По всей огромной стране выискивали детишек, у которых были замечены «отклонения» и, забрав их из семей, увозили в интернат, где так же собирали самых лучших педагогов, чтобы беспрепятственно да побыстрее развивать непонятные на тот момент способности.

До определенного возраста дети и учились и развивались практически одинаково. К двенадцати, а в некоторых случаях, и к десяти, годам, они успели освоить программу средней школы, и именно в то время, когда ребром вставал вопрос, куда же дальше направить этот огромный «ресурс», у подростков происходило разделение на две, четко обозначенные группы.

Учителя, воспитатели и кураторы от военных, усмехаясь и не мудрствуя лукаво, назвали своих подопечных «физиками и лириками». И если с «физиками» все было понятно, где и как им учиться дальше, на какой ниве искать применение своим знаниям и талантам – не вызывало ни вопросов ни сомнений, то «лирики» всех вгоняли в ступор.

Едва у ребенка начиналось половое созревание, как юный «лирик» и без того самодостаточный и самоуглубленный, уходил в себя все больше и больше. Не желая общаться даже с такими же, как он сам. Предпочитая одиночество и полное погружение в никому не известные раздумья. Конечно, никто не собирался пускать процесс на самотёк! В этих детишек были вбуханы огромные казённые деньги. Продолжали рождаться новые гении, которых снова изолировали от общества, а нужны ли они, вот эти «мыслители»? Как их обучать дальше? Как использовать? Этого никто не знал. А потому именно на первом поколении воспитанников интерната оттачивали своё мастерство психологи и психиатры, пытаясь понять, как работает мозг вот этого пацанёнка или вот этой девчушки. Какие мысли и идеи наглухо запечатаны в черепной коробке вчерашнего гениального ребенка? И если толку от этих «лириков» для безопасности страны – ноль, то, как распознать, кто есть кто, где «физик», а где «лирик», как можно раньше. Чтобы не тратить драгоценный денежный ресурс страны на никому не нужных «мыслителей».

Лина была в первом потоке воспитанников. Она оказалась «лириком». И именно им, первым, выпало сомнительное «счастье» стать подопытными кроликами. Психологи занимались с детьми и в группах и индивидуально. Психиатры испытывали на них новейшие психотропные и наркотические препараты. Но все было впустую. Разве что после особо ударной дозы какого-то наркотика, ребенок погружался в себя еще больше. Никаких негативных воздействий на организм, впрочем, тоже замечено не было. Если бы обычный человек давно стал либо «овощем», либо законченным наркоманом после подобных «экспериментов», то метаболизм этих детей был таким, что на утро «подопытный» чувствовал себя так, словно накануне проглотил безобидную аскорбинку.

Военные радостно потирали руки. Уже одно это было интересно и представляло ценность для дальнейших исследований. А потому бесконечная череда анализов и медикаментозных вмешательств продолжилась, не говоря о том, что детей все так же донимали сменяющие друг друга «мозгоправы».

Когда воспитанникам исполнилось по пятнадцать-шестнадцать лет, их «надсмотрщики» стали замечать, что дети как-то непонятно «паруются». Юноши и девушки могли часами сидеть рядом, прижавшись друг к другу, о чем-то тихо разговаривая, иногда, поглядывая на собеседника с непонятным блеском в глазах. Но это им, выросшим в закрытом периметре интерната, читающим только то, что было одобрено кураторами, не имеющим иных источников информации о том, что же такое с ними творится, состояние это было внове и незнакомо. У взрослых не осталось и тени сомнения в том, что пройдет еще немного времени и между подростками случится половая близость.

А вот это уже было интересно! Особенно, если в паре будет и «физик» и «лирик»! Каким станет потомство двух гениев? А что если «лирики» изначально были «задуманы», как половые партнеры для «физиков»? Нет! Мешать подобному эксперименту никто не станет! Ну а то, что подросткам всего по пятнадцать лет – так это не страшно. Это даже нормально. На Руси бабы издревле в тринадцать рожали и ничего, род людской не вымер.

Лина забеременела, когда ей едва исполнилось пятнадцать. К неудовольствию врачей, большинство беременностей у девочек заканчивались выкидышами на ранних сроках, а потому было принято решение наблюдать с особой тщательностью и попытаться сохранить хотя бы одну. Посмотреть, что из этой «затеи» получится и нужно ли в принципе поощрять эти отношения между подростками. За состоянием Лины наблюдали даже не ежедневно, а ежечасно, а потому протекала беременность нормально и без осложнений. А может, именно этому ребенку было суждено прийти в мир.

В положенный срок у неё начались схватки, и спустя три часа Лина впервые услышала крик своей новорожденной дочери.

Улыбающаяся медсестра поднесла молодой матери уже выкупанную и завернутую в одеяльце девочку. Тишину палаты разорвал крик Лины:

– Ведьма! Отдай мне моего ребенка, проклятая ведьма!

– Что вы так разволновались, мамочка? – медсестра попыталась успокоить девушку, но, видя, что её попытки не удаются, прошипела, глядя Лине в глаза, – закрой пасть, дурра, иначе сверну шею твоей девке прямо сейчас!

Но успокаивать роженицу было поздно. На её крик со всех концов лечебного отсека уже бежали врачи и те, кто ожидал рождения такого необычного ребенка.

Девочку передали молодой матери. Два санитара, по выправке которых было понятно из какого они ведомства, скрутили за спиной руки медсестры.

Пожилой военный, как и все, в белом халате поверх мундира, подошел к кровати Лины:

– Почему вы кричали? И как понимать ваши слова?

Прижимая к груди новорожденную дочь одной рукой, другой Лина указала на медсестру:

– Она ведьма!

– Да с чего вы взяли? – усмехался военный, – какие-то сказки вы нам рассказываете.

– Я вижу. И это не сказки. У неё аура черная, – Лина перевела взгляд на еще одного врача, – и вот она ведьма. Только аура у неё розовато-голубая. Отчего так – я не знаю.

Руки второго врача, на которого указала Лина, так же немедленно скрутили за спиной. Девушка не заметила, как в суматохе вызванной её откровениями из кабинета выскользнула еще одна врач и двое военных.

***

Время Лины было поровну разделено между уходом за дочерью и учёбой. Казалось, что она словно очнулась от летаргического сна, на который было похоже бодрствование последних лет. За год она одолела программу педагогического института, а за два последующих – закончила медицинский. Маленькая Аврора, а именно это имя дали девочке, была точной копией матери. Как внешне, так и по поведению. К трем годам девочка уже бегло читала, и всё её внимание поглощали герои книг.

Вскоре Авроре наскучила художественная литература, и девочку начали обучать школьные педагоги, удивляясь тому, что этот ребенок словно считывает информацию и знания прямо из их мозга, настолько легко, что называется, на лету, она впитывала новое.

А за Лину всерьез взялись военные. Беседами, больше похожими на допросы, начинался и заканчивался каждый её день. Вскоре, кураторы перестали скептически относиться к её видению людей и нелюдей. Когда одна из ведьм после нескольких допросов с пристрастием, была вынуждена признать свою сущность и рассказать о мире, из которого прибыла, о том, как осуществился переход, к словам Лины стали прислушиваться, и она получила разрешение на свободный выход в город, чтобы иметь возможность видеть и опознавать иномирцев. Искались и находились возможности использования сил и умений тех, кто по какой-то причине избрал для себя жизнь на Земле, в целях обороны страны. Если иномирец не хотел рассказывать о том, что ему доступно в отличие от людей, то на помощь приходила Лина, скрыть от которой было невозможно почти ничего. Почти ничего и почти никому.

***

Лина уже давно не только работала с военным ведомством, но и занималась с ребятишками, которых привозили в интернат каждый год. Она помнила, как тяжело ей давалась разлука с семьей, и старалась ободрить малышей, как могла. Дети, чувствуя в ней «свою», тянулись к молодой женщине и раскрепощались, раскрывались в её присутствии. Лина начала подумывать, чему же именно она хотела бы посвятить себя – медицине или педагогике, и пока не могла дать точного ответа.