— Жалости достойны только слабые, сильных не жалеют.

— А я по-твоему сильный? — грустная усмешка тронула потрескавшиеся губы.

— Да. Ты самый сильный из всех, каких я встречал за годы жизни и странствий.

— Ну что ж, и на том спасибо, мой милый друг.

— Хм, я слышу нотки иронии?

Лестат не ответил, повернувшись на голос вампира, в котором он уловил добрую улыбку. С удивлением он заметил, что Луи смотрит на него как-то по особому, как-то немного иначе… он пока не мог подобрать слова, как. Вампир осмелился спросить:

— Скажи, ты вспоминал меня? Вспоминал хоть иногда за эти годы?

«Очень часто, Лестат, я почти постоянно думал о тебе, не мог не думать», — в мыслях, а вслух сказал:

— Да, думал, как бы ты не появился у нас с Клодией за спиной и не оторвал нам головы обоим.

Мышцы дернулись и вновь застыли. Лестат сжал зубы и отвел взгляд. Каменное, непроницаемое выражение.

— Прости.

— Ерунда, — крайне сухо.

— Я думал еще и иное.

— Нет, не думал, — маркиз старался говорить ровным тоном, понимая, что в любой момент у него могут сдать нервы.

«Что ему надо? Что ему надо, дьявол его раздери! Я уже почти свыкся с мыслью, что никогда больше не увижу этого лица! Не услышу этого голоса!»

— Ошибаешься, — тихо и мягко.

Лестат непроизвольно сглотнул, дернулся кадык.

— Что тебе нужно?

— Что нужно? Я говорю с тобой, ведь ты сам остановил меня, или ты забыл? А потом эти слова…

— Да что ты заладил — слова да слова! Забудь о них! — весьма нервно и импульсивно.

— Хорошо, Лестат, как скажешь, — ровным голосом, в глубине которого де Лионкуру послышалась горечь и разочарование.

Или только послышалось?

«Ты слаб, тебе уже мерещится… ему все равно… все равно на тебя! Ты так и иссохнешь в этой дыре, а компанию тебе будут составлять разве что крысы!»

Лестат увидел, как полные, чувственные губы Луи растянулись с выражением, которое не так и редко он видел на его лице когда-то — я так и знал!

— Да, я попросил не уходить, но ты меня заставляешь чувствовать неловкость…

— Лестат де Лионкур почувствовал неловкость? Это вообще как?

— А вот так!

Губы Луи непроизвольно раздвинулись в слабой улыбке от этого немного мальчишеского возгласа. Лестат вновь посмотрел на них, ловя себя на мысли, что безумно хочет почувствовать их на своих губах.

Как хотел сотни и тысячи раз за время их совместного проживания.

— Ты скажешь мне?

— Святые угодники, что тебе сказать? — с горячностью, так свойственной его натуре, воскликнул маркиз и стукнул ладонями по подлокотнику.

— О, Лестат уже упоминает святых? До чего ты докатился? — беззлобная, мягкая насмешка, но блондин рассвирепел еще больше.

— Здесь уже кого хочешь упомянешь! Что ты хочешь знать, ну же? — теперь с кресла раздавалось раздраженное шипение. — Давай, не томи! Что я признался тебе в любви не только из-за того, чтобы заставить помочь мне? Ты это хочешь знать? Я уже сказал, что нет! Что-то с памятью?

— Не шипи, кобра, — баритон был мягок, Луи сейчас разговаривал с ним чуть ли не как с ребенком.

— Упиваешься моей слабостью? Беспомощностью перед тобой?

— В кои-то веки!

— Издеваешься, да? — содрогнулся Лестат.

— Угу.

— Уходи.

— Я, кстати, хотел сказать, что мы заслужили смерть от твоих рук, — посерьезнел Луи. — После того, что сделали с тобой…

— Ты потворствовал ребенку…

— Да. Я безумно любил ее. Она была моим ребенком, моим сокровищем, я баловал ее…

Лестат не ответил, только пальцы снова сжали мягкие подлокотники.

— Я любил ее, она любила меня, а ты…

— А я любил тебя…

Луи вздрогнул от этой интонации и нерешительно сделал еще два шага в сторону кресла. Теперь он мог дотронуться до него.

— Я всегда любил только тебя одного, поэтому даже после всех бед, что вы нанесли мне, я не могу презирать тебя, или пытаться убить. Я хотел убить ее, но не тебя. Тебя — никогда.

— Почему, Лестат? — мужчина пораженно смотрел на вампира.

