы тоже досталось.
Гараж располагался в том же крыле апартаментов Дженсена, что и проекторный зал, и несколько раз, пробегая мимо, Дженсен видел Джареда издали — копающимся в машине, вытирающим руки или просто пьющим пиво на скамейке у входа. Заметив Дженсена, он вскакивал, но Дженсен только махал ему рукой, и Джаред с явным облегчением возвращался к своим делам. Дженсен отметил про себя, что он выглядит гораздо более расслабленным и спокойным. Отлично. Значит, ждать недолго.
Через день он наконец-то успешно сдал проект, сам не веря, что развязался с этим наказанием. Сил у него ушло столько, словно он вкалывал как раб целый месяц, и нервы тоже вымотались изрядно. Надо было расслабиться. В таких случаях Дженсен обычно шёл в сауну, или в солярий, или в бассейн, или звонил Генри, или просил Мэлвина сделать ему массаж, что тот всегда выполнял с неизменной готовностью. Дженсен по привычке включил коммуникатор, ещё не зная, куда именно хочет позвонить и какую услугу заказать… И тут вспомнил, что у него прямо под боком новое, неиспробованное, а оттого ещё более завлекательное развлечение. Он прикинул, сколько дней Джаред находится уже в его доме. Получалось, что пять. Что ж, более чем достаточно.
Дженсен щёлкнул клавишей вызова:
— Мэлвин, Джареда ко мне. Сейчас. И скажи, чтобы сперва принял душ.
