— Угу. – Эрнест пожал плечами и затем перевёл взгляд на Уильяма, ухмыляясь.

— Хотите заработать? – Виктория вновь посмотрела на них, потому что не ожидала, что их беседа продолжится.

— Смотря что Вы попросите меня сделать. – Уильям видел боковым зрением, что Виктория нервничала, но сам он абсолютно не подавал никакого вида.

— Нарисуйте мне портрет моей сестры. Только не зарисовывайте ей лицо чёрной краской как этой модели. – Эрнест подошёл и обнял Викторию со спины, целуя вновь в щёку, отчитывая за то, что она была в халате, ведь так и заболеть можно было, а она и так за последнее время многое пережила.

— Я не думаю, что у меня найдётся время. – Уильям попытался отказаться и это было разумно.

— Большие деньги. Подумайте, где ещё их сможете заработать. – Виктория накрыла руки брата своими и пыталась улыбаться максимально правдиво, хоть и нервничала сейчас сильно. Сердце готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, отчего у неё возникло сильное чувство тошноты и она стала дурно себя чувствовать.

— Эрнест, не стоит давить. Может у него другая работа. – ей очень не хотелось, чтобы Уильям соглашался на эту работу. У них был договор, как она считала, который он принял, что она рассказывает ему правду, а он оставляет её в покое и уезжает из Бирмингема навсегда.

— Какая же? Провести вечер со своим любовником он сможет и в другое время. – от этого ответа уже у Уильяма отобразилось на лице сильное удивление и он даже помрачнел. Он ведь абсолютно не был похож на человека нетрадиционной ориентации.

— Эрнест! – осадила его Виктория и тот засмеялся во весь голос.

— Что? Всем же известно, что творческие люди нетрадиционной ориентации. Мне безразлично кто с кем спит. – Уильям не стал никак комментировать разговоры о своей ориентации, потому что вдруг осознал, что так даже лучше. Если они будут думать, что Уильям не интересуется женщинами, значит не будут терроризировать Викторию и он смог бы проводить с ней время.

— Идиот. – Виктория внимательно посмотрела на Уильяма и слегка помрачнела от его ухмылки, потому что ей показалось, что он что-то задумал.

— Так что скажете, мистер Лэм? Согласны принять моё предложение? – Эрнест отошёл от Виктории и протянул Уильяму руку, которую тот пожал крепко, отчего Виктория пришла в ужас.

— Да, сэр. Я примусь за эту работу. – она развернулась лицом к картине и прикрыла глаза ладонью, проклиная внутри себя за свою слабость по отношению к Уильяму. Ведь Виктория хотела его обезопасить, а не втянуть в эпицентр бедствия.

Вскоре Уильям ушёл и Кобурги остались наедине. Эрнест сообщил Виктории, что они с Альбертом уезжают по важным делам, разобраться с теми, кто напал на них тогда. Виктория попросила лишь обойтись без кровопролитий. Но этого Эрнест пообещать ей не мог. Ведь они подняли руку на их сокровище – Викторию. И этот долг нельзя было оплатить иначе чем кровью. Более того у них были важные деловые встречи. На вопрос Виктории о том, почему Альберт лично не сообщил ей об этом, Эрнест ответил, что сам не позволяет ему слишком давить на Викторию. Он сам чувствовал себя виноватым, что испортил день рождение своей сестры, а потому надеялся, что портрет, который он заказал у художника, чья работа пришлась ей по душе, сможет загладить их вину перед ней. Хотя бы немного.

Они крепко обнялись на прощание, после чего Эрнест уехал вместе с Альбертом, а Виктория осталась совершенно одна разбираться с последствиями того, что она натворила за это утро в этом кабинете. Это было настоящей катастрофой.

***

Эмма сильно переживала от того, что Уильяма не было гораздо дольше, чем она ожидала. Именно поэтому, когда прислуга сообщила ей, что он вернулся, она смогла облегчённо выдохнуть. Уильям зашёл к ней в гостиную и сел в кресло напротив неё, прося прислугу их оставить наедине.

— Как всё прошло? – поинтересовалась женщина, продолжая курить свою сигарету. Уильям также взял сигарету и прикурил со спички.

