Ш-ш-ш-ш! Фр-р-р-р!
Под аккомпанемент взрывного шипенья большой коричневый пузырь вылетел из горлышка, искрясь и переливаясь, и полетел по навесной траектории в первый ряд. Жидкая мина, орудие возмездия. Не дожидаясь отклика, Кира резко повернулась и бесшумно, на цыпочках побежала к двери. Уже выскакивая в неё, услышала шум, возгласы, заполошный голос лектора:
— Что, что такое?
Быстро, но тихо прикрыла за собой дверь, чмокнула поджидавшую её подружку в щёчку, и обе девочки побежали в женский туалет, где можно было без помех обуться и оправиться.
— Лети за своей жвачкой, — прервала воспоминания Кира, — подожду уж тебя. Минуты хватит? А то мне в туалет надо.
— Я мигом!
Сунув подружке сумочку и пакет, Ева побежала обратно в аудиторию. Навстречу ей не попался ни один сокурсник. Перила лестницы только что перестали дрожать, значит, развесёлая гурьба уже на первом этаже, а передние уже в дверь выбегают.
Вот и дверь, настежь распахнутая, только-только переставшая мотаться. Аудитория ярусная, но ступеньки довольно пологие. Кто-то, помнится, шутил, что угол наклона пола рассчитывается точно. Лектор должен видеть уши всех сидящих студентов, тогда до этих ушей прямой наводкой долетит его голос. А вот ртов, кроме первого ряда, ему желательно не зрить, рты должны "упираться" в передние затылки, тогда до лектора будет долетать меньше шума с мест. А поскольку от уровня рта до уровня ушей вершок с ноготком, а студенты по росту зело разные, то задача очень непростая. Тем более, что многие привстают, чтобы лучше видеть доску.
Одинокая фигура на заднем ряду бросилась в глаза сразу. Ева чуть замедлила шаг, узнав толстуху Эвелину. Отношения у них не очень-то ладились, кто читал рассказы, знает. Вполне можно было напороться на язвительное замечание. Память, мол, девичья и тому обидное. Но завернуть назад, показать слабину, что боишься её, она тут же так истолкует — ещё хуже выйдет. Ладно, напряжёмся психологически, приготовимся к возможному оскорблению, но жвачку заберём, и покажем, что забрали. Теперь обязана просто это сделать.
Ева неторопливо, как учила Кира, прошла по рядам. Жаль, что не хватало ей смелости садиться на первый, теснилась на галёрке, подходи теперь близко к этой корове. Чего она там делает-то? Краем глаза непонятно, а оборачиваться на прямую наводку не хотелось. Ещё перехватит взгляд и вмажет! Но нет, тихо сидит почему-то.
Вот так же тихонечко сидел на стуле тот преподаватель с гуманитарного. Все обрадовались, что раньше лекцию кончил, мимо него с визгом поскакали, а он только печально смотрел и тяжело дышал. Оказалось — сердце прихватило у человека. Правда, Ева сама подойти не решилась, Киру попросила, которой вся благодарность и досталась. А как её перенаправишь — это значит выставить напоказ свою робость, мол, боится даже задать вопрос преподавателю. Пусть уж лучше Киру благодарит за чуткость. Тем более что она и без Евы её проявила бы.
Но в молодом возрасте сердце не шалит, так что не стоит и беспокоиться! Тем более — о такой.
К тому же Ева что-то вспомнила. Даже фыркнула.
Однажды Эвелину выругали за хождение с голым животом. Да разве он голый? Что бы они сказали, будь живот таким целиком? Ладно, что спорить со стариками! Постаралась исправиться, это же не тату счищать.
И в следующий раз она пришла в джинсах повыше и маечке пониже. Их края не только встречались, но и — невиданное ныне дело! — перехлёстывались по всему обхвату. Ни кусочка кожи "вражескому глазу". Но…
Джинсы нужной высоты она не купила — некогда, да и не достанешь таких "после 18-ти". Пришлось раскопать в сундуке старые подростковые, что "до 18-ти", когда ещё принято запахивать живот. Влезть-то в них влезла, применив стринги и мыло, но косточки потрещали, а над тугим пояском вздыбились толстые жировые валики… да что там валики — шматки сала женского, ведь целую ладонь грубая материя давила, выжимала живот и поясницу. Да потом ещё ремень застёгивался.
Маечка всё это покрывала, но — облегающе, все эти морщинисто-выпячивающиеся наслоения. К тому же была четвертьпрозрачной, так что кожа её подтемняла изнутри, подчёркивая рельеф и уводя интерес мужского глаза ближе к девичьему телу. Впрочем, спереди материя была поплотнее, всякие цветочки-ягодки, благоприлично. Вот только бюст выпирал ой-ёй-ёй, верно, из того же сундука эта одёжка, на подросточку с формами поскромнее.
Все эти недостатки не поддавались описанию короткими словами, типа "голый живот", а перечислять подробно преподавателю неудобно, сразу выдашь, что разглядывал фигуру детально. И Эвелина не упустила случая улыбнуться… спиной. Конечно, там просвечивал лифчик. Так вот вертикальные бретельки косо сходились почти к центру спины и крепились к поперечной планке какими-то штучками, на просвет выглядящими прямо как ладошки. Будто кучер держит вожжи и правит передними "лошадками".
Если кто и решится сделать замечание, ответ наготове:
— Да нет там ничего! Давайте я приподниму и вы убедитесь. — И руки хватались за подол.
После этого люди торопливо признавали, что там и вправду ничего такого уже нет, только майку в покое оставь…
Тихонько что-то напевая, как это делают порой "девочки с плеерами", Ева подошла к своему месту, с удовольствием обернулась к одинокой фигуре спиной и запустила в парту руку. Жвачку — вот она, хвать! И тут до её ушей донёсся тяжелый прерывистый вздох, типа даже лёгкого стона — или на его грани.
Так дышат, когда тужатся, а потом на миг отпускают дыхание, и воздух спешит, шуршит в ноздрях. Например, когда отвинчивают тугую крышку или страдают над унитазом. Обычно так дышат парни, а тут…
Ева удивлённо обернулась и внезапно поймала взгляд Эвелины — страдальческий, умоляющий, почти подающий SOS. Вот уж чего не… А лицо-то, лицо у неё какое — красное, в капельках пота, губа прикушена. Будто и вправду над чем-то трудилась. На лекции?
Ева растерянно повернулась к сокурснице всем корпусом, но предлагать помощь мешкала. Всё-таки они почти что врагини.
Та помогла ей.
— Ева… — Пауза, тяжёлое дыхание. — Подойди сюда… прошу… пожалста… а!
Неужели и впрямь сердечный приступ? Всё как у того дядечки почти что. Он, помнится, просил нитроглицерин, но откуда у молодых эта невкусная вещь? Если бы хоть кайф от неё был…
Она подошла к Эвелине со стороны нижнего ряда. Та кусала губы, говорить ей было трудно.
— Что с тобой, Эва… Эвочка? — Само вырвалось уменьшительно-ласкательное словечко. Плохо ведь человеку!
— Худо мне, — подтвердила страдалица. — Помоги, а! Век… — Она вдруг судорожно схватила Евину руку и поцеловала.
