Время разбрасывать камни и время собирать камни.

И двадцать пятого апреля две тысячи восемнадцатого года, ровно в годовщину смерти бабушки – так оно и было на самом деле – я принялся нанизывать выхваченные памятью довольно хаотичные эпизоды моей собственной жизни теперь уже на ее характер.

Какие там подобрались камни или бусины, мне судить сложно, но леска точно оказалась из титана, с которым бабушка долго была знакома накоротке.

Такая не обрывается…

1

Я появился на свет в городе, само название которого несет в себе мантру нашего Мира.

Задолго до этого, вполне рядового и потому оставшегося почти незамеченным события, великий поэт горевал: как мол, с таким-то умом и талантом угораздило его родиться в России?

Рискую теперь огорчить его еще больше. Не обладая и малой долей его дарования и даже не особо стараясь, я с первого раза попал в десятку.

Истошный младенческий крик, которым я возвестил Миру о своем приходе, прозвучал в самом, что ни на есть его центре.

Некоторым утешением классику может служить то, что находится сия сакральная точка в пределах все того же государства.

Каждый год в период весеннего обострения разношерстные эзотерики со всех концов Земли слетаются в мой родной город, чтобы здесь – уже сбившись в стаи – прошествовать в деревню Окунево, энергетический пуп планеты, откуда, по неколебимому их убеждению и берет начало наша пятая по счету человеческая раса…

Ну и где справедливость?

У судьбы, конечно, все заранее пристреляно. На то она и занимает изначально господствующие высоты. Но даже окопная вошь способна иногда сбить самый точный прицел.

Хотя лучше бы ей об этом не знать…

Сам я застал родной Омск через сорок лет после того, как благодаря адмиралу Колчаку он, пусть и недолго, но все же побыл в статусе столицы великой империи.

Примерно столько же лет понадобилось еще, чтобы большинство моих сограждан узнали о сем замечательном факте.

Первое, что меня неприятно удивило уже в роддоме было то, что служители этого учреждения оказались заняты исключительно сдачей – приемкой нового, в данном случае моего тела.

Никому и в голову не пришло поинтересоваться, что за душа посетила в нем этот мир и не лучше бы ей для ее же собственного блага несколько повременить с этим не всегда безопасным предприятием или хотя бы перенести его географически.

Акушерка мне попалась, как нарочно, неопытная. В результате ее неловких манипуляций я лишился такого важного органа, как здравый смысл.

Чтобы придать происходящим вокруг меня событиям хотя бы видимость единства, принужден был я с первых дней моей жизни пользоваться в качестве приводящих к нему связей такими его малопригодными заменителями, как с левого фланга злым умыслом, с правого же – ну очень высокими помыслами.

Что-то вроде цвето – бифокальных очков, где верхняя часть линзы нежно-розовая, нижняя же черная, как грязь.

Но поскольку жить постоянно в состоянии восторга или безысходной тоски показалось мне одинаково утомительным, я принял решение сесть между стульями.

Живут же люди совершенно бездушные или безмозглые и ничего…. Почему бы мне не попробовать жить без мыслей? Ну не то, чтобы совсем, но, во всяком случае, без здравой их части.

Уже тогда я подумал, что куда продуктивнее было бы принимать роды в театре или, скажем, в психушке.

По крайней мере, оба эти учреждения изначально предназначались, как места для души. Одно для души скучающей. Другое для больной…

Соображения мои в те дни, впрочем, в силу моего достаточно нежного возраста были несколько поверхностны.

Чуть повзрослев и едва научившись читать, я начал приходить к мысли, что если Провидение и забросило Дюймовочку к жабам, то в этом, наверняка имелся Его скрытый от наших глаз Промысел, а на девочку были весьма определенные планы.

Возможно, ей надлежало выйти замуж и произвести на свет карликовых полуторадюймовых жаб с тонкой душевной организацией.

В крайнем случае, рослых бородавчатых дюймовочек, склонных к водным видам спорта.

