Дженсен и сам с трудом верил, что они сумели забраться так далеко.

— Это здесь, — сказал Джаред, — вот…

Они стояли в узкой шахте, отходящей от туннеля. Здесь уже было гораздо теплее, и света было больше, а прямо перед ними, на уровне лица, располагалось отверстие вентиляционного канала, выходящего в отсек. Канал был достаточно широк, чтобы через него мог пролезть взрослый мужчина — во всех отсеках станции такие были, хотя в богатых домах их обычно прятали за декоративными накладками, чтобы не портили интерьер. Это был не просто канал для подачи воздуха, но и единственный аварийный выход из отсека на случай экстренных обстоятельств, если дверь вдруг окажется намертво заблокированной. Дженсен запоздало подумал, что и в его спальне должно быть такое отверстие, и он мог бы воспользоваться им, чтобы выбраться раньше. Правда, он сразу же заблудился бы в лабиринтах туннеля, но сейчас это не казалось ему оправданием.

Отверстие было забрано фильтрующей сеткой, она держалась на простых шурупах, которые Джаред отвинтил в мгновение ока. На ключ-карту теперь без слёз нельзя было взглянуть — вся поломанная и обтрёпанная. Дженсен искренне понадеялся, что они смогут выбраться через вентиляцию из самого Центра, не сталкиваясь с необходимостью пустить её в ход.

— Ну, — сказал Дженсен, когда Джаред положил сетку на пол, — я пошёл.

— Почему ты?

— Потому что твои охрененно сексуальные широкие плечи сюда не протиснутся. И к тому же ты ранен. Стой здесь и жди нас. Я заберу Джастина и вернусь.

— Джастина? — переспросил Джаред, и Дженсен неуверенно усмехнулся.

— Если тебе не нравится имя, потом вместе выберем другое.

Джаред не успел ответить — Дженсен уже подтянулся и проворно забрался в проход. Он был коротким, футов восемь. Дженсен лёг на живот, по-пластунски подполз к его противоположному концу и осторожно выглянул внутрь.

В отсеке стояла кровать, слишком маленькая для взрослого и слишком огромная для ребёнка. Это не была барокамера — просто кровать, с высокими стенками, чтобы лежащий в ней младенец не мог упасть. Вокруг мигало множество датчиков, но, похоже, все они были сенсорными — никаких проводов к младенцу прикреплено не было.

И он мирно, сладко спал в своей колыбели.

Дженсен сглотнул вставший в горле ком и осторожно выбрался из шахты.

Он знал, что за его сыном должно вестись круглосуточное наблюдение, и молился, чтобы этим занимался компьютер, а не живой человек. Компьютеру главное сердечный ритм и глубина дыхания особи, ему не важно, что отец этой самой особи берёт её на руки, так осторожно, словно она сделана из стекла, и молится, только бы его сын не проснулся. Господи, он был такой маленький, что сердце сжималось. Он родился восьмимесячным, но, похоже, все его органы работали нормально, раз ему не назначили никакой медикаментозной поддержки. Дженсен никогда в жизни не видел живых младенцев, и уж тем более не держал их на руках, а это был [i]его[/i] ребёнок, и он морщил во сне нос, такой же смешной и немного вздёрнутый на кончике, как у Джареда, хотя этого не могло быть, генов Джареда в нём не было, но всё же…

И тут наконец завыла сирена.

Дженсен сам не понимал, как рванулся назад к отверстию, как пролез через него и оказался с внутренней стороны вентиляционной шахты. И ещё меньше он понимал, как умудрился при этом не выронить ребёнка, и — ещё большее чудо! — не разбудить его. Когда Дженсен, тяжело дыша, приземлился рядом с Джаредом, прижимая к груди тёплый комочек, этот комочек сопел так же невозмутимо, как и пять минут назад.

— Господи боже, вот же блядь, — сказал Дженсен. — Всё, валим отсюда.

Джаред в испуге посмотрел на ребёнка в его руках, и только кивнул на выход, так, словно Дженсен сам не знал, куда идти. Он не попросил подержать их сына и едва взглянул на него, но это было кстати — Дженсен не был уверен, что смог бы сейчас разжать руки добровольно.

