– Бабушка, у нас корова отелилась, – Мишка согрелся, ему надоело молча лежать рядом со спящим дедом, которого не разбудил даже его стук.

– Отелилась? Тёлочка? Вот и хорошо! Слава те Господи.

– Да и с белым пятном на лбу и с широкими рёбрами. Рано утром мать с тятей её в избу занесли, я ёще с братьями спал на полатях. И Наташка тоже спала на лавке.

– А у нас корова ещё недели две назад отелилась – вспомнила бабушка – вынесли уже обратно в хлев. А дед всю ночь караулил, когда корова у нас телиться будет. А я пошла утром корову кормить и увидела, что телёночек рядом с коровой стоит. Бурёнка наша сама отелилась, без нашей помощи.

Старик зашевелился, пояснил, что ночью двери в хлев он не открывал, боялся выстудить. За дверью просто прислушивался, всё было тихо.

Он попросил истопить ему баньку. Сквозь сон он слышал и стук, и молитву, но не надеялся на них. Марфа согласно закивала головой, намереваясь вместе с мужем попарить и внука. Тогда, может быть, и молитва быстрее поможет. Она угостила мальчиков, сушёными в печи парёнками, это разрезанный на дольки турнепс. Сначала кусочки турнепса плотные, постепенно размягчаясь, они наполняют рот тягучей сладостью.

– Ты не говори родителям, что искупался. А то мать тебя непременно выпорет. Тятька нет, он у тебя добрый, а мать строгая, вот так и выпорет.

Мишка облегчённо вздохнул, он, конечно, не скажет, только бы бабушка, дед да Петька не проболтались. Тятька у них и правда добрый, но и мать не злая. Иногда только шлёпнет рукой по мягкому месту, а ремнём не выпорет.

Купание для Мишки обошлось без последствий. Он попарился в бане у бабушки и не заболел. Телёнок уже сам пил молозиво из бутылочки. Первую неделю густое молоко детям не давали. Вечером снова поели тюри из лука с хлебом с квасом, мать добавила ещё варёной редьки, и рано легли спать. В господском доме комнаты освещались керосиновой лампой, а в деревне такую роскошь мог позволить себе только трактирщик Егор и мельник Федот, а в церкви горели свечи. Крестьяне по-прежнему пользовались лучиной, которую не нужно было покупать, знай только подставляй лохань с водой, да обламывай сгоревший кончик. Но сейчас наступили долгие светлые дни, и о лучине можно до осени забыть.

Дети уже улеглись спать, а мать с отцом задержались у окна, радуясь, что тёлочка должна давать много молока. Это по каким-то признакам определила Мария. Потом пошёл более грустный разговор. Ржаной муки осталось мало, до нового урожая не хватит. Она и так уже с месяц в тесто добавляет отруби, видимо, потом придётся добавлять сушёные клеверные головки, но не хотелось бы. Остался редьки и репы по кулю. Солёной капусты стоит кадушка, сушёных грибов и картошки немного. Овса осталось полкуля. Скотине хоть сена и соломы хватит, и то хорошо. А ржаной муки они у мельника брать не будут. У него один раз займёшь, то всю жизнь должен будешь.

– Весной в «морды», пока трава не выросла, должна рыба попасть. Корзины в базарный день попробую продать. Время к лету движется, корзины и пестери потребуются, в них грибы не мнутся.

– Да я у матери возьму два пуда ржаной муки, летом отработаем им, с покосом да с жатвой поможем. Можно бы и не держать им лошадь, да помещик тогда переведёт их на месячины, придётся тогда им все дни ходить на барщину и надел отберут. – Сокрушалась Мария.

– Нет, без лошади никак нельзя. Без неё и поле не вспашешь, и дров не привезёшь. Пусть, пока силы есть, держат корову и лошадь.

– Картошки у нас мало, – повысила голос Мария. – Я давно говорю, что картошки нужно садить больше. Она вкуснее репы и урожая даёт больше.

– И так три ведра посадили! Вполне достаточно.

– Надо всю грядку посадить вместо репы.

– Мой дед и прадед картошку не выращивали, считали, что она от дьявола, и в церкви поп тоже не велит картошку сажать – упрямится Иван.

