А сейчас жена писала, что не держит на Егора зла; что во многом виновата сама; что с дочерью он может общаться столько, сколько захочет; что она откажется от алиментов, если он выплатит ей определенную сумму денег. Оказалось, что родители решили продать свой дом и купить более просторный, чтобы и для нее с дочерью было место. И хотя названная сумма очень даже впечатлила Быстрова, согласие им было дано сразу же. Пришлось, конечно же, влезть в огромные долги, но деньги для жены все же были собраны, а когда развод состоялся, то оба почувствовали облегчение.

   С дочерью Егор всегда находил общий язык, так было и сейчас.

   - Папочка, ты только не плачь, - говорила она так, как будто когда-то видела его слезы, - я на все лето буду к тебе приезжать. Я маме пока не говорила, но, когда вырасту, буду с тобой жить.

  Он согласно кивал головой и через силу улыбался, понимая, что пройдет какое-то время, и дочь уже не будет так в нем нуждаться, а ее слова - это всего лишь слова ребенка, тоскующего по своему отцу.

   - Мы можем уже сейчас поговорить о том, чем будем заниматься летом, - бодрым голосом ответил он.

  Дочь тут же начала увлеченно рассказывать о своих планах, а Быстров прикрыл глаза и слушал ее голос. Такой далекий, такой родной... Это было единственно ценное, что у него осталось после неудачной попытки создать семью.

   Получив развод, Быстров так и остался одиноким, не желая связывать себя второй раз семейными узами. Большая любовь, по которой он мог бы это сделать, так и не случилась, о чем Егор не жалел совершенно. Да и жалеть-то было не о чем: таких, как он, на свете проживало немало, и говорить о том, что жилось им плохо, было бы, по крайней мере, неразумно.

   Правда, одни без устали скакали из постели в постель, ища там эту самую любовь, пока не успокаивались в чьих-то объятьях, найдя, а может, и не найдя желаемое, а лишь устав от самого процесса поиска. Другие, к которым относил себя Егор, по этому поводу не расстраивались абсолютно и жили спокойной размеренной жизнью, принимая все уготованное судьбой, считая, что если что-то и должно будет случиться, то оно обязательно случится и без каких-либо усилий с их стороны.

   ***

   В последнее время Егор старался как можно меньше находиться дома, потому что одиночество порой становилось просто невыносимым. В такие минуты ему хотелось с кем-то поговорить, рассказать обо всем, что накопилось в душе, но такого человека, увы, не существовало. Нет, друзья-приятели были. Было кого пригласить в гости и к кому сходить в гости, но разговоров на личные темы Егор не любил и всегда старался избегать.

   Ближе всех он сошелся с Костей Лобановским, который нравился ему тем, что в душу с ненужными вопросами и советами не лез и своими тайнами делиться тоже не торопился. Был он холост, жениться не собирался. Девушки его любили за легкий нрав, да и он, кажется, любил их всех, но ни с одной не заводил хоть сколько-нибудь длительных и серьезных отношений.

   - Холостяком родился, холостяком и помру, - гордо заявлял Лобановский каждому, кто интересовался его сердечными делами.

   - Ничего, - смеялись женатые, - придет и твое время: раньше невесты в загс прибежишь.

   - Не бывать такому, - Лобановский картинно закатывал глаза. - Бабка моя любимая, Александра Гавриловна, говорила, что Бог не без милости, на его милость в этом деле только и уповаю. Верю, что минет меня горькая чаша сия. А бабке верю безоговорочно, она у меня таким философом была...

   И Константин начинал рассказывать очередную историю о своей бабке, которая, как уже давно все друзья знали, начинала любую ссору с дедом словами: "Повезло тебе, Ирод, с женой! Такая умница и красавица досталась, не то что твоя бывшая подружка Лизка, кура подслеповатая..." А так и не замоленный грех деда, по словам Лобановского, состоял лишь в том, что тот, еще будучи холостым, однажды в клубе, увлекшись и сам того не заметив, протанцевал с той самой Лизкой два танца подряд. Этого Александра Гавриловна простить ему так и не смогла, хотя ни на какую любовь между дедом и бабкой в то далекое время даже и намека не было.

   После таких слов дед, словно сбросивший от приятных воспоминаний пару десятков лет, как правило, улыбался, лихо подкручивал усы, заговорщически подмигивал внуку, вытянувшемуся выше него ростом, и шептал тому на ухо очень тихо, чтобы, не дай Бог, не услышала его не в меру разбушевавшаяся жена:

   - А она еще не знает, как меня эта самая Лизка после танцев возле речки целовала! Если б знала - точно не дожил бы я до сегодняшнего дня.

  В эти минуты дед и его уже кое-что понимающий в этой жизни внук чувствовали себя настоящими членами некой секретной организации, страшные тайны которой, конечно же, не предназначались для ушей Александры Гавриловны.

   Таких историй у Кости в запасе было много, и никто толком не знал, была ли в них хоть крупица правды.

   Осень в этом году стояла сухая и теплая. По вечерам в небольшом парке, который находился недалеко от дома Егора, было многолюдно: народ пытался насладиться последними ясными деньками. Слышались звуки музыки, по дорожкам неспешно прогуливались пары. Егор с Костей побродили возле танцплощадки, фонтана, потом решили посидеть в кафе. Свободных мест не оказалось, и они, не сговариваясь, направились к выходу.

   - Настроение ни к черту, - заговорил Костя. - Утром чашку разбил, с котом разругался. Он, паршивец, опять на кухонном столе спал. Позавтракал, потом зачем-то стал старые фотографии рассматривать. До этого было как-то не по себе, а тут совсем накрыло.

   - У меня та же история. Хотел с дочкой по скайпу поговорить, а она так и не позвонила. Хотя бы написала, предупредила, что ее не будет. Что за ребенок!

  Костя бросил удивленный взгляд на друга.

   - Думаешь, мы лучше были?

  Егор, не отвечая, пожал плечами.

   Какое-то время они шли молча, но вскоре Костя нарушил молчание.

   - Хочешь, пойдем ко мне, посидим, выпьем по наперсточку, как говорила моя незабвенная бабка Александра Гавриловна? Завтра свободны, можем себе позволить.