При таком рациональном раскладе результатом ее личной жизненной драмы явилось бы значительное обогащение местной фауны, что вполне укладывается в эволюционную колею, где вариативность видов – основа продвижения вперед.

Ну и ладно…

2

– Слышь, тетка?.. Ты бы сошла с этого места. Место, говорю, занято, оно мое!

В третьем часу ночи я вылез на крышу девятиэтажного дома номер шесть по улице Перелета. Рядом невидимый кинотеатр «Иртыш». Через дорогу светится заправка ЛУКОЙЛ. Чуть дальше разноцветный, как елочные гирлянды круглый год мигающий «Арго» – армянский ресторан с греческим названием и школа милиции. Теперь это академия МВД.

Очень давно я тренировал там курсантов…

Последние тридцать семь лет я живу в этом доме, в квартире на третьем этаже.

И ключ от чердака мне сделал знакомый слесарь в незапамятные времена, в бытность мою дворником.

Нет давно того домоуправления. Теперь это управляющая компания «Левобережье». Еще раньше я оставил метлу и скребок.

И знакомый слесарь умер от рака легких.

А дом стоит. И раньше по ночам на его крыше мне никто не мешал.

Полная луна висела над старым Кировском. Фонари с заправки слепили глаза. Вырезанный из черной бумаги силуэт над черной пропастью я заметил не сразу…

Не спеша, я приблизился к ограждениям:

– Ты отойди в сторонку и прыгай себе на здоровье! Вон хоть слева от трубы. Очень тебя прошу – не порть место!

Я все не мог ее разглядеть.

– А может, ты страшная очень? Тогда какая разница, откуда бросаться? С такой высоты от любого лица ничего не останется. Помнишь, прошлым мартом? Все антенны тогда переломало. Даже первую не поймать было. А крыша после урагана – каток!

Вон там прямо за трубой он и сорвался. Даже чемоданчик из рук не выпустил. Веришь, сразу и насмерть? Только отвертки по асфальту сыпанули.

Так что давай меняться. Тебе все равно, а у меня выбора нет! Откуда упал, оттуда больше не взлететь. Испортишь место – у меня один Копай останется. Так ведь и он занят. Над Копаем ведьмы летают…

Женщина чуть поежилась. Апрельские ночи в Омске холодные. Ночи здесь и в мае холодные, даже заморозки бывают. Она еще придвинулась к краю. Заглянула в пропасть. Слышит ли она меня?

Я пожал плечами.

– Ну, да, согласен. Я сумасшедший. Но только местами, в полнолуние. Я тогда сразу забираюсь на крышу и ищу себе женщину. Женщины теперь большая редкость. Но иногда мне везет…. Не стоит извиняться, я понимаю. По воздуху ведь много чего летает…. Нет, с ведьмами как раз все нормально. Плевать они хотели на Закон. Для них изнанка правая сторона… Эй, осторожней! А то вдруг свалишься. Конечно, на твоем месте я бы тоже не боялся. Но ты все же стой спокойно. Пока сама не попросишь, я к тебе не притронусь. У нас, сумасшедших, все по-другому.

Чтобы не спугнуть ее, я отступил. Оперся о трубу. В свете луны посмотрел на часы. Два часа тридцать минут…

Ночью воспоминания неотличимы от реальности, разве что ярче.… Как блестят сейчас ее туфельки. Этот блеск… даже в темноте глаза режет.

Так блестел люк у того колодца…

Мне года четыре. Я один. Комната в общежитии военной академии. Тоже весна, апрель, как теперь. Окна распахнуты. Только не ночь, а прохладный солнечный день. Я стою на подоконнике. Вот уже на краю карниза…

Крышка водопроводного люка внизу кажется круглым резиновым ковриком. Глянцево блестят чугунные ромбики. Мне и холодно и жарко.

Если прыгну – не разобьюсь, не рухну вниз, а плавно, как оторвавшийся от ветки лист, опущусь точно на этот сверкающий металлический круг.