вот ты – игла, заусенец, команда, шов,

вроде был мальчик, а смотришь – уже большой,

я как борзая, слово – уже готов

не принимать самых простых решений.

Натали незаметно дёрнула подругу за руку и, когда Света оглянулась, состроила смешную физиономию. Это происходило всякий раз, как Ната снова и снова влюблялась однажды и на всю жизнь, и ей требовалась помощь Светки. Обычно эта помощь была особо и не нужна, но всегда бойкая Наташка боялась сделать этот важный и страшный первый шаг в одиночку. Вот и сейчас она подсунула Свете свёрнутую в комок салфетку, на которой карандашом накарябала: «после последнего стишка не расходимся. взять номер. пиу.»

Ната вечно влюблялась резко и бесповоротно. Для неё не существовало некрасивых и глупых. В худощавом бледном блондине с кривыми зубами и противным голосом она замечала притягательную мимику, в пухлом и низком рыжем парнишке, покрытом родинками от солнца – глубину глаз, а у не очень умного соседа – горделивую осанку. Влюбляясь не в людей, а в мелочи, из которых они состоят, она оставалась верна этим мелочам до последнего. Света очень ценила в подруге эту способность доверять миру и видеть красоту во всем, что её окружает. Вот и сейчас… Светлана оторвалась от записки и посмотрела на местного поэта, который заканчивал читать стих.

руки дрожат, разум теряет нить,

за облака из ваты прошу винить

тех, кого сам однажды призвал любить

и рисовать звёзды, чертить скрижали.

я вывожу древней вязью последний стих,

я замолкаю, ветер давно утих,

я подавляю даже невинный чих,

лишь бы глаза твои взглядом меня искали.

я не Маяковский, просто один из тех,

кого Вы в прошедшей жизни наприручали.

«Вот вроде невысокий, щуплый, с бородой, будто позаимствованной на вечер – нелепый, одним словом, но ведь цепляет», – подумала Светлана. Как только Николай, именно так звали парня, начинает читать свои стихи, сразу забываешь, кто перед тобой стоит. Хочется слушать, открыв рот. Вот так часто в жизни и бывает, что за скромной, а иногда и отталкивающей оболочкой скрывается хрупкая душа. Раз надорвёшь, два – и живого места на ней не останется…

– Спасибо всем, кто пришёл, – мягкий смущённый голос прервал её мысли, – читать на площади это одно, а вот так, почти глаза в глаза – страшно было, – робко улыбнулся бородач. Он уже дочитал последнее стихотворение и неловко раскланивался на импровизированной сцене.

– А можно автограф? – наперерез медленно утекающим из-за столиков людям кинулась Натали.

Светлана не успела даже моргнуть глазом, а Ната уже трясла перед её лицом всё той же мятой салфеткой, на обратной стороне которой теперь красовался электронный адрес поэта.

– Ветка, – мечтательно вздохнула она, – представляешь, он обещал мне ответить… – девушка уже мысленно составляла сценарий каждого диалога, прописывая реплики так, чтобы у парня не осталось никакого иного выхода, кроме как влюбиться раз и навсегда.

– Представляю, – Светлана улыбнулась уголками губ и обняла подружку, которая светилась от радости, – а теперь давай по домам, а? Спать хочу не могу. И на зарубежку рано вставать.

– Ну пошли, пошли, – всё так же светясь проворчала Натали.

Девчонки уже садились в попутку, когда двери «Паприки» снова распахнулись и пропустили Николая. Он, заметив девушек, помахал рукой и, обернув вокруг шеи зелёный шарф, зашагал в противоположную сторону. Ната снова улыбнулась.

***

Паше снился долгий и выматывающий сон, будто поставленный на репит.

Снова и снова он встречал в общаге девушку с большими наивными глазами и облаком белокурых волос. Она сидела на подоконнике среди разбросанных рюкзаков и пивных бутылок. Ребята, дружно заснувшие после очередной попойки, разлеглись кто где: на диване, в чугунной старой ванне, на полу в кухне и коридоре. Он перешагивал через груды неподвижных тел и не понимал только одного – что здесь делает она?

Девушка улыбнулась так радостно, что ему, окостеневшему в собственном сером отупляющем безразличии ко всему живому, вдруг до слёз стало светло на душе. Он подошёл к ней и, сорвав с шеи кулон, вложил его ей в узкую ладонь. Этот кулон в виде кленового листочка ему подарил в детстве отец. Папы давно уже рядом не было, но деревянная подвеска на кожаном шнурке продолжала висеть на шее, согревая в самые сложные моменты жизни. Пашка рос, крепчал, один шнурок сменял другой, и только подвеска оставалась неизменной. Это была единственная вещь, с которой он никогда не расставался. И вот теперь он отдал его незнакомке. Отдай он ей своё сердце – это значило бы гораздо меньше.

Он проснулся от боли в правой руке, сжимающей кулон. Резные уголки листика впились в ладонь, сжатой в кулак.

03:15

Показали электронные часы, мигая белыми квадратными цифрами. Паша встал, лениво переставляя ноги прошёл на кухню и налил воды, стараясь не разбудить неосторожным движением маму. Остатки сна начали ускользать, теряться, оставляя после себя только белёсый туман, и он уже не помнил, отчего проснулся. Осталось только неисчезающее ощущение потери.

Парень вернулся в кровать и, немного поворочавшись с боку на бок, заснул крепким и здоровым сном.

***

Светка чмокнула Нату в щёку и медленно поднялась в квартиру. Лифт опять не работал. В усталом мозгу перемешались стихотворные строчки, запах Наташкиных духов, редуцированные, сложившие крылья как падшие ангелы, и большие горячие ладони, которые перекрывали все прочие воспоминания о прошедшем дне.

Она налила себе холодной воды из стеклянного графина, покатала её во рту, стремясь согреть перед глотком… За окном тускло горел фонарь, старые деревья отбрасывали корявые тени на проржавевшие ещё лет десять назад качели…

– Город спит… – задумчиво проговорила она, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

/найди меня/

Солнце ярко било в глаза, заставляя щуриться и смешно морщить нос. Толпы прохожих неслись по тротуарам огромным непрерывным потоком, сминая ботинками шуршащие жёлтые листья.

Она стояла перед огромной витриной, судорожно сжимая пальцы и не замечая этого. Сквозь оконное стекло местного магазинчика, куда она так часто любила забегать в детстве, чтоб посмотреть на всякие безделушки, она увидела его. Маленький резной кленовый листочек из дерева, лежащий в ажурной хрупкой шкатулке на голубой подушечке. Кулон, который видела во сне.

– Возьми его, – он протянул ей шнурок, сдёрнутый с шеи, и вложил в ладони.

– Но…

– Молчи, – парень приложил указательный палец к губам и мягко улыбнулся. Запахло прелой листвой, прохладой и асфальтом, нагретым солнцем. Ей даже на миг показалось, будто он сам пахнет солнцем. Разве могла она теперь, когда полудышащую общагу залило светом от одной его улыбки, не принять подарок? Девушка сжала кулон в ладони и поднесла кулак к груди.

– Тук-тук-тук…Я слышу биение твоего сердца, – он осторожно дотронулся рукой до её щеки.

– Теперь ты услышишь его, стоит лишь закрыть глаза, – она завязала шнурок на шее. Кленовый листочек застыл на груди прямо напротив сердца, – тук-тук… слышишь?