– Таф!
Неведомая сила отбросила нападавших к самым стенам залы. Раздались стоны и проклятия. Время для отступления было выиграно.
– Уходим! – скомандовал Вальдерас.
За его спиной раздался яростный голос царицы:
– Ты все равно сдохнешь, бледнокожее отродье!
Вальдерас обернулся, уже боковым зрением заметив движение ее руки, посылающей ему в спину нож.
– Таф! – успел он выкрикнуть, направив ладонь с руной в сторону летящего ножа.
Отброшенный той же неведомой силой, нож отлетел обратно – и впился в горло Альманты.
Руна отняла все его силы. В глазах потемнело, а звуки из внешнего мира доносились глухо, как будто уши залило воском. Ноги подкашивались.
– Бальвир, поддерживай его, Нартор, прикрывай сзади! – приглушенно доносились до Вальдераса команды Рагдара.
Как они добрались до конюшни, он помнил смутно, лишь иногда различая отблески взлетавшего меча Кханка.
* * *
Друзья ушли от погони и позволили лошадям идти неспешным шагом. Ни один не представлял, что делать дальше: возвращение в Ульм означало встречу с Нардхом, по приказу которого, скорее всего, и действовал Марвин. Но кроме Ульма идти было некуда.
Каждый из них погрузился в невеселые мысли, и вдруг Рагдар расхохотался. Остальные недоуменно воззрились на него.
– Рагдар? – спросил Вальдерас.
– Я… я смеюсь над тем, как Атальпас нас испытывают. В двенадцать лет мы были вдвоем против десяти. Помнишь, Нартор? Потом мы с тобой – против четырнадцати. Сегодня мы были вчетвером против сотни. Что завтра? Вчетвером против армии?
Рагдар снова расхохотался. И, несмотря на бедственное положение всех четверых, он хохотал не один.
Царь
– Господин Силлагорон, расскажите, пожалуйста, о государственном устройстве ульмийского царства при Нардхе Сакхаре.
– Государственное управление включало в себя две сферы: светскую и религиозную. Светскими вопросами занимались министры, которых называли амирами. Религиозными – халиты, это жрецы Шести. Амиры и халиты входили в Совет при царе и при его наместниках в любом городе. Конечно, существовала иерархия: первый амир, второй, третий… Так же и с халитами.
– Какую же роль играл сам царь?
– Правитель объединял в своем лице обе ветви власти: с одной стороны, он формально считался первым воином и обязан был принимать вызовы равных на поединки, с другой – называл себя Смертным Братом Шести, и последнее слово в религиозных спорах оставалось за ним.
– Но ведь культ Шести – не единственный в Древней Ханшелле?
– Нет, не единственный, как и в других пяти мирах. Были распространены всевозможные природные культы (например, в Ханшелле очень почитали Ульму, богиню плодородия), которые продолжали существовать еще много поколений после Вальдераса. Но эти культы являлись частью быта и не вошли в атрибутику царской власти. В отличие от культа Шести.
– А как же тесситы?
– На них бы я остановился позже.
Из стенограммы интервью господина Таруса Силлагорона, великого мастера аэдического искусства, профессора университета имени великого стратега Каоры Риццу, специально для радиопередачи «Загадки истории». Стенограмма зачитана в прямом эфире мастером дикторского искусства, господином Румелем Даиром.
Возвращаться в Ульм, не разузнав обстановку, было безрассудно. На разведку отправили Бальвира. Тот привез еду и новости.
– Вальдерас, тебя и первого амира объявили предателями. Якобы вы убили карагартскую царицу, чтоб продолжить войну. А Шалес, пытаясь защитить Альманту, убил амира. Еще говорят, что ты проклятие Шести, что Запределье дало тебе темную силу и тебя следует судить не только за предательство, но и за колдовство. За тебя назначили вознаграждение: столько золота, сколько ты весишь.
– Получается, Шалес действовал по приказу Нардха, – растерянно пробормотал Рагдар. – Значит, не он нас предал …
Такая мысль уже посещала всех четверых. Но никто не смел не то что говорить, а даже думать о таком.
– Нардх верит, что Ульм оскорбил Атальпас и должен принять возмездие. От амира и меня он хотел избавиться, чтобы беспрепятственно сдаться Карагарту. Царь… – голос Вальдераса дрогнул, – царь предал свое царство. Не нас.
