– Цель поездки? – Красавец-мужчина отложил бумаги и, сцепив между собой пальцы обеих рук, склонился ближе к окошку. Жанна с удивлением заметила, что придавленный его локтями костюм даже не помялся. А сама она, дура, в утренней суете не успела выгладить блузку! И, кажется, он обратил внимание как раз на этот неприятный факт. Там, конечно, неподалеку трепетали гладкие груди и, как могли, спасали ее альтер эго, но мысль о невыглаженной блузке бесстыдно телепатировала сама себя.

– Навестить подругу («Но рубашку я обязательно поглажу, вы не думайте…»). – И тут Жанна решительно сделала то, чего не готовила вообще: она наклонилась навстречу красавцу, так же сцепила пальцы рук и вкрадчиво шепнула: – Мне очень важно уговорить ее приехать назад. Понимаете, у нее здесь жених, а там личная жизнь не клеится, – английский дал трещину в парочке оборотов, но в целом звучал убедительно.

– Это ваш сын лет пяти там машет?

Жанна растерянно оглянулась на Даню, и тот сразу расплылся в наивной детской улыбке.

– Да. – Она махнула ребенку в ответ и постаралась так же легко и просто улыбнуться, но мышцы лица будто застыли: получалось или слишком слабо, или рот до ушей. Стали сдавать нервы, но было важно продержаться до конца.

– Хороший сынок. Ждет маму назад, – заметил красавец-мужчина за окошком.

Следующие пять минут прошли более предсказуемо. Подобных рискованных выпадов, как о неустроенной подруге, Жанна больше не делала. Единственное, кажется, что она запомнила, отходя от окошка, это были ободряющие слова американского красавца: «Ну что ж, уговаривайте. У вас на это ровно десять дней!» Ловкий удар печати. В то же время что-то новое, неопределенное в голосе мужчины и его прищур заставили Жанну снова посмотреть в протянутый документ, чтобы убедиться в положительном ответе. Он был.

– Отвернись, – Жанна ловкими движениями покрутила Даню, остановила спиной к себе. – А теперь закрой глаза и расставь руки.

Даня доверчиво зажмурил глаза и открыл рот в гримасе ожидания.

– Но только верь мне до конца, хорошо? Ты же мне веришь?

Даня кивнул, и мурашки от предвкушения неведомого охватили его.

– Ну тогда… падай!

Данька не решался. Мотал головой, не открывая глаз.

– Дурачок мой, не бойся! – Жанна смеялась, раскрыв наготове руки. Дул слабый, но морозный ветерок. В парке почти никого. Неожиданно Даня сделал решительный глубокий вдох и откинулся назад.

Жанна подставила руки у самой земли, поймав ребенка почти одновременно с его выкриком.

– Мама! Это страшно! Давай еще! – Даня подскочил на месте, завороженно глядя на Жанну.

– В следующий раз, солнце. Пошли теперь домой. А знаешь, как называется этот трюк? – Жанна нежно обняла сына, испытывая глухое чувство вины. – Прыжок веры.

– Потому что я падаю и не знаю, что будет?

– Потому что ты падаешь и знаешь, что я тебя поймаю.

– Не знаю, а верю.

– Умница. Веришь. – Жанна достала из сумки увесистый «Полароид». – Ну-ка, не шевелись. Улыбайся.

Даня скорчил очередную гримасу, почти похожую на улыбку. Да что там гримасу-голова съехала на плечо, зачесался лоб, стало жать в рукавах. Острее всего ощущаешь мир в тот самый момент, когда он должен застыть, а ты вместе с ним. Один щелчок, и свежая фотография медленно выползла из камеры.

– Вот таким теперь тебя и запомню…

Зверь, откормленный чувством вины, мертвой хваткой вцепился в затылок Жанны. Так и залег всей тушей ей на спину, выпуская горячий пар из застывшей пасти.

– Сандрик, это я. Как ты там? – Жанна нервно сдавливает в ладони телефонную трубку. В голосе – горький, сухой остаток последних часов.

– Жанн, всё в порядке?

– Да-да, конечно. А у тебя? Справляешься один? Еду приготовить?

– Нормально. Живу себе. Что нового?

– Визу дали. Я не думала, что дадут. Всем отказывали. Я же только играючи, понимаешь?… – стала оправдываться Жанна, вытирая слезы.

– Играючи не заверяют поддельных документов, – голос Сандрика по ту сторону телефона обрел не по возрасту строгие нотки.