– Что он понимает, этот поп, ему всё крестьяне принесут, и овощи, и зерно, а мельник бесплатно смелет. Да, и когда твой дед и прадед жили, – снова спорила мать – тогда царём Пётр был, а сейчас у нас императрица Екатерина. Ребятишки и скотина картошку лучше едят, да и в постный день её можно сварить.

– У нас все дни постная пища, может быть нынче и посадим больше картошки, – после недолгого молчания отозвался Иван.

Мишка спокойно заснул. По опыту он знал, что такой ответ отца означает его согласие с матерью. Он тоже с ней давно согласен. Картошка, на самом деле, вкуснее репы и от неё живот не пучит. Кроме того, репу сеять неудобно. Семена у неё очень мелкие, то густо посыплются, то редко, тогда остаются на грядке проплешины. А картошку садить легче и проплешин на грядке не остаётся. Отец и мать забрались на печь, и наступила тишина. Только луна упорно продолжала мутно светить сквозь тусклые пузыри. Да телёнок в углу шуршал соломой.

Сквозь мутную брюшину Мишка всё же заметил первую капель. На потеплевшем солнце сосульки таяли и светлыми каплями скатывались вниз. Телёнок под полатями заметно окреп, сам пил молоко из маленького ведра. Перед пасхой мать с отцом вынесли его обратно в хлев. Мишку заставили вынести грязную солому и убрать доски. Наташка хорошо подмела в избе еловым веником. Потом вымыла пол с речным песком, и в избе исчез неприятный запах, только немного пахло дымом, пока топилась печь.

Остатки снега быстро растаяли. Ласковое солнце убрала его сначала с бугров, берега и загнало в глубокие овраги. У заборов, где не ходят, стремительно выросла первая зелёная травка. Вдоль дорог густо зажелтели одуванчики. Шустрые воробьи строили гнездо за наличниками их окна. Они таскали в клюве мягкие прошлогодние травинки и мелкие щепки. На Ветлуге, у берегов расцвели красивые кувшинки с жёлтой серединкой. Наташка упросила брата, и Мишка со дна достал ей один цветок с длинным толстым стеблем. Девочка разделила стебель пополам и обвила ими косы словно венком.

В первое воскресенье после пасхи Мишка проснулся в радостном настроении. Он вспомнил, что сегодня праздник Красной горки, работать не нужно. Мать уже успела подоить корову, сварить пшённую кашу и маленьких птичек из ржаной муки. Она протёрла икону Богородицы в красном углу, а Наташка снова вымыла пол с песком.

Молодёжь в этот день обычно собиралась на околице. Там, на небольшой полянке земля всегда сильнее прогревалась, и травка и даже листочки на рядом растущей берёзе быстрее вырастали. Девушки наряжались в свои лучшие цветные сарафаны, парни надевали новые порты и рубахи, нередко вышитые красным крестиком. Наташка нарядилась в белую с мелким кружевом белую кофточку, синий сарафан, расчесала русые волосы, заплела их в длинную косу. На просохшей и уже зазеленевшей первой молодой травке поляне девушки в цветных сарафанах, с венком из первых цветов на голове и парни в праздничных нарядах встали в две шеренги напротив друг друга. Девушки пели про просо, которое они посеяли и наступали на парней. Среди них Мишка заметил свою сестру, звонко выпевающую слова старинной песни. Парни обещали конями поле вытоптать и тоже шли навстречу девушкам, притоптывая и приплясывая. Мишка с Петькой пристроили с краю шеренги, стесняясь встать в середину. Девушки угрожали коней поймать шёлковыми лентами и обещали выдать им сто вдовушек. Мишку особенно привлекали следующие слова, когда парни призывали выдать им девицу, тогда каждый из них называл имя своей понравившейся им девицы: Марьи, Ульяны, Глаши, Паши, Фёклы, Насти, Кати, Фроси и других. В общей разноголосице имена девушек было трудно различить, поэтому парни старались кричать громче. Тогда Мишка громко выкрикивал имя Таньки, дочки трактирщика. Нравилась ему эта девочка, младшая его на один год. Её русые волосы были немного темнее, чем у его сестры, в голубых глазах всегда таилась смешинка. Мишка её редко видел, но всегда она была весёлая, озорная и смелая. Парню нравились такие люди, сам он всегда старался остаться в сторонке. Он заметил, как девчушка радостно вскрикнула, услышав своё имя, но, к сожалению, в крике голосов, она не поняла, какому парню она понравилась.