– И что нам делать с таким царем? – глухо спросил Нартор.
– Свергнуть. И не смотри на меня так, – поймал он скептический взгляд Нартора. – Поверь, бросить вызов в тринадцать лет тебе было намного страшнее, чем сейчас – царю.
– У нас есть руна. И есть вероятность, что кто-то из сильных родов воспользуется свержением Нардха и объявит царем кого-то из своих. Сошлются на то, что ты проклятие, – прикинул Бальвир шансы на успех.
– Согласен. И я думаю… – Вальдерас многозначительно посмотрел на друзей. – Я уверен, что нам нужна поддержка кого-то из военачальников. Если армия встанет за нас, пусть все эти интриганы плетут заговоры в Запределье.
– А армия встанет за нас? – скептически спросил Бальвир.
– Я был на военных советах и слышал ропот на Нардха. Если я докажу, что приведу Ульм к победе, найдутся такие, которые не захотят менять династию во время войны.
И они начали обдумывать план, шаг за шагом. Им не верилось в счастливое его осуществление, но лучше уж было рискнуть в борьбе за царский венец и Ульм, чем стать безвестными скитальцами, бесславно спасающими свои жизни.
* * *
В торговые ворота Ульма они проехали в повозке мельника, скрываясь от стражи среди мешков с мукой. Чтобы не рисковать жизнями друзей понапрасну, Вальдерас оставил их в одной из портовых таверн. Сам же, надвинув на лоб капюшон плаща, отправился к дому военачальника Сотхара.
Гвардейцам у входа Вальдерас назвался вестником убитого первого амира.
– Радхан Шелвис просил передать важное послание господину Сотхару в случае своей гибели, – многозначительно объяснил он воинам, скрывая лицо капюшоном и молясь Атальпас, чтоб его расчет на дружбу между первым амиром и Сотхаром оказался верен.
Поколебавшись и решив, что само по себе признание в связи с первым амиром – рискованный шаг, доказывающий честность помыслов, гвардейцы пропустили посланника, а рабыня проводила его в теун и попросила ждать.
Часы тянулись. Вальдерас обдумывал ясные и простые слова, которые убедили бы Сотхара присоединиться к нему. Но юношу не оставляли беспокойство и страх, что прославленный военачальник прикажет арестовать его и препроводить к Нардху.
Раздались чеканящие шаги. В теун вошел Сотхар. Царевич откинул капюшон.
– Господин Сотхар, приветствую. – Тянуть было ни к чему, Вальдерас решил сразу выяснить, захочет ли военачальник с ним разговаривать или с ходу закует в цепи.
– Царевич?! – Сотхар не ожидал увидеть его, но тем не менее уважительно склонил голову и прижал правую ладонь к левому плечу.
Расценив этот жест как добрый знак, Вальдерас продолжил:
– Ты веришь, что мы с господином Радханом – предатели? – Он намеренно назвал первого амира по имени, надеясь, что оно оживит магию дружбы, которая вынудит Сотхара слушать его благожелательно.
Но военачальник колебался с ответом.
– Сотхар, ты, не боящийся ни меча воина, ни кинжала убийцы, не должен робеть перед звуком слов и правдой, стоящей за ними. К тому же, – Вальдерас грустно усмехнулся, – что бы ты сейчас ни сказал, я не смогу использовать против тебя ни слова. Меня объявили предателем, и мое слово против твоего не стоит ничего.
Сотхар жестом пригласил юношу за чайный столик и уселся сам. Некоторое время он молча изучал прихотливый узор, сложенный из отполированных черепашьих панцирей на столешнице.
– Возможно, – наконец заговорил он, тщательно подбирая слова, – возможно, я не доверяю рассказу Шалеса. Но это не отменит царский указ касательно тебя, царевич.
– В Кодексе ульмийского воина говорится, что царь – это первый воин, ведущий армии царства к победам, а народ к процветанию. Он кузнец цепи времен. Звенья истории, выкованные им, должны рождать гордость в душах мужчин и спокойствие за будущее детей в сердцах женщин. – Вальдерас говорил горячо, в точности повторяя интонации Рагдара, потому что никто не умел говорить о Кодексе ульмийского воина так же убедительно, как он.
