– Иди…

Сумерек на юге почти не бывает. Солнце опускается за горизонт, угасают его лучи, и сразу становится темно. Олекса брел по малознакомой улице, заметно качаясь, иногда отталкиваясь руками от стены того или иного шатающегося почему-то дома, на которые он вдруг натыкался. Охмелел. На голодный желудок пил.

– Вот удивится Ибрахим, – вслух рассуждал Олекса, – как я, его сынок… в пьяную свинью превратился… И все он, – погрозил Олекса пальцем в темноту, – пей, говорит… Не-ет! – остановился Олекса. – Что это за гетеры? Себили себилявки… Хе!.. Вот у нас, на Десне, в ночь на Ивана Купалу, голые девки, без дорогих цацек вокруг пупков, но красивые и пышные вокруг костров бегают – загляденье!.. Эх! – И вдруг, как молния, мыль о том, что завтра в присутствии визиря сражаться с кем-то на шахматной доске. Вино как-то быстро испарилось, превратившись в голодный пот, выступивший на лбу, заполнивший глазницы, струйками потекший по ложбине спины до самых бугров. – Эх! – безнадежно махнул рукой Олекса и пошел дальше, спотыкаясь и ругая того, кто сделал улицу такой неровной.

Этим теплым южным вечером у стен Баниаса уже не было ни одного воина Иерусалимского королевства, и горожане ликовали – враг отступил. Нелегко было на душе короля Амори: в третий раз он с позором уходил из Египта. Второй раз визирь Шавар хоть обещал выплатить за уход миллионы динаров, но обманул, а на этот раз вообще несолоно хлебавши пришлось ноги уносить. На это было две причины. Первая – у Амори заболел живот, какой только настой из трав ему ни давали выпить, боль не отпускала. У королей и простолюдинов животы болят одинаково! Вспоминал Амори, что воды из Нила он не пил, как архиепископ Тирский Федерик де ла Роше, который был рядом с королем, вздыхал, охал, сожалел, а втайне, естественно, радовался – хватит королю издеваться над его недугом – дизентерией, получи теперь сам это удовольствие! И вторая причина, наиболее важная, заставившая Амори срочно убираться восвояси – это было сообщение из Дамаска о том, что Салах ад-Дин, похоронив отца, собирается двинуть свою курдскую конницу в Палестину, первым падет Тир, самый крупный и богатый город королевства. С унылым выражением лица, сгорбившись, сидел на своем коне начальник королевской охраны Огюст де Пуссе, плохо возвращаться из похода без наживы. Правда, и потерь в охране – всего лишь два воина: артист из Рима и самый последний, приблудный, которого рекомендовал этот шутник их римского балагана: потеря невелика. Король шуметь не будет, а вот королева может спросить про артиста. «Скажу, геройски погиб под стенами Баниаса, – подумал де Пуссе, – а если струсил, сбежал, туда ему и дорога – в позор!.. Настоящая война – это не война на сцене, – усмехнулся начальник охраны, небольно теребя бока коня шпорами.

С помощью Ибрахима Олекса похоронил Десимуса на чужом кладбище, насыпав небольшой холмик и поставив связанный из обычных палок крест над могилой друга.

– Пусть земля будет тебе пухом, Десимус, прости, что я не смог вылечить тебя, – перекрестился Олекса, шмыгая носом, а Ибрахим, став на колени, молился Аллаху по-своему.

Перед тем как идти к визирю, чтобы показать свое мастерство игры в шахматы, Олекса задержался у Абу-Муаза.

– Олекса, мне и Ибрахиму предстоит долгая дорога, – начал араб, – мы едем в Мекку… Я думал поехать позже, но чувствую по здоровью, что следует поспешить… А Ибрахим со мной, он верный слуга, как и Зайд, погибший в Иерусалиме от рук бандита… Зайд меня защищал – Аллах воздаст ему должное на небесах!.. Так вот, Олекса, тебе хорошо пристало имя Али ибн-Ибрахим, а если бы ты принял нашу веру, мы вместе пошли бы в город, где родился пророк Мухаммед… Как ты?

– Рахмат, многоуважаемый Абу-Муаз, – низко, по-русски поклонился Олекса арабу, – но как же я могу отказаться от Иисуса Христа!.. Сколько поприщ шел я к Его Гробу, похоронил по дороге родного отца, что сказал бы он на том свете?.. Ля! Я родился христианином и умру им…

– Мухаммед и Иса – это пророки, а Бог один и для меня и для тебя, – покачал головой Абу-Муаз, – но твое решение – закон… Ты хороший человек, Олекса… Если на то будет воля Аллаха, судьбы твоя сложится счастливо… Да будет так!..