— Похоже, меня засекли через камеры, — выдохнул он. — Они теперь знают, что мы в вентиляции. Если они перекроют воздух…

— Не перекроют, — голос Джареда звучал до странного жёстко и сухо. — Система воздухоснабжения сплошная, здесь нельзя загерметизировать отдельную зону, как внутри. Если перекрывать, то сразу целый уровень. Они угробят всех, кто сейчас находится в Центре, если сделают это. То же самое с нейролептическим газом. Даже если они решатся, им понадобится время, чтобы согласовать с высшим руководством, а потом организовать эвакуацию персонала. Так что минут двадцать у нас есть.

Двадцать минут. Да уж, просто дохрена.

В туннелях по-прежнему было адски холодно, ребёнок наконец проснулся и заплакал. Дженсен шикнул, прижимая его к груди, пытаясь согреть своим теплом. Чёрт, возможно, двадцати минут — это больше, чем у них есть.

— Давай выбираться с уровня, — сказал он, и Джаред раздражённо ответил:

— Я пытаюсь. Я думаю. Не мешай.

Дженсен его просто не узнавал, и быстро посмотрел на него поверх их сына. Джаред был испуган. Не так испуган, как когда узнал о беременности, или когда понял, что с ним могут сделать в Центре Размножения. Скорее… он был ошеломлён, как тогда в Заповеднике. Он ничего не понимал. И меньше всего он понимал, как это крошечное хныкающее создание, которое прижимал к себе Дженсен, могло появиться на свет из его тела.

Дженсен протянул левую руку и накрыл ею щеку Джареда, разворачивая к себе его лицо.

— Всё хорошо, — сказал он, заставляя его смотреть себе в глаза. — Джаред. Ты должен сосредоточиться. Сейчас от тебя зависит, выживем ли мы, и выживет ли он. Ты должен справиться. Я тебя люблю. Справься, пожалуйста.

Джаред сглотнул и закивал головой. Дженсен погладил его по щеке и, потянувшись, быстро поцеловал в губы. Головка ребёнка дотронулась до перебинтованного живота Джареда, и Джаред вздрогнул.

— Ну, так куда нам идти?

Джаред секунду тупо смотрел на младенца, ворочающегося в его руках. А потом ответил:

— Туда.

Это были самые жуткие минуты в жизни Дженсена. Хуже всего пришлось, когда они добрались до шахты подъёмника — это был единственный способ перебираться с уровня на уровень. По счастью, там были лестницы (видимо, для ремонтников), но этим лестницам было триста лет, и все эти триста лет над ними трудились сталежорки. Дженсен почти видел, как срывается с этой лестницы и летит вниз, всё так же судорожно прижимая к груди шевелящийся комочек. Джастин, как ни странно, успокоился в его руках, и снова уснул, и спал, пока его отец спускался по трясущейся лестнице в гигантском железном колодце. В какой-то момент мимо него с гулом проехал вверх подъёмник, и пока он ехал, Дженсен висел над пропастью, не шевелясь и не дыша, и чувствуя холод везде, кроме сердца.

Наконец они достигли уровня Восемь, где начинались трущобы Нижней Элои. Им повезло, что Центр Размножения находился в самой старой части станции, где были не только старые примитивные двери на внешних электроблоках, но и нижние уровни тут были совсем рядом. Джареду оставалось только взломать последнюю дверь, и они окажутся в Клоповнике.

Великое счастье, ничего не скажешь — но по крайней мере они все теперь вместе, и в безопасности хотя бы на какое-то время.

Дженсен вдруг понял, что не слышит шагов Джареда, и обернулся. Джаред стоял, не доходя до двери несколько шагов, привалившись плечом к стене, и смотрел в пол. Дженсен взглянул на него — и в ужасе увидел тёмное пятно, расплывающееся на его больничной рубашке. Ну конечно, после всей этой беготни, после того, как он, надрываясь, тянул эти чёртовы скобы — у него не могли не разойтись швы.

— Джаред, — сказал Дженсен, изо все сил стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Осталось немного. Совсем чуть-чуть. Ещё немного, и всё будет позади.

— Монорельс, — сказал Джаред.

О чёрт. У него начался бред. Чёрт, чёрт…

Дженсен проследил за направлением его взгляда — и понял, что, если и так, то бред начался у них обоих. Потому что он тоже увидел монорельсовый путь — полосу, проходившую как раз там, где они стояли, и убегавшую мимо шлюза дальше по туннелю.