Много экспериментов проводилось с металлом. Металл, т.е. алюминиевый сплав, имеет свойство в жидком виде поглощать газы, что в отливке создает пустоты в раковинах, ослабляя качество детали. Один из способов удаления газов из сплава это хлорирование. В ковш с жидким сплавом опускают железную трубу, которая резиновым шлангом соединена с баллоном, в котором находится хлор. Открывая вентиль баллона, хлор через трубку подают в ковш с жидким металлом и вытесняет из него газы.

Работа эта очень вредная и опасная. В настоящее время хлор заменили другим газом.

Чтобы установить время продолжительности хлорирования, я проводила такую работу. В металлический цилиндр, имеющий форму усеченного конуса, заливался жидкий металл и, по мениску определялось, годен он или нет. Если мениск выпуклый, то в металле есть газы, если мениск вогнутый, то металл чистый и им можно заливать формы.

Еще проводила эксперименты по улучшению, уменьшению кристаллов в металле. Мы применяли два сплава RK-50 и сплав Y для отливок головок цилиндров, которые работали при больших нагрузках. Эти сплавы применялись по возвращении наших работников из Франции, куда они ездили на стажировку.

Сплавы эти очень капризные. Для улучшения сплава Игрек мы плавили титановую лигатуру, добавляли ее в сплав, кристаллы сплава значительно уменьшались и свойства сплава улучшались.

Лигатурой в литейном деле называется сплав, насыщенный каким-нибудь компонентом.

Лигатура титановая, лигатура медная и т.д.

Плавится алюминий, в него добавляется десять-двадцать процентов меди, кремния, или титана, разливают на тонкие пластинки и затем в сплав добавляют по расчету нужное количество лигатуры.

Делается это потому, что в сплаве эти компоненты не растворяются, а лигатура хорошо растворяется.

Работать было очень интересно, так как наряду с практической работой, выполнением программы, я занималась исследованиями, что очень обогащало меня знаниями.

В тридцать седьмом году меня назначили начальником техбюро, т.е. надо было готовить документации, составлять планы технологам на новые детали, отвечать за качество отливаемых изделий, если был брак по вине технологии. Работа интересная, но отнимала много времени.

У меня в подчинении было четыре инженера, всем хватало работы.

Дедушка продолжал работать в органах, но началось что-то непонятное. На заводе начали исчезать самые лучшие и знающие руководители, репрессии пошли по всему городу, по всем предприятиям. Мне было это непонятно.

Дедушка приходил домой только на пару часов, всегда задумчивый, мне ничего не говорил. А между тем тревога нарастала. Пошли слухи, что арестовывают врагов народа, арестовывали и жен, а детей отправляли в специальные детдома.

Нам дали квартиру на Пятом поселке на Днепрострое. На работу приходилось ездить довольно далеко, дети были маленькие, поэтому я пригласила девушку, которой платила, и она была с детьми.

У нас были знакомые сотрудники дедушки. Некоторые жили в доме рядом с нами, так, что из окна были видны их окна. Утром я посмотрела в окно на квартиру знакомых и увидела, что в комнате колышется лампочка от проникавшего в форточку сквозняка.

В квартире никого не было.

Оказалось, что ночью арестовали и увезли отца и мать, а детей отправили в детдом, где жили дети «врагов народа».

С тех пор стало на сердце очень неспокойно, так как такая участь могла ожидать всякого.

Когда я училась, твой дедушка очень мало зарабатывал, цены уже были не как при НЭПе, который отменили. И мы с трудом сводили концы с концами.

Когда я поступила на работу, мне дали оклад четыреста пятнадцать рублей, что значительно превышало его заработок.

Шестнадцатого апреля тридцать восьмого года я собиралась устроить сыну первый раз в жизни день рождения.

А за две недели до этого, третьего апреля дедушка вернулся из района очень уставшим. Но ему позвонили из управления, чтобы он немедленно приехал.

Через несколько часов он вернулся с двумя сотрудниками, которые начали делать обыск (я утеряла эти протоколы).

Они все перерыли, забрали дедушкино охотничье ружье, наградной пистолет и увезли с собой дедушку.

Несмотря на то, что я знала, что много хороших людей забирают, я была потрясена.

И в первую минуту хотела себя и детей лишить жизни.

Зашла в комнату – дети мирно спали – и мне стало страшно своего решения. За что они должны были лишиться жизни? Я знала, какая участь ожидала меня и моих детей и все же решила – пусть они живут.

Я никогда им об этом не рассказывала. В течение трех дней я лежала дома, не выходила на работу. На четвертый день я пошла в цех и подала заявление, чтобы меня уволили, так как мой муж репрессирован.

Но, несмотря на то, что завод был военный и всех жен репрессированных с завода увольняли, меня не уволили и не арестовали.

Как рассказал дедушка по возвращении с каторги, перед арестом он попросил товарищей из управления, чтобы меня не трогали…

Скоро прокурору города понадобилась наша квартира и меня перевезли в две комнаты коммунальной квартиры. Я забрала детей и оставила их у родителей. Сыну было восемь лет, дочери два с половиной года.

На все мои вопросы в управлении, где дедушка работал, мне, наконец, ответили, что он в тюрьме в Днепропетровске.

Я собралась туда, прихватив передачу, пару белья и съестное.

Как потом оказалось, съестное им вообще не передавали. За год из двенадцати передач ему не передали ни одной. Когда я подошла вечером к тюрьме, то через дорогу там была видна ограда, около этой ограды была бесконечная очередь людей, которые сидели или лежали на земле, ожидая утра, когда можно будет передать передачу.

Если передачу принимали, это означало, что человек еще жив.

У меня передачу приняли. Не помню, как я узнала, что дело ведет следователь Винокуров. Я попросила меня принять. Когда я вошла в его кабинет, то узнала наволочку со своей передачей и поняла, что он не отдал ее.

Узнав, что я работаю на военном заводе, он с возмущением спросил – как вас не уволили?!

Когда дедушка вернулся в сорок восьмом году, он мне рассказал, что Винокуров пытался его ударить. Дедушка, бывший кузнец, был очень сильным человеком, он схватил табуретку и сказал – мне все равно, но тебя, если меня тронешь, я убью.

После этого со стороны Винокурова попыток к избиению не было.

Долго прокурор не давал санкции на арест, но они добились этого.

Дедушка ничего из надуманных обвинений не подписал, несмотря на уговоры и угрозы. Все равно особое совещание дало ему восемь лет.

Винокурова в сороковом году судили – за что не знаю – но его расстреляли.

Я работала на заводе, но на сердце всегда было тревожно и тяжело. Не легче было и детям.

В тридцать девятом году на комсомольском собрании начали говорить о комсомольцах, которые не вступают в партию, упомянули и меня.

Я назвала причину, но решила вступить в партию, так как считала, что настоящая Ленинская партия не виновна в тех бесчинствах, которые творили руководители.

И меня приняли кандидатом в члены партии.

Много раз я писала в Москву Берия. После очередного письма меня вызвали в управление УГБ НКВД в Запорожье и предупредили, чтобы я прекратила писать.

В тридцать девятом году был построен новый большой литейный цех, где установлены были плавильные электропечи, конвейерные сушилки для сушки стержней и металлические кокили для отлива деталей в металлических формах.

Очень долго не могли запустить конвейерные сушилки, изготовленные по проекту Московского института. Меня направили в этот институт, я ознакомилась с технологией и пригласила специалиста, который помог запустить и освоить эти сушилки.

Не все ладилось у нас с отливкой в металлические формы. Сплавы RK-50 и Y предназначались только для отливки в землю. Поэтому надо было менять сплав.