В тот же день Олекса играл в доме визиря в шахматы. Соперники его были не очень сильны, и он легко их обыгрывал, к большому удовольствию ал-Фадила. Он был не только визирем, но и личным письмоводителем султана Египта Садах ад-Дина, вхож к нему. Жалел визирь, что не мог играть в шахматы, хотя переставлять фигуры по белым и черным клеткам мог. Он не раз видел, как в свободное время султан сражался на шахматной доске с сестрой Зитой, большой любительницей шахмат, как они горячо спорили – забавно было наблюдать! Ал-Фадил не однажды слышал, как Зита жаловалась брату, что соперники-шахматисты, которых представляют ей, слабые, и с ними ей неинтересно играть. И у честолюбивого визиря родилась мысль, повести в дом султана этого Али ибн-Ибрахима, пусть-ка с ним поломает красивую головку своенравная, несравненная недотрога-принцесса. Один арабский вельможа, поверив в свое могущество и привлекательность, всего лишь пальцем коснулся ее руки и лишился самой важной части своего тела – головы! После игры ал-Фадил осмотрел Олексу с ног до головы, остался крайне недовольный и приказал одеть игрока во все новое: показывать принцессе оборванца опасно! Останется Зита удовлетворенная игрой, будет хорошо и ему, визирю ал-Фадилу, приедет из Сирии Салах ад-Дин, глядишь, похвалит лишний раз, а если Зита скажет, что зря провела время у доски, то он лично сам своим мечом разделает на куски этого мастера, вообще заодно выместит нелюбовь, ненависть и презрение к этим выдуманным злыми джиннами шахматам!

Наступил роковой день, когда нарядного, не попадавшего с зуба на зуб от страха Олексу ввели в палату принцессы. Тяжело дыша, толстый евнух Сид ибн Мансур втолкнул в спину Олексу через невысокий порог в помещение. Это был небольшой круглый зал, но так богато обставленный, что Олекса не мог не растеряться еще больше, сделать еще шаг вперед. Но его снова толкнули в спину. Ковры, узоры, цветы, дурманящее незримое море восточных ароматов – пестрело, переплеталось в его глазах, опьяняло ум. И особенно она, сидевшая за небольшим столиком, на котором лежала шахматная доска, украшенная драгоценностями, которые отражали отблеск яркого летнего солнца. Волнистые черные волосы, как бы свободно льющиеся с головы на плечи, золотая диадема у самого лба, фигурные, удивительной красоты сережки в ушах, прочерченные дугами тонкие брови над широко открытыми опять же черными глазами, припухлые алые губы, розовеющие щеки, в три ряда жемчужное ожерелье вокруг шеи, одежда из тончайшей разноцветной ткани – все это никак не входило в понятие действительности, а казалось Олексе сказкой, которую ему рассказывала мать в детстве. Неведомая сила заставила его упасть на колени и, сложив руки ладонь к ладони, как это делал Абу-Муаз перед тем, как что-то начачинать, стал наизусть читать:

– Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим…[123]

Принцесса также что-то прошептала про себя.

Рядом с принцессой стояла тоже очень красивая, в дорогой одежде молодая женщина. Именно она показала Олексе рукой на свободное, покрытое узорчатым ковриком кресло у доски: садись, мол. И Олекса покорно выполнил это приказание. Затем Зита взглянула на женщину и едва заметно кивнула.

– Ельеб[124],– тихо, но твердо сказала женщина.

Олекса понял смысл этого слова и склонился над расставленными на доске фигурами, искусно вырезанными, как ему сказали потом, из слоновой кости. Олекса сделал первый ход конем. Принцесса кивнула женщине, показывая глазами свой ход, и та выдвинула вперед пешку. Игра началась молча, напряженно. Олекса, кроме фигур на доске, не видел ничего другого, а принцесса, казалось, не сводила глаз с играющего алии шатранджи, сильного мастера шахмат, как ей подобострастно доложили вельможи, зная о ее любви к шахматам. Откуда он взялся такой – с виду простой, светлый, симпатичный? Видела она всяких: белых, желтых, черных, круглоглазых, узкоглазых, скуластых и нескуластых, а вот такого шахматиста видит впервые, и ей он нравится: пусть приходит завтра и послезавтра, и… всегда! Уже в середине игры Олексе стало ясно, что он может легко обыграть принцессу, но стоит ли? Чем эта победа может обернуться? Эта прекрасная жар-птица из сказки, возможно, имеет характер бабы-яги! Ведь отрубили же голову бедняге-визирю, который посмел лишь дотронуться до нее пальцем! Правда, не она приказала предать его смерти, а ее всемогущий брат Салах ад-Дин. «Нет, – не без страха в душе подумал Олекса, – с этими армянскими курдами надо быть осторожнее…» И он проиграл: Зита загадочно улыбнулась и чужой рукой поставила ему мат. Олекса облегченно вздохнул и даже вытер со лба ладонью пот, показывая всем, как ему было трудно играть со столь очаровательной принцессой.