— Ты оглох? — голос сейчас его шелестел, как пожелтевшая листва и казался безжизненным. — Я фатально был влюблен в тебя еще с тех самых дней, когда ты был человеком, а я следил за тобой. И это чувство, увы, не умирает…

Луи протянул руки и накрыл ладонями руки Лестата.

— Прости… — выдавил де Пон дю Лак. — Нужно попросить прощение и я прошу его. Мы обошлись с тобой незаслуженно.

— Говори за себя, — холодным тоном.

— Да… я говорю за себя. После причиненного тебе вреда я заслуживаю смерти от твоих рук…

— И ты поэтому не помогаешь мне? — Тут Лестат повернул к нему холодное лицо. — Ах, не бойся, mon précieux, даже если бы ты попытался сделать это снова, я не тронул бы и пальцем тебя!

— Почему? — Луи пребывал все в большей растерянности.

От себя. От него.

— Я слаб перед тобой…

Луи сжал его тонкую, ослабленную руку так сильно, что Лестат поморщился.

— Что, так сильно благодарен мне?

— Сарказм и Лестат — вещи неразделимые, — заметил с усмешкой Луи.

— А разве не так? — с грустной улыбкой.

— Не совсем.

Что-то вновь в тоне Луи заставило Лестата посмотреть на него удивленно-внимательно. Он замер, ожидая дальнейших слов от того, по кому сходил с ума. Сходил от боли, разочарования, тоски и любви.

— Вначале скажи, почему раз так любил, как ты говоришь, ты не пытался добиться меня раньше?

— Луис, зачем ты мучаешь меня? — зарычал вампир. — Я разве мало пережил? Ты не хочешь дать мне крови, даже хотя бы своей, чтобы облегчить мои страдания и предпочел говорить о любви? — Лестат нагнулся близко-близко к лицу Луи. — Зачем? Что дадут мои слова? Мои признания сейчас? Что? Неужели ты пытаешься дать мне понять, что тебе не все равно? Что тебя и правда это волнует?

— Ты можешь просто ответить?

— Зачем?!

— Я хочу убедиться. Хочу поверить.

Напряженное молчание. Лестат в мрачной задумчивости смотрел на него.

— Или мне забыть про твои признания, а, Лестат? — очень тихо.

— Я уже сказал, что люблю…

— Это мало. Этого мало, Лестат. Мне нужно больше… нужно почувствовать…

— Для чего? — затрясся блондин. — Зачем тебе это? Это я испытываю к тебе чувства, что убивают меня, медленно сжигают в огне, а не ты!

Они оба боялись, а он упрекал его! Ему нужно было больше… чуть-чуть больше его слов, но это был Лестат, с ним всегда было непросто.

— Ты упрямый кретин, де Лионкур. И трус, — сорвалось с языка.

— А ты нет? — задрожал от негодования вампир. — Так нечестно, ты просишь, а сам ничего не говоришь! Так нечестно, Луи!

Луи не ответил. Он понимал, что Лестат был прав, но сейчас ничего не мог с собой поделать.

Страх. Неуверенность. Принцип. Эгоистичное желание.

— Не упрямься, уступи, скажи мне…

Упорное молчание.

— Не будь ребенком!

Лестат дернулся и приподнимаясь с кресла, выговорил негодующим голосом:

— Я, — его шатнуло, — не ребенок!

— Да? Так говорит действительно не ребенок, конечно!

— Убирайся…

— Так мне забыть слова…

— Да! — истерично закричал маркиз, перебив Луи.

— Как скажешь, Лестат. Как скажешь.

И он, не секунды не мешкая, развернулся и пошел прочь.

— Ну и проваливай! Я спасал тебя из огня, а ты кинул меня в него! Я дал тебе свободу выбора! Я давал тебе все, стараясь делать тебя счастливым! Я учил тебя! Я был с тобой! Я любил тебя больше, чем кого-либо на этом чертовом свете, Луис! Нужно быть слепцом, чтобы не понять этого! Не я жесток, а ты! Ты, Луис!

Хриплый крик вампира разносился по облупившемся стенам дома, в котором гуляли лишь призраки.

— Тебе нужен был лишь компаньон, потому что ты одинок, Лестат. Как бы ты не старался это скрыть, ты очень одинок. Возможно, не меньше моего, даже окружая себя роскошью и бесчисленными игрушками! А роскошь это была моя, Лестат, и я был тебе нужен, потому что был богат… Тебе нужен был последователь, которому бы ты смог навязывать лишь свою волю, управлять, понукать и показывать свое превосходство, разговаривая с вечно снисходительно-ироничной насмешкой. И наставник с тебя неважнецкий, скажу я тебе, любые мои вопросы вызывали в тебе лишь раздражение. Ты любил только себя.