Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Русаковское молчание Галку не смутило. Блиц-визит гранд-дамы Колокольчиковой она прощать не собиралась. Да и как можно! Ведь Инга специально, чтобы унизить её, Галину, явилась в мексиканском изумрудном колье, оправленном в восемнадцатикаратное золото с ацтекским орнаментом. На три минуты всего-то и почтила присутствием, но в колье! Подобные выходки прощать нельзя! Да и сама вещь – изумруды, золото – красотища же невозможная! Когда ещё Юрка такое сподобится купить! Разве не обидно?

Конечно же, Инга Колокольчикова меньше всего думала о жене младшего редактора Крюкова. Жён младших редакторов она, как правило, вообще не замечала. А колье, и это, изумрудное, и другие, из других камней и металлов, носила просто потому, что они у неё были. Если бы Галина только догадывалась о месте, которое занимала она в мыслях Инги Колокольчиковой! Если бы знала, что колье предназначалось вовсе не для того, чтобы досадить ей, красивой и замечательной Галине Крюковой, которой эта молодящаяся архаика Колокольчикова, безусловно, должна смертельно завидовать! Если бы хоть на миг предположила Галина всё это, то обида её на Колокольчикову стала пожизненной и, как приговор серийному убийце, без права на амнистию.

– Ну, была б ещё, в самделе, «золотым пером»! Бовиным каким-нибудь! – Шумела Галка. Андрей морщился и вздыхал, но в ограниченном пространстве кухни деваться ему от Галкиного праведного гнева было некуда. – Или этим, как его, Зориным… И ехала бы тогда себе в Израиль… Там бы и сверкала своими подвесками королевы… А то у неё все таланты между ног запрятаны, и никому она нигде не нужна!

Высказав наболевшее, облегчив душу, Галина взгрустнула: печально подпёрла щёку кулаком, по усложнившемуся рельефу мутной струйкой первача покатилась слеза. Но грусть Галкина была светлой – за изумруды она расквиталась.

Русаков так и не проронил ни слова, только морщился и вздыхал.

Не дождавшись сочувствия и понимания, Галина отключилась в дрёме, откинулась на спинку кухонного дивана. Стало ясно, что хозяйка дома случайно перебрала, и, кажется, сильно.

Все примолкли. На кухне воцарилась неловкая, тягучая пауза. Бесконечная. Отдельный полк милиции мог бы народиться, пока длилась она. Наконец, Андрей, перестав морщиться и вздыхать, вбросил тему:

– Петь, ты поведай, чего там да как у тебя в Мексике прошло. А то собрались тебя слушать, а ты – ни слова…

Все шумно и облегчённо поддержали. Действительно, устроили сабантуй, а виновник о главном ни гу-гу! Петя засмущался. Напоминать о своих попытках обнародовать путевые заметки в начале вечера показалось ему неуместным, лишним и пустым. Тем временем, после секундного возбуждения, вызванного Андреевой инициативой, на кухне опять воцарилась тишина – настроение густело по мере того, как уходил кайф, и тяжело оседало долу, наваливаясь усталостью и сном. Не замечал Петя страстных желаний на осоловевших лицах коллег и сослуживцев, врали они – изображали интерес, только чтобы смять паузу. А поправить ситуацию было уже нечем – выпили всё до капли. Она казалась безвыходной, эта ситуация: Игоряшка Парамонов изменил Бахусу, предавшись Амуру, стрелы толстенького пупса выбили Парамошу из седла, унесли прочь и некому стало добыть горючее в предутренней Москве – не находилось больше героев.

Шансы Завадского быть услышанным вновь рушились, вздымая клубы пыли. Ситуацию спас Юрка Крюков – обведя взглядом поле брани, он вздохнул и исчез где-то в глубине квартиры.

– Щас заначку выставит, – тоном пророка заявил проснувшийся и духом бесплотным просочившийся в кухню Васька Солодовников. – Приличные люди всегда заначки имеют. Юрка Крюков – приличный, да и Галка отрубилась… Враг дремлет!

Солодовников пророчествовал и одновременно исследовал пустые бутылки на предмет «сливянки». Со сна его слегка лихорадило, кайф выходил с настораживающей скоростью, вопрос требовал немедленного решения. Увы, «сливянка» не получалась. Профи бутылки выжимают досуха. Васька имел дело с профессионалами. Искать тут было нечего.

– Во, ребята, дядька привёз! – Возвестил вернувшийся Юрка. В руке его плотоядно и громко булькала квадратная, огромная, похоже, литровая бутылка с желтоватой жидкостью. Ярко-зелёная этикетка наводила на мысль о тараканьей отраве.

