В это время я, укрытая до подбородка одеялом, лежала на узкой больничной кровати и внимательно вглядывалась в идеально белый потолок, пытаясь найти там несуществующие пятна и трещинки. Посмотреть в глаза стоящего рядом человека было выше моих сил. А думала я, что, наверно, он, как всегда, прав, что измену надо простить и постараться как можно скорее забыть о ней, потому что надо помнить о мальчиках и не испытывать на прочность еще неустойчивую детскую психику. В конце концов, безгрешных людей нет, а сестра сама могла подтолкнуть его к этому. Я, по уже давно устоявшейся привычке, искала очередное оправдание поступку моего идеального во всех отношениях мужа и, конечно же, находила.
Но тут мое, видимо, все еще больное сознание из потока его слов вычленило лишь одно: неделя. Я повторила его вслух несколько раз, даже покатала языком, пытаясь вникнуть с суть, а когда вникла... Ох, не зря говорят, что молчание - золото. Лучше бы он молчал! В один миг память услужливо подкинула мысли и о его длительных командировках, и о неожиданном появлении сестры именно в то время, когда детей не оказалось дома. А его неожиданная просьба родить еще одного ребенка? И это случилось, когда он окончательно охладел ко мне! Значит, все это время... мой третий мальчик... я перед тобой виновата... Мысли, цепляясь одна за другую, путались в голове, и не было сил остановить это безумие. Вдруг стало невыносимо холодно, я задрожала. О том, что произошло позднее, лучше не вспоминать.
Не знаю, что из всего, пришедшего мне на ум в эти минуты, было правдой, а что нет, но мысль, из-за которой я и попала в это отделение, мысль о ребенке, смерть которого лежит на моей совести, вновь вылилась в жестокую истерику. О том, что это был именно мальчик, мы уже знали. И мои переживания, и мои слезы, и бессонная ночь, и нежелание взять себя в руки и тем самым защитить живущее во мне дитя - все это привело к легко предсказуемым последствиям. И в этом виновата была только я, не сумевшая вовремя отбросить вмиг ставшее ненужным прошлое и понять, что же в этом мире является истинно ценным. И это был явно не муж, не сумевший или не захотевший оградить меня, носившую его ребенка, от нестерпимой боли. Когда-то казалось, что за долгие годы я хорошо узнала человека, называвшегося моим мужем, теперь же была уверена, что не знаю о нем ровным счетом ничего.
Он больше не появлялся до самого дня выписки. А я, хоть вскоре и покинула больницу, еще долгое-долгое время не могла избавиться от этих мыслей. Они, казалось, навсегда поселились в моей больной и грешной голове. Муж так и не оставил меня ради сестры, хотя это было первым, что я ему предложила. Мы несколько раз пытались начать семейную жизнь заново, но из этого ничего не получилось: я так и не смогла заставить себя лечь в одну постель со ставшим вдруг чужим человеком. Войти в его кабинет так и не смогла тоже. Он остался жить там, а я окончательно перебралась в общую когда-то спальню и врезала в дверь замок. Так мне было спокойнее, хотя на мое спокойствие никто и не покушался.
Со временем мы научились жить рядом, но не вместе. Он по-прежнему оставлял деньги в вазочке на кухне, я по-прежнему готовила завтраки и ужины, но за одним столом мы больше не сидели никогда. Дети отлично окончили школу, поступили в московский вуз и поторопились перебраться на снятую мужем квартиру. Каждое лето они находили какие-то занятия вне дома, поэтому виделись мы крайне редко. Видимо, мальчикам тоже было тяжело находиться на развалинах того, что считалось некогда счастливой семьей. Бывали дни, когда и мужа я видела только утром из окна. Он неторопливо выходил из подъезда, садился в машину, и теперь у него никогда не возникало желания обернуться и помахать рукой мне на прощание. Наше время прошло.
Я лечилась у того же доктора еще несколько раз. Лечилась и у других. На какое-то время мысли о моей вине и нерожденном сыне отступали, но потом все начиналось сначала. Дети окончили с красными дипломами вуз и тут же уехали, приняв предложение работать в другой стране. С нами, конечно же, не посоветовались даже ради приличия, просто поставили перед фактом. Обижаться было глупо: они, казалось, всегда знали, как и что надо делать, и чуть ли не с детского сада были самостоятельными в принятии решений. Когда-то я этим даже гордилась.
Так безрадостно прошло несколько лет. И мы оба, кажется, с этим смирились. Потом заболел муж, ему предложили сделать операцию, он согласился. Мне же об этом сухо и буквально на ходу сообщил в самый последний момент. В это нелегкое для него время я заставила себя забыть обо всех обидах, ежедневно навещала, даже осмелилась несколько раз погладить его руку. Помню, как было трудно в первый раз начать разговор. Я часто замолкала, а он смотрел на меня измученными болью глазами, виновато улыбался и тоже молчал.
Мужа выписали из больницы, и я, без каких бы то ни было раздумий, постелила ему в когда-то общей спальне. А когда пришла ночь, выключила свет, легла рядом, нашла его руку и сжала холодные худые пальцы. Он будто ждал этого, подвинулся ближе. Голова же моя, как в прежние счастливые времена, тут же нашла некогда привычное место: его плечо. Да, на первый взгляд все это выглядело так, как и в годы молодости, только вот его голова была совсем седой, а мою раннюю седину скрывала удачно подобранная краска. И еще: тогда все лучшее нас ждало впереди, сейчас же о будущем думать не было смысла: важной и ценной стала лишь каждая прожитая вместе минута. Нестерпимая грусть, заполнившая, кажется, всю комнату, была плотнее самого густого тумана.
Жизнь медленно уходила из некогда здорового и красивого тела. Иногда мы, держась за руки, просто лежали рядом и молчали, а иногда подолгу разговаривали, вспоминая самые счастливые моменты нашей жизни. Врачи говорили о месяце, но муж оставил меня через три недели. Вот теперь я по-настоящему осталась одна. И нынешнее одиночество не могло сравниться с тем, другим, когда по-прежнему родной человек находился всего лишь в другой комнате. Это оказалось куда страшнее.
Наверно, кое-кому покажется странным, что можно тосковать по мужу, причинившему столько горя, но только вот и все хорошее в жизни было связано с ним. Я понимала, что другой любви к мужчине в моей жизни уже не будет. И не будет ничего, что могло бы быть на эту самую любовь хоть чуточку похоже. В то время я почти не покидала квартиру, долгими часами бесцельно бродила по пустым комнатам, часто забывая о еде и сне. И думала, целыми днями думала и думала о муже и трех своих сыновьях. О двух живых и еще об одном, умершем по моей вине.
И снова походы по врачам давали только временное успокоение. С завидным постоянством, не реже пары раз в году, тоска наведывалась ко мне в гости, и почему-то двери для нее оказывались всегда широко открытыми. Наверно, я так и мучилась бы до конца своей жизни, но неожиданная встреча с тобой изменила все.
Удивлен? Удивился даже мой лечащий врач, который к тому времени был давно на пенсии и часто выслушивал меня, сидя на скамеечке в парке. В благодарность я каждый раз пекла для него большой мясной пирог. Мне не трудно, а человеку в радость. Он одинок, поэтому всегда долго благодарил меня и шутливо просил назначать ему свидания по поводу и без. Вот только после моего знакомства с тобой встречи назначает он. У меня же для этого нет ни малейшего повода. Бывшему врачу скучно, хочется простого человеческого общения, я это понимаю и, как правило, соглашаюсь. Мы долго разговариваем обо всем на свете, а потом я вручаю ему ставший уже традиционным пирог.