– Не кори меня. Серж третий месяц не работает. Больше никто не дает в долг. Сандрик, мы в полной жопе! Я сестрой клянусь, Ингулей моей бедной: я все исправлю! Я устрою Данечке будущее. Я тебя отсюда вытащу!

И Жанна разрыдалась в трубку. Из-за себя, из-за Сержа. Отчасти потому, что все они пригвождены к безысходности, потому что вышли из первобытной пещеры, выстроили вполне приличное общество, а потом – раз, – и грубой наждачкой им ошкурили кожу. На людей стало жутко смотреть: губы сжаты, остекленел взгляд. Они теперь многое стерпят, кроманьонцы современности, – и пещеру в скале прорубят, и слона забьют, и костром обогреются. Ходят такие-мешки из мяса и крови. Хочется докопаться, чтобы выкопать: себя, вклинившегося в это неразборчивое месиво. Себя, забытого там навеки. И страшно ведь. До тошноты. Хоть склоняйся над толчком и жди, когда отпустит.

– Вчера пришел под вечер и повторяет такой, прям трепещет: «Они сказали, что я – Бог». Бог, понимаешь? Бог! Починивший кому-то задарма очередной телевизор или магнитофон.

– Мне приехать с утра?

– Да. Займи Даньку, отвлеки его. Мне нужно собраться с мыслями.

– Когда вылет?

– В следующий понедельник. Я… я не знаю…

– Жанка, ну ты даешь.

По ночам осознаешь все самое важное. Все то, что днем кажется вздором. Ночью ты можешь прослезиться от масштаба навалившегося на тебя в темноте. Например, вспомнишь, что вычитал днем: кроличья нора оказалась входом в храм тамплиеров. Чем не масштаб? А наступит утро, и все забудется, и пойдешь ты сторожить свою пустоту. Много-много пустот.

И вот ты, универсальный солдат, уже в пути – от пустоты к пустоте. Но бывает, когда в ушах – постоянный, едва слышимый свист. Как будто внешний слой получил пробоину, и со сверхзвуковой частоты потекли перешептывания в твою слуховую коробку. В твою огороженную пустоту. Они, те самые вздорные ночные образы.

Сандрик не решался нажать на дверной звонок, потому что в квартире шумно ругались, и очень не хотелось становиться участником семейных склок. Но мысль о Даньке, который ни в чем не виноват, вдавила палец Сандрика в кнопку. У порога нарисовалась Жанна в обтрепанном халате Сержа и с собственными уложенными волосами. Жанне как-то всегда удавалось выглядеть импортно, экранно, даже когда повседневность подводила.

– Заходи, Сандрик. Данька заждался тебя.

– Угу. Оно и понятно, – пробурчал Сандрик, снимая в прихожей ботинки. Он любил тетю, но чаще был на нее зол. Как-то не получалось гневаться и питать к ней любовь одновременно. Приходилось постоянно балансировать. Сандрику не нравились отношения Сержа и Жанны: уж больно сильно напоминали они былые будни отца с матерью.

– Я каждый день выхожу из зоны комфорта! А ты спроси: почему я это делаю? А? Спроси! Я каждый день выхожу из зоны комфорта, только чтобы эту зону расширить – для вас! Сандрик, заходи. Сейчас будем пить чай. – Выпад Сержа, вбежавшего в прихожую с жутким серым дымом от сигареты в пальцах, восстановил гармонию сцены, прерванной звонком в дверь.

– И где они, милый, результаты? Знаешь, кури в окно! – потребовала Жанна тоном, каким обычно посылают к черту.

Сандрик протиснулся между ними, игнорируя обоих, и поспешил к Дане. Мальчик сидел в зале и отстраненно собирал конструктор.

– Сандрик, а почему острова не уплывают? Их же ничего не держит.

– Потому что острова – это выдумка, – Сандрик приобнял двоюродного брата. – Нет никаких островов. Просто там, где очень-очень низко, все залило водой. А под ней – та же земля. Большая земля соединена с маленькой, хоть этого и не видно.

– Значит, можно надеть скафандр, спуститься под воду и долго шагать, а потом подняться на острове?

– Хватит и акваланга, – рассмеялся Сандрик. – Ты же не в космос летишь.

– Сандрик, а тетя Инга умерла, потому что долго болела? – спросил мальчик, упорно разглядывая пластмассовые детали в руках.