– Дайка сюда! – Невнятно бормотнул Васька и молниеносным, незаметным глазу, каким-то кошачьим, мягким движением цапнул бутылку из руки Крюкова. – Ага, текила! «Сделано в Мексике»! Как раз по теме. Вот Петька нам и расскажет, как её, родимую, там пьют. Петька же, небось, и привёз!

– Да нет, дядька в Штаты ездил… – Почему-то обиделся Крюков.

– Ну, хорош там пререкаться! – Закричали из разных углов. – Наливай! Какая разница, кто, да откуда!

Солодовников лил текилу прямо в столпившиеся на столе кофейные и чайные чашки, не разбирая, где чья.

– Пахнет она, как самогонка… Вонючая, зараза, брр-р… – ласково заметил Солодовников, закончив розлив.

– Ну, будем! – Строго провозгласил он, подняв чашку. Собрался, как перед прыжком в воду, и нетерпеливым, сердитым взором подгонял народ, неторопливо разбиравший наполненную посуду… Забрав бутылку у хозяина, Васька, тем самым, возложил на себя роль тамады, и теперь его злила каждая задержка в реализации сценарных экспромтов. Да и жажда мучила.

– Ребята, погодите, текилу так не пьют! – Встревожился Петя.

– А как? Через соломинку? – Недовольно, с сарказмом в голосе поинтересовался Васька. Он уже вывел локоть на уровень плеча, уже поднёс чашку к жадно вытянутым губам.

– Да нет, маленькими глотками пьют, с лимоном…

– С каким-таким лимоном? Водка, ведь, это? – Искренне поразился тамада.

– Водка. Кактусовая.

– Да хоть арбузная! Водка же, не коньяк, правда? Зачем лимон-то? Ты, Петька, если не хочешь, не пей, а нам не мешай!

Закончив отповедь, Васька ещё раз провозгласил: «Будем!». Обвёл чашкой полукруг и с тихим стоном влил в себя текилу.

Все последовали его примеру. И Петя. Закряхтели, закашляли, закрутили головами. Продёрнула крепко, даром что кактусовая.

Петя принялся рассказывать, торопливо и бестолково. Заново переживая первую свою встречу с Мексикой, плевался словами, заполошно перескакивал с одного на другое: пирамиды, Акапулько, «тортильяс», чиле, бюро, посольство… Спешил передать сразу всё: и ощущения, и впечатления, и мысли, и характеристики людей, мест и обстоятельств. Слушали его хорошо, не перебивая и не отвлекаясь на свои разговоры. Паузы приходили только во время очередной чашки текилы. И Петя воодушевился. Возможно, и даже вполне вероятно, определённую роль в этом его воодушевлении сыграла мексиканская водка. Неправильно, варварски они её пили.

К утру, когда забрезжило первым светом, а самые нестойкие захрапели по своим углам, спросил кто-то – и не вспомнить уж, кто – устало и скучно: «Петь, а как там, в Мексике, девушки? Попробовал?» Дурацкий и, учитывая кодекс «совзагранработника», даже провокационный вопрос. Отношения с местными девушками в стране пребывания – аморалка. Женат или холост, всё едино – аморалка. И, значит, невыезд. Надолго или навсегда. А то и, вообще, запрет на профессию. Петя впоследствии так и не смог вспомнить, кто же подкинул этот вопрос. Жаль. Многое прояснилось бы.

Промолчать бы ему или отшутиться. Наверное, он и промолчал бы, и отшутился, но… Текила… неправильно, всё-таки, они её пили. Вдруг заклинило тормоза, загорелись колодки, и со страшной силой понесло Петю к краю пропасти. А он и не замечал, куда правит нелёгкая, токовал глухарём и распускал хвост павлином.

Крепко подставила его эта кактусовая…

– Вообще-то, мексиканки в массе своей нашему, русскому, глазу непривычны… Коротенькие они, квадратненькие, ни шеи, ни талии. Индианки… Но уж если встретится красавица каких-нибудь андалузских или кастильских кровей с примесью местных соков… Жгучая, гибкая! Это что-то! Дух захватывает! – Колоратурил Петя, барышником на конской ярмарке расписывая стати мексиканок. – Глаза… Ух, дьявол, какие у них глаза бывают! Чёрные, зрачка не видно… Ресницы щёки накрывают… Волосы густые, пышные, ананас спрячешь – не заметит никто… Губки, зубки… А кожа! Какая кожа у них! Мамочки мои! Смуглая, свежая, гладкая, блестящая! Как оливковым маслом натёртая! И грудь… С тёмными сосками, крепкая такая… Йе-ех!

5
{"b":"718014","o":1}