— Лучше чем вчера. – он крепко затянулся, выдыхая затем дым. Его улыбка и чёртики в глазах её удивили и она некоторое время не могла понять, что же между ними произошло. Но когда осознала это, то пришла в ярость.

— Ты с ней переспал! – воскликнула женщина, швыряя в него подушку, что была рядом, от которой он увернулся, после чего она продолжила курить, нервно стуча пальцами о подлокотник кресла, пока Уильям слегка смеялся от её реакции.

— Ты мне не мать. – это было верным замечанием, но ведь Эмма не была чужой для него, его жизнь была ей очень дорога и важна.

— Уильям, ты точно хочешь умереть! – её раздражало то, с какой лёгкостью он говорил обо всём этом, потому что это давало ей понять, что он совершенно не понимал, с кем имел дело. Это был никакой ни будь американский фильм с бандитами, преступниками и перестрелками. Это было реальной жизнью, в которой Кобурги убивали людей.

— А ещё я познакомился с Эрнестом. Он заказал у меня картину Виктории. – Эмма потушила сигарету об пепельницу, что лежала на столе рядом, после чего встала со своего места и подошла к нему.

— И ты, конечно же, отказался. – она поднесла ему пепельницу и он тоже потушил свою сигарету, после чего и он хотел встать со своего места, но Эмма не позволила, продолжая смотреть на него сверху вниз. Она его отчитывала. Потому и смотрела сверху вниз.

— Пытался. Но он настоял. Знаешь, это даже неплохо. – он более удобно устроился в собственном кресле, а она стала бродить по комнате, еле сдерживаясь чтобы вновь его не ударить, ведь, казалось, иначе он ничего не понимал.

— Уильям, ты понятия не имеешь во что ввязался. – если Альберт или Эрнест узнают какие отношения связывали Викторию и его, то они сотворили бы с ним такое, что Эмме было даже страшно представлять. От одной мысли об этом её тело покрывалось мурашками.

— Ещё как имею. Виктория рассказала мне всю историю этого города и их семьи. – Эмма подошла к подоконнику и присела на него, смотря в окно, но затем она повернулась к Уильяму, потому что ощущала его пристальный взгляд на себе.

— Почему ты смотришь на меня так? – он встал со своего места и присел напротив неё на подоконник, беря одну ладонь в свои и нежно поглаживая.

— Эмма, ты знала, что Виктория страдает стокгольмским синдромом? – он поцеловал её ладонь и продолжил гладить, отчего Эмма была в смятении.

— Нет. Что это вообще такое? – тяжело вздохнув, он посмотрел в окно, наблюдая за тем, как садовник Эммы сажал ей новые цветы. В них он узнал орхидеи. Его это позабавило. Он всё чаще стал думать о том, что судьба всё же существовала.

— Это термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия. Под воздействием сильного переживания заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели. – среди его научных формулировок, она смогла понять ту главную мысль, но она ей не пришлась по душе, отчего Эмма закатила глаза.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, но Альберт никогда не насиловал Викторию, она сама это говорила мне. – в этот раз уже Уильям закатил глаза, тяжело вздыхая. И почему всем вокруг было так трудно понять истину? Ему хватило нескольких встреч с Викторией, чтобы понять, как она страдает, а им за эти годы не удалось этого сделать.

— Я тебе не про сексуальное насилие говорю, а про психологическое. Она всю свою жизнь ему подвергалась – сначала со стороны мамы и дяди, которые воспитывали её вместе с братьями как преемников своей преступной империи, так затем ещё и вынудили выйти замуж за этого психа, одержимого ею. Она не любит его, никогда не любила. Именно поэтому она все эти годы делает всё возможное чтобы не забеременеть от него. Ей это кажется только из-за синдрома и всего этого насилия в её жизни. Она любит меня. Только со мной она была действительно настоящей. Викторией Кент, а не Кобург. – Уильяму было трудно узнать Викторию во время всех этих игр, когда она пыталась убедить саму себя в том, что любит Альберта. Конечно, такова защитная реакция организма. Легче любить своего насильника, чем ненавидеть его все эти годы и осознавать, что никак не сбежишь. Но когда она была далеко от него, когда ему удавалось преодолеть этот её страх и показать ей, что она не одна, именно тогда к нему возвращалась его муза, которую он любил. Только рядом с ним Виктория